Девчонки и слезы - Уилсон Жаклин

Звонит телефон. Я сажусь на кровати. Сердце бешено стучит. Трубку берет папа. Я слышу его сонный голос. Потом он отрезает со злобой:

– Да, она добралась благополучно, спасибо, не стоит благодарности. Нет, с ней нельзя поговорить. Ночь на дворе. Она спит, и я не стану ее будить. Спокойной ночи.

Я опять начинаю плакать, зажав рот рукой. Надеюсь, папа действительно думает, что я сплю, но в следующую минуту я слышу его шаги на лестнице.

Под дверью раздается шепот:

– Элли? Элли, ты еще не спишь? Можно войти?

Я не отвечаю, но папа все равно входит в комнату. Из-за плача я даже не могу протестовать.

– Милая моя девочка. – Папа присаживается на край кровати и обнимает меня так, что кости трещат. И хотя в последнее время он вел себя с нами ужасно гадко, не могу сдержаться и тоже его обнимаю.

– Ах, папочка, я такая несчастная, – всхлипываю я.

– Понимаю, Элли, понимаю, – папа обнимает меня еще крепче.

– Ты не представляешь, как мне плохо.

– Все я представляю. Мне тоже плохо.

Такое чувство, будто мы перенеслись в прошлое. Мама только что умерла, и единственное, что нам остается, – это держаться вместе и искать утешения друг в друге.

– Это Рассел звонил?

– Да. Анна считает, что я должен был тебя спросить. Ты хотела с ним поговорить?

– Нет, не хотела.

– Так я и думал. Но, может, все равно надо было спросить. В последнее время, Элли, мне трудно найти с тобой общий язык.

– И с Анной.

Папа напрягается, но чувствую, что он кивает, его борода щекочет мне лоб.

– И с Анной, – повторяет он.

– Папа, вы с Анной не разойдетесь? – шепчу я, прижимаясь к его груди.

– Нет! Нет, конечно нет. А почему ты спрашиваешь? Тебе Анна что-то сказала?

– Да нет, ничего она не говорила. Просто вы все время ругаетесь, и ты постоянно поздно приходишь.

– Не волнуйся, мы с Анной разберемся, – произносит папа угрюмо.

– Папа, а когда ты поздно приходишь…

– Послушай, Элли, это сейчас к делу не относится. Давай поговорим о тебе. Мне тебя очень жаль, но учти: я очень недоволен тем, что ты выпила лишнего. Я не возражаю, если ты выпьешь полбокала лагера или сделаешь нескольких глотков вина, но водка – это безумие. Ты могла серьезно заболеть, даже попасть в больницу…

Папа все бубнит и бубнит, а я слабо всхлипываю. Какое мне дело до алкоголя? Больше никогда в жизни не пойду на вечеринку. Вообще не высуну носа из дома. О боже, а что делать со школой? Что со мной будет, если я увижу Магду?

Магда звонит на следующий день. К телефону подходит папа и говорит, что я еще сплю. Магда звонит еще раз – после обеда. На этот раз трубку берет Анна:

– Магда, Элли не хочет с тобой разговаривать.

Но до Магды, кажется, плохо доходит. Мы сидим на кухне и пьем чай, когда вдруг раздается стук в дверь. Условный Магдин стук – три редких удара и два частых. Он похож на фанфары, предвещающие ее приход.

Я чертыхаюсь и вылезаю из-за стола.

– Анна, это Магда. Пожалуйста, скажи ей, пусть уходит.

– Элли, тебе не кажется, что имеет смысл с ней поговорить? – предлагает папа. – Может, стоит ее выслушать? Ты ведь не думаешь поссориться с ней окончательно?

– Ах, папа, не могу я дружить с Магдой, и никогда больше не смогу! – выкрикиваю я и убегаю к себе наверх.

Я приваливаюсь к дверям и на всю катушку врубаю музыку – хочу заглушить звук голосов внизу. Жду, жду, жду. В конце концов приходит Анна и стучит в мою дверь.

– Это я, Элли. Все в порядке. Магда ушла. Она ужасно расстроена. Пыталась мне объяснить, что все произошло из-за ее хомяка.

– Что?! – От ярости у меня даже высыхают слезы. – Неужели Магда думает, что дурацкий сдохший хомяк ее извиняет и дает право обжиматься с моим бойфрендом?

– Фу, Элли, что за отвратительное слово, – журит меня Анна.

