Девчонки и слезы - Уилсон Жаклин

Я колошмачу подушку – ненавижу Магду, ненавижу Рассела, ненавижу себя!

Мне страшно, грустно и одиноко. Хочу к маме. Если бы она была жива! Я люблю Анну, она мне как старшая сестра, но это совсем не то, что родная мама. Моя мама.

Я бы отдала все на свете, чтобы она оказалась рядом. Сидела бы, меня обняв и нежно баюкая, поглаживала бы по волосам и нашептывала бы на ухо сказки про мышку Мертл.

Я перестаю плакать, иду в другую комнату и нахожу мамину книжку про Мертл. Мамина Мертл совсем не такая, как моя. Она маленькая, хорошенькая, ласковая. Нарисована нежной пастелью. Мышкины истории спокойные и трогательные, совсем как сказки для малышей. Свою Мертл я раскрасила яркими фломастерами, выбрав самые красивые цвета: фиолетовый, васильковый, нефритовый, изумрудный… Приключения у нее тоже яркие, настоящие мелодрамы. Она совсем другая – но если честно, не подпишусь под тем, что она абсолютно оригинальна.

Беру письмо Николы Шарп и опять его перечитываю. Я уже столько раз его читала, что удивляюсь, как еще не вытерлись чернила. Достаю блокнот и старательно вывожу свой адрес почти каллиграфическим почерком. Вверху страницы рисую картинку: Мертл – художница в свободной блузе с бантом орудует большой кистью.

Пишу Николе Шарп о том, в какой восторг меня привело ее письмо. Рисую Мертл – от радости она перепрыгивает через крошечную луну.

Рассказываю, как много для меня значит ее похвала. Рисую Мертл – она лежит в кроватке и прижимает письмо к груди.

Затем признаюсь, что чувствую себя виноватой. Мертл повесила голову, все ее тело сгорбилось, даже ушки и хвостик поникли. Объясняю, что у моей Мертл есть прототип и что много лет назад мама сочиняла для меня похожие сказки, иллюстрируя их картинками. Мама не могла придумать продолжение, потому что умерла. Мне Мертл досталась по наследству, но я не хочу приписывать себе чужие заслуги и уверять, что придумала ее самостоятельно.

В конце письма добавляю, что мне очень-очень неловко отнимать у нее время, и честно говорю, что обожаю ее иллюстрации. Мертл держит перед собой открытую книгу колыбельных и приветственно машет мышке-хулиганке, бегающей по настенным часам. Затем я ставлю свое имя, вкладываю письмо в большой конверт и надписываю адрес.

Теперь Никола Шарп потеряет ко мне интерес, но все-таки мне станет легче оттого, что я рассказала правду.

Пока пишу письмо и рисую Мертл, я на время отвлекаюсь от своих несчастий. Может, мне еще удастся стать настоящей художницей. Тогда я с головой уйду в работу и меня не будут волновать бойфренды. Возможно, я не заведу себе новых подруг. Буду жить в гордом одиночестве, с утра до ночи рисовать иллюстрации и создавать замечательные книжки с картинками.

15

Девчонки плачут, когда они просыпаются поутру и вспоминают

Не могу сегодня даже думать о школе. Простуда проходит, но за завтраком я постоянно сморкаюсь и чихаю прямо в тарелку с хлопьями.

Папа рассеянно похлопывает меня по плечу.

– Элли, что-то ты расклеилась. Но ничего. Придешь в школу, увидишь Магду с Надин и сразу воспрянешь духом. – Тут он вспоминает: – Ах да, конечно. Но ничего, вы скоро помиритесь.

Когда папа уходит в училище, Анна смотрит на меня с сочувствием:

– Удивительно нетактичный человек. Точно витает в облаках.

В ее тоне звучит столько горечи, что я вздрагиваю:

– Анна…

Но она чуть заметно качает головой и показывает глазами на Цыпу – тот вяло играет с ковбоем из пачки с кукурузными хлопьями, заставляет его скакать галопом по дикой прерии, которую символизирует кухонный стол.

Я чихаю, опять и опять.

– Проклятый кашель, – зачем-то говорю я.

Анна вздыхает и ждет продолжения.

– В груди болит. Голова горячая. Я действительно плохо себя чувствую.

