Лидия Чарская - Дом шалунов
– Не пойду на трон, потому что не хочу больше быть царем! Пусть этот лес будет свидетелем, что с этого дня Алек Хорвадзе не царь больше, а простой, совсем простой Алек. У меня нет больше царства, около Кутаиса нет дворца, нет баранов, ничего нет! Слышите, ничего нет, говорю я вам!.. Если все маленькие цари так несчастны, что не могут бегать, играть, не могут подраться в свое удовольствие, так где же тут счастье?! Не хочу и я быть царем! И первого, кто меня назовет еще раз царем или царевичем, я вздую так, что он долго будет помнить… А теперь место мне! Дайте отвести душу и попрыгать как следует! А то того и гляди – погаснет пламя…
И проговорив все это, Алек отошел немного, громко «ухнул», и в один миг, смеющийся и веселый, перескочил костер. Павлик Стоянов вскочил на ближайший пень и, как настоящий поэт, прочитал стихотворение, сочиненное им в честь Алека:
Муха Алю укусила,
Вздумал Алек быть царем,
Только во сто раз быть лучше
Мальчуганом-шалуном!
– Ура! Да здравствует наш Алек! – заключил с веселым хохотом маленький проказник.
Глава XLV
Совсем диковинная рыба
– Тс! Тс! Тише вы, тише! Чего вы расшумелись! Хохочут и не подозревают, что около них происходит! Вот глупые мальчуганы!
Витик Зон с многозначительным видом появился среди рыцарей. Щеки Витика горели румянцем, голубые глаза лукаво искрились. По всему виду мальчика было заметно, что шалун снова готов выкинуть одну из своих удивительных «штучек».
Мальчики в один миг окружили его.
– Что такое? Что ты еще выдумал? Что такое около нас происходит? – тормошили они Витика со всех сторон.
– Тс! Тс! Тс! – погрозил он им пальцем с самым таинственным видом. – Во-первых, Кар-Кар удит рыбу…
Мальчики расхохотались.
– Ты нас морочишь, Витик! – зашумели они. – Что за важность, подумаешь, что Кар-Кар удит рыбу!
– Во-вторых, он… уснул! – нисколько не обращая на них внимания, продолжал Витик.
– Ну и что же?
– В-третьих, рыба клюет… – торжествующе заключил Витик.
– А! О! А! Ага! Угу! Вот так штука! – вырвалось разом на разные голоса из уст двадцати мальчуганов.
– Уснул, а рыба клюет? Вот это совсем особого рода дело! Надо бежать его будить! – зашумели шалуны.
И Алек Хорвадзе первый козликом запрыгал по направлению к берегу. За ним побежали и остальные. Павлик Стоянов преблагополучно встал на голову и прошелся на руках впереди всей маленькой толпы, к общему удовольствию шалунов.
Вот и берег. На берегу сидит Кар-Кар. Его шляпа сдвинулась на затылок. Удочка зажата в правой руке. Левая рука покоится на груди. Он спит так сладко и крепко под легкий шум озера, как, наверное, не спал никогда в собственной постели.
Громкий храп его разносится далеко по лесу. Очки сползли на самый кончик носа, и поэтому лицо у Карла Карловича такое, точно он чему-то удивлен.
В один миг мальчики окружают его.
– Карл-Карлович, смотрите, ваша шляпа упадет в воду! – кричит Витик в самое ухо немца.
– Карл Карлович, ваши очки скоро собирается утащить щука! – задыхаясь от смеха, вторит ему Павлуша.
– Карл Карлович, у вас рыба клюет! – визжит Бобка Ящуйко самым отчаянным образом.
Карл Карлович открывает заспанные глаза и бессмысленно минуту-другую смотрит на шалунов, потом быстро поднимает руку к голове. Слава Богу – шляпа на голове. Щупает нос. И очки на месте. Тогда он строго грозит пальцем маленьким проказникам.
– Рыба же! Вам говорят: рыба клюет! – вопит Арся Иванов на всю окрестность, точно на поверхности озера появилась настоящая акула.
Тогда Карл Карлович точно оживает. Сна как не бывало. Действительно, рыба клюет и давно дергает удочку. Со счастливым, радостным лицом Карл Карлович осторожно поднимает удилище от воды… И…
О! Как тяжело! Рыба, очевидно, попалась не из мелких. Удочка гнется. Карл Карлович торжествует. Все в нем сияет: и красное, лоснящееся лицо, и нос с очками, и парик с дырочкой.
Удочка еще чуточку поднялась над водой… Раз! Наконец-то!
Карл Карлович очень близорук и поэтому не может рассмотреть сразу, что за рыба поднимается над поверхностью воды.
А рыба эта престранная. Тонкая, вроде угря, и длинная-предлинная. Кар-Кар изумлен. Ему еще ни разу не приходилось видеть такой странной рыбы. Она совсем не трепещет на крючке и не играет чешуей на солнце. Удивительно странная рыба. Тусклая какая-то и по крайней мере в два аршина длиной.