– Отвратительно то, чем занимались Магда и Рассел. Отвратительно, отвратительно. Никогда больше не стану с ними общаться.

Не хочется ни с кем говорить, даже с Анной. Я не иду вниз пить чай. Остаюсь у себя в комнате. Валяюсь на кровати. Потом сижу и кулаком луплю по подушке. Плачу. Сплю. Проснувшись, на секунду забываюсь и думаю о Расселе с радостью, тянусь к кольцу – но на пальце ничего нет, и я вспоминаю, что все кончено.

Нельзя вечность прятаться в комнате.

Наступает понедельник. Надо идти в школу, несмотря на простуду.

Утром я долго копаюсь, опаздываю и пропускаю автобус. Ну и ладно. Тащусь пешком. Не хочется в очередной раз врезаться в Кева. Он очень милый, но наверняка думает, что я идиотка.

Еле-еле перебираю ногами. В школу прихожу совсем поздно – староста с журналом опоздавших уже ушла на занятия, значит, меня не оставят после уроков. Впрочем, мне без разницы. Школа кажется глупой и бессмысленной – и бесконечно далекой от моих проблем. Собираюсь уже слинять с уроков – но тут по коридору трусит миссис Хендерсон с огромной корзиной, набитой мячами для нетбола. Она резко останавливается.

– Элеонора Аллард! Тебя не было на перекличке. О боже, девочка, ты сегодня совсем уж припозднилась. Жду с нетерпением, что ты скажешь в свое оправдание.

Я вздыхаю:

– У меня нет уважительной причины, миссис Хендерсон.

Миссис Хендерсон хмурится. Ожидаю, что она накажет меня со всей суровостью. Например, обрушит на голову корзину с мячами. Ведь она грозилась покарать меня без жалости и сострадания. Но миссис Хендерсон бросает корзину. Несколько мячей выпадают и катятся по коридору. Она охает, но не спешит их подбирать. Наклоняется ко мне и заглядывает в глаза.

– Что с тобой, Элли? – мягко спрашивает она.

Ой нет. Не нужна мне ее доброта. Лучше пусть орет и вопит – тогда можно напустить на себя наглый вид, притвориться, будто все по барабану. А если она будет лезть мне в душу, я не выдержу. Глаза у меня наполняются слезами. Нельзя плакать! Только не здесь, не в школе.

Я сглатываю застрявший в горле комок и стараюсь взять себя в руки.

– Ладно, Элли. Вижу, ты не расположена к откровенности. Не волнуйся, я не буду на тебя давить. Только скажи, что-то стряслось у тебя дома? Нелады с друзьями? Личные проблемы?

– Все вместе! – я шмыгаю носом.

– Бедная Элли, – говорит миссис Хендерсон. – Да, тринадцать лет – трудный возраст, знаю. Помнится, когда…

Но тут она спохватывается и опять встряхивает головой:

– Нет. Лучше не признаваться в своих шалостях, а то ты проболтаешься Магде и Надин, и вы подымете меня на смех.

– Не проболтаюсь, – отвечаю я угрюмо. – Мы больше не дружим.

– Ну что ты, Элли! Вы втроем не разлей вода. Твои подруги очень расстроились, что ты не пришла на перекличку. Не волнуйся, вы скоро помиритесь, вот увидишь. А сейчас дуй в класс – ну же, улыбнись.

Я вымучиваю из себя печальную улыбку и сматываю удочки. Поразительно – ужасная Хоккейная Клюшка Хендерсон может быть доброй. Интересно, какая она была в тринадцать лет? Правда, в ее время все было иначе. Вряд ли она поймет, каково нам сейчас приходится. И она сильно заблуждается насчет Магды и Надин. Я с ними не собираюсь больше дружить.

Ладно, возможно, с Надин мы помиримся. Знаю, в последнее время мы не очень ладили, но ведь на вечеринке она повела себя по-людски. Ладно, пусть она немного чокнутая и переписывается по Интернету с незнакомыми типами, зато она не настолько жестока, чтобы целоваться с моим парнем.

Возможно, она так рано ушла, потому что ей было противно смотреть, как Магда путается с Расселом. Может, она теперь с Магдой не разговаривает. Может, мы опять, как в прежние времена, будем дружить вдвоем – Надин и Элли…

Я иду на урок английского, который ведет миссис Мэдли. Надин и Магда сидят в уголке и о чем-то шушукаются. Сразу видно – лучшие подружки. Вот такие дела.