Николай Шундик - На Севере дальнем
Виктор Сергеевич прошел на середину коридора.
— Я хочу сказать учащимся несколько слов, — тихо обратился он к дежурному по школе педагогу и, внимательно осмотрев всю линейку от одного конца до другого, негромко, но четко произнес: — Кто обрезал косички Тавылю, сделай шаг вперед!
Экэчо прилип к стене коридора. «Нет, нет, они скорее язык свой откусят! Они будут молчать. Виновник не сознается, ни за что не сознается!» — твердил мысленно Экэчо, успокаивая самого себя. А Виктор Сергеевич испытующе пробежал взглядом по лицам учащихся, застывших в безмолвии. Он не хотел повторять свои слова, он был уверен, что виновный обязательно сделает шаг вперед.
Наконец наступил тот момент, когда Виктору Сергеевичу показалось, что нужно повторить свой приказ. И тут в напряженной тишине послышался решительный шаг Эттая. Линейка ахнула.
Экэчо втянул голову в плечи, вкрадчиво, как будто он на охоте подходил к зверю, вплотную приблизился к Эттаю и с ненавистью посмотрел в его взволнованное виноватое лицо. Да, он, Экэчо, ненавидел этого мальчика! И не столько за то, что тот обрезал косички Тавылю, сколько за то, что своим признанием оставил его, Экэчо, побежденным в поединке с директором школы.
— Пройди ко мне в кабинет, — строго сказал Виктор Сергеевич Эттаю.
Экэчо быстро прошел к двери кабинета и вдруг резко повернулся к директору:
— Случайно ты прав оказался, учитель. Тавыля я приведу в школу, но не сейчас. Нет, не сегодня, а тогда, когда у него косички отрастут!
И, не дождавшись ответа, Экэчо пошел прочь не оглядываясь.
ПОЛЯРНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
У Пети была своя страсть. Прожив почти всю свою, пока еще маленькую, жизнь на Чукотке, он очень полюбил Север. В воображении своем Петя видел себя мужественным покорителем Северного полюса, открывателем новых земель в Ледовитом океане. Перечитав все, что ему попадалось о великих северных путешественниках, Петя вынашивал планы больших путешествий, готовил себя к лишениям, ко всяким испытаниям.
Мать Пети, Вера Николаевна, была поражена тем, что сын ее несколько раз пытался незаметно выбросить завтраки, обеды и ужины в помойное ведро и тем самым создать видимость, что он ел.
На все ее просьбы объяснить свое странное поведение Петя не отвечал.
— Ну, тогда ты дай мне честное слово, что больше так делать не будешь, — попросила она.
— Нет, мама, такого слова, да еще честного, я дать не могу, — вздохнул Петя.
— Это почему же? — изумилась Вера Николаевна.
Петя упрямо сдвинул свои белесые брови и, глядя в пол, пояснил:
— Это секрет, мама. Вот когда я вырасту большой, тогда все объясню.
Не очень довольная причудами сына, Вера Николаевна решила оставить его на время в покое. Но, когда еще раз заметила, что обед Пети опять очутился в помойном ведре, она возмутилась:
— В конце концов ты объяснишь мне свое поведение или нет, негодный мальчишка?!
Петя молчал.
Возможно, так и держал бы Петя в тайне причину своего необычного поведения, если бы его поступками не заинтересовался отец.
— Подожди, Петя... Ведь я до сих пор думал, что ты меня и маму уважаешь, — сказал он, усаживая сына перед собой на стул. — Почему же ты не объяснишь нам, зачем опаздываешь к столу, выбрасываешь обеды и голодаешь? Рассказал бы, в чем дело, тогда, возможно, мама просто не стала бы звать тебя к столу.
— Я хотел, чтобы это было тайной, — буркнул себе под нос Петя.
— А-а-а, тайна! — многозначительно заметил Виктор Сергеевич. — Ну, раз тайна, тогда, конечно, другое дело... Хотя мне, по совести, очень обидно, что мой сын не пожелал посвятить меня в свою тайну...
—Знаешь, папа, тебе я, пожалуй, скажу!
— А ну, ну...
Петя подошел к двери, чтобы удостовериться, нет ли кого-нибудь за ней, и сказал:
— Видишь, я про одного северного путешественника книгу читал. В книге рассказывается, что, когда ему было еще только восемнадцать лет, он уже приучал себя по четверо-пятеро суток не есть, чтобы стать закаленным, чтобы уметь переносить голод. Вот и я тоже решил попробовать...
— Ну-ну, теперь ясно, теперь все ясно... — Виктор Сергеевич дотронулся до бородки и, немного подумав, добавил: — Вот ты сказал, что путешественнику тому было всего восемнадцать лет. А не скажешь ли ты, сколько лет тебе?
Петя смутился:
— Мне еще немножко маловато... Но мне уже десять лет...