О! Наконец она подле него на песке. Карл Карлович наклоняется над рыбой, не решаясь, однако, взять ее в руки. И вдруг откидывается назад, зажимая себе нос обеими руками. Вот так запах! Нет сил вынести близкое соседство подобной рыбы!..
Но Карл Карлович все же имеет мужество еще раз наклониться над странным уловом. И вдруг лицо его багровеет от гнева. Теперь он понял все!
Перед ним лежит селедка, и не одна, а целых шесть, не живых, а вычищенных селедок, причем хвост одной втиснут в голову другой. И так все шесть, гуськом… Они лежат длинной змеей перед глазами злосчастного рыболова, издавая ужасное зловоние…
Возмущенный Карл Карлович вспоминает, что за сегодняшним завтраком почти никто не ел селедок и что селедки куда-то исчезли как по волшебству… Вспоминает еще и то, что во время сборов на пикник карман у Витика топорщился, и что от Витика пахло совсем так же, как пахнут сейчас эти селедки. Значит, все это шутка Витика! И разгневанный Карл Карлович бросается к Витику и больно схватывает его за ухо. Попавшемуся проказнику плохо пришлось бы, наверное, если бы в эту минуту не показалась бегущая к берегу со всех ног Женя. Лицо у Жени было взволнованное, глаза испуганные.
Она ураганом ворвалась в толпу мальчиков, во все горло крича:
– Где Котя? Вы не видели Котю?
Мальчики в недоумении переглядываются. В самом деле, где же Котя? И лица у них становятся такими же испуганными, как и у Жени.
Теперь поднялась уже настоящая суматоха. Все стали вспоминать, где и кто видел Котю последним.
– Он был, когда складывали костер! – произнес уверенно Алек.
– Но когда мы бежали к берегу, его уже не было с нами! – уныло вторил ему Павлик.
– Да, его не было с нами! – еще печальнее произнес Витик, который особенно привязался к общему любимцу с тех пор, как тот так великодушно выручил его.
– Котя! Ау! Ау! Котя! – пронеслось громкой перекатной волной по опушке леса.
– Ау! Ау! Ау! Откликнись, Котя! – задрожали, зазвенели детские голоса.
– Ау! Ау! – присоединились к ним и крики взрослых.
Но никто не откликался.
Только старые дубы и клены неумолчно шумели, да веселые пичужки звонко перекликались в кустах…
Глава XLVI
Котя исчезает
– Ау! Ау!
– Ау!
Громко несется по лесу этот крик. Но тот, кому предназначается это «ау», его не слышит.
Котя быстрым шагом идет все вперед и вперед. Мальчик сам хорошо не помнит, как он отделился от всех, как углубился в чащу. Его фуражка полна грибов, карманы – ягод. На душе у Коти сладко и легко. Давно он не чувствовал себя так, как сейчас. Это светлое, радостное настроение продолжается с той минуты, как он почувствовал себя среди огромных великанов-деревьев, среди веселых пичужек, букашек, грибов и ягод, которыми кишмя кишит лес.
Надо быть самому крестьянским мальчиком, чтобы понять то настроение, которое охватило Котю. Хорошо ему жилось в пансионе, начальство и товарищи любили его, он чувствовал себя там как дома, но… в лесу, на воле, было еще лучше, еще радостнее!..
И он торопился насладиться этой радостью, погулять вволю, чтобы вернуться вовремя к обеду к месту, где расположились его друзья.
Бодрый и веселый, легко подпрыгивая на ходу, он перебегал от гриба к грибу, от ягодки к ягодке. Когда картуз его был уже полон ими, Котя перестал собирать грибы, пошел тише и затянул песенку. Песенка была все та же, далеко не крестьянская, которая неведомо откуда и как запомнилась Коте:
Ты мое солнышко жаркое,
Ты мой серебряный луч,
Утро весеннее яркое,
Ясное утро, без туч!
Мальчик мой, крошка прелестная,
О, как люблю тебя я!
Пташка моя поднебесная,
Радость, утеха моя!
Эту песенку Котя как-то запел в пансионе. И тогда мальчики окружили его и забросали вопросами:
– Откуда ты знаешь такую прелесть?
– Это совсем не деревенские слова, не деревенская песня!
– Где ты ее слышал?
Но Котя не мог сказать, где он слышал песню, а так как мальчики не переставали расспрашивать его о ней, то он и перестал петь ее в пансионе. Зато здесь, в лесу, он затянул ее с особенным наслаждением. Здесь он был один. Никто не мешал ему. Котя шел и пел, а в его мыслях мелькала та странная, прекрасная, с белыми мягкими руками женщина, которая всегда появлялась перед ним, как только он начинал свою песенку или погружался в свои мечты…
Довольный и радостный, он шел все вперед и вперед, не замечая, как деревья в лесу становились чаще и чаще… Стало как-то темнее сразу… Лес заметно погустел…