– И все-таки, по-моему, тебе стоит пойти в школу.

– Ну Анна, ну пожалуйста. Пощупай мой лоб. Уверена, у меня температура. Все тело ломит. Хочется одного – лечь обратно в постель.

– Мне тоже, Элли, – устало произносит Анна и трет глаза. – Но у меня гора работы. Надо опять ехать в Лондон, а одному богу известно, куда деть Цыпу. После того раза я не рискну обращаться к маме Надин.

– Слушай, если я останусь дома, то утром поваляюсь в постели, а к обеду взбодрюсь, сделаю уроки, а потом вместо тебя заберу Цыпу из школы. Идет?

– Нет, не идет, – протестует Цыпа. – Я был еще сильнее простужен и все равно ходил в школу. И я не хочу, чтобы ты меня забирала, Элли! Хочу, чтобы ты меня забрала, мама.

Голос у него до жути плаксивый. Он бросает мрачный взгляд на ковбоя и щелчком сбрасывает его с Большого каньона – тот летит вниз, вниз, вниз и шмякается на кухонный пол.

– Не обращай на него внимания, Анна. Он просто пытается нами манипулировать. – Я поднимаю ковбоя и возвращаю его Цыпе. – Вот так. Ковбой из хлопьев выбрался из пропасти! – Не без моей помощи ковбой делает кувырок. – Знаешь что, Цыпа, на обратном пути из школы я расскажу тебе про него интересную историю.

– С драками и стрельбой? – спрашивает Цыпа. Он помешан на оружии, хотя ему не покупают милитаристские игрушки.

– Там будут сплошные потасовки и перестрелки, – обещаю я.

Уловка срабатывает. Мне позволено остаться дома. Возвращаюсь в постель и забираюсь под одеяло. С горя обнимаю подушку – мне одиноко, а моего плюшевого слоника Элли давным-давно выкинули. Чувствую, мне тоже пора на свалку.

Опять засыпаю, и мне снится кошмарный сон про Магду и Рассела. Они скачут вдвоем на прекрасном статном белом жеребце с развевающейся гривой и пышным хвостом. А я трясусь за ними по пыльной дороге на маленьком толстом осле. Пытаюсь заставить его прибавить ходу, и внезапно он мчится галопом – все быстрее и быстрее. Натягиваю поводья, но он не останавливается. Мы оказываемся на краю прерии и падаем в пропасть. Я лечу вниз, вниз, вниз. Просыпаюсь и с трудом ловлю ртом воздух.

До чего же ужасно – опять возвращаться к грустным воспоминаниям. Я долго реву, спрятавшись под одеяло, но затем усилием воли заставляю себя подняться. Споласкиваю несчастные покрасневшие глаза холодной водой и готовлю себе обед. Затем открываю учебник по математике. Я не сделала уже два домашних задания и теперь в полной прострации. Мне всегда помогала Магда, но теперь к ней не обратишься. Иногда в сложных случаях я звонила Расселу, но это тоже не вариант. Видимо, отныне моя судьба по математике быть двоечницей.

Прочитываю первый вопрос, но вижу, что мне с ним не разобраться. Надо еще подготовить проект по истории и выучить французские глаголы, но никак не получается сосредоточиться. В конце концов принимаюсь рисовать. Хочется придумать новые приключения Мертл, но я решаю, что с этой темой покончено.

Машинально вывожу в альбоме каракули. Потом набрасываю пластмассового ковбоя и поселяю его в Кухонную страну. Рисую, как он ловит жуков при помощи лассо и объезжает брыкающуюся мышь, но потом до меня доходит, что эти рисунки тоже вторичны – я ведь не сама придумала пластмассового ковбоя, он лежал в пачке с кукурузными хлопьями. В отчаянии швыряю карандаш, и он летит в другой конец комнаты. Возможно, и художник из меня никакой. Я только и делаю, что копирую чужие идеи.

И все-таки у меня получилась целая куча историй про кукурузного ковбоя, которые можно рассказать Цыпе по дороге из школы. Цыпа идет вприпрыжку рядом со мной и внимательно слушает. Добираюсь до середины новых приключений ковбоя, путешествующего в повозке из спичечного коробка, когда Цыпа вдруг резко останавливается.

– А мама и папа ковбоя тоже едут в поезде? – спрашивает он.