— Действительно, маловато еще, чтобы пять суток не есть, — сказал Виктор Сергеевич. — Таким путем ты, пожалуй, скорее чахнуть начнешь, чем сил набираться.
— Да вот я проверить себя хотел, но разве нашу маму проведешь! Только один раз мне удалось полтора дня не есть... На ногах стоял, но коленки, знаешь, дрожали...
— Значит, коленки дрожали?
— Дрожали, — сознался Петя.
— Давай твердо договоримся: как только станет тебе восемнадцать лет, тогда, если захочешь, ты повторишь свои опыты, а сейчас пока воздержись. Это мой совет тебе. До сих пор советы мои ты ценил — не знаю, как на этот раз будет.
— Хорошо. Даю тебе слово, что буду ждать до восемнадцати лет, — твердо сказал Петя.
— Ну что ж, по рукам?— протянул свою руку Виктор Сергеевич.
— По рукам! — повторил Петя и звонко хлопнул рукой по ладони отца.
Но вскоре после происшествия с Эттаем и Тавылем Петя опять внушил Вере Николаевне подозрение своим странным поведением. В каждом его шаге, в каждом жесте сквозила таинственность. Он то и дело перешептывался с друзьями, осматривал свою меховую одежду; наконец спрятал в рюкзак отцовский бинокль. Там же мать обнаружила коробочку с гвоздями, молоток, иголку с нитками, связку нерпичьих ремней, самодельный наган. И что больше всего испугало ее — это спички.
«Э, нет, тут что-то неладно», — сделала вывод Вера Николаевна и показала рюкзак отцу.
— Ясно. Полярный путешественник собрался в поход, — нахмурился Виктор Сергеевич.
Как только Петя вернулся из школы, он сразу же услыхал голос отца:
—Зайди-ка, Петя, ко мне на минутку.
Петя подозрительно взглянул на подушку, под которой прятал рюкзак, и, стараясь придать себе непринужденный вид, вошел в кабинет к отцу.
— Ну, как у тебя дела? Завтра выходной день — может, сходим капканы на песца поставим? Ты же любишь охоту.
— Да... Но, может, еще рано капканы ставить? — потупился Петя.
— Почему же рано? Охотники поставили капканы уже два дня назад.
— А-а-а, вот как... Я и не знал, — неопределенно протянул Петя.
— Я вижу, тебе хотелось бы провести выходной день как- нибудь по-другому?
Петя подозрительно глянул на отца, нахмурился, что-то обдумывая.
— Помнишь, ты говорил, папа, чтобы я советовался, если в голову мне придет что-нибудь тайное? — спросил он, глядя отцу в глаза.
— Как же, как же, помню и, признаться, жду, когда же ты наконец скажешь мне что-нибудь в этом роде, — подавил улыбку Виктор Сергеевич.
— Так вот, такое время пришло, папа, — полушепотом сказал Петя и побежал на цыпочках к двери, чтобы прикрыть ее поплотней. — Только не говори пока маме. Не потому, что я не уважаю ее или еще что-нибудь, а просто... Ты же знаешь, что мама испугаться может.
— Да, да, понимаю, — кивал отец.
— Так вот, мы узнали, что ты и председатель сельсовета сумели доказать Экэчо, что Тавыль должен учиться. И вот мы, то есть я, Кэукай и Эттай, решили съездить за ним на собаках в тундру. В этой экспедиции я буду главным полярным путешественником, а они — моими проводниками. Помнишь, как у Арсеньева Дерсу Узала?
— Как же, как же, помню. Очень хороший человек был Дерсу Узала.
— А Арсеньев? — спросил Петя и тут же ответил сам: — Арсеньев был замечательный путешественник!
— И насчет Арсеньева я с тобой согласен. — Виктор Сергеевич положил ногу на ногу.
— Долго спорили Кэукай и Эттай, кто из них будет проводник гольд Дерсу Узала, — блестя глазами, продолжал рассказывать Петя. — И наконец мы решили так, что оба они будут Дерсу Узала. Понимаешь, сразу два Дерсу Узала!
— Да, понимаю. Спор, конечно, разрешен замечательно. Почему бы действительно не быть двум Дерсу Узала? — согласился Виктор Сергеевич и, немного подумав, спросил:— А вот скажи мне, Петя: как ты представляешь себе путешественника? Ведь ты читал о Дежневе, о Миклухо-Маклае, о Пржевальском, даже в книги мореплавателя Василия Михайловича Головнина заглядывал...
— А как же! Конечно, заглядывал. Я, если хочешь знать, папа, в свою специальную тетрадь, которая называется у меня «Учебник путешественника», отдельные места из книги Головнина переписал...
Петя бросился к своему рюкзаку и вскоре принес толстую общую тетрадь, завернутую в хрустящую непромокаемую бумагу.
В тетради действительно было много выписок из книг путешественников. Выписки перемежались с раскрашенными рисунками, которые Петя срисовал из тех же книг.
