Зинаида Канониди - Королевская лепёшка
— Положи-ка её поскорее в воду, может, ещё оживёт, — посоветовал кузнец. — А сам, если не устал, поработай у горна.
Раздувать горн! Ахмет и мечтать не смел, что ему, как взрослому, доверят такую работу. Он бережно опустил свою черепашку в медный чан с водой и обеими руками ухватился за деревянную рукоять мехов. Но, оказывается, это было не таким-то лёгким и весёлым делом — раздувать угли! Пожалуй, это было потяжелее, чем тащить мокрые сети, полные рыбы. Но там, в море, хотя и трудно, зато ветер освежает разгорячённое лицо, а тут, в кузне, жарко и душно, и першит в горле, и дымок щиплет глаза.
— Устал? — спросил Ахмета кузнец. — Ну, отдохни, отдохни… А я покажу тебе, как из обломка старого железа можно сделать новый блестящий нож.
Пока он рылся в груде ржавого железа, что лежала в углу кузни, Ахмет покормил свою черепашку — она совсем ожила в воде и теперь охотно грызла капустные листья, прихваченные с базара.
Наконец Паша́ отыскал подходящий кусок поломанного серпа и стал калить его на огне. Кузнец весело, будто играя, стукал звонким молотком, и вот уже из серпа стал получаться нож. От ударов металла по металлу гудело в ушах, но Ахмет не отходил от наковальни, с удовольствием глядел на работу Паши. Вот старик сунул малиновый нож в воду, и он зашипел, а вода разом испарилась.
— Ну, как? — спросил Паша́, подавая Ахмету ещё не совсем остывший нож. — Наточи лезвие да приделай рукоятку, деревянную или костяную.
Ахмет выбежал из кузни. Он бродил по свалке, разыскивая что-нибудь подходящее для рукоятки. Хорошо бы найти обрывок кожи, сшить ножны, тогда ножик стал бы почти как настоящий кинжальчик…
Ахмет шёл, внимательно глядя под ноги, и чуть не налетел на какого-то господина в дымчатых очках. Пригнувшись, он как будто прятался в зарослях дрока.
«Зачем ему очки? — удивился Ахмет. — Ведь солнце уже заходит!»
— Стой! — окликнул мальчика человек в очках. — Ты что тут делаешь?
— Я?.. — Ахмет не столько испугался, сколько удивился. — Я кость ищу, эфенди…
— У тебя есть собака? — спросил человек в очках. И, не дождавшись ответа, приказал: — Иди, привяжи её покрепче. Да никому ни слова, что встретил меня. Слышишь?
— Да, эфенди…
Ахмет стрелой влетел в кузню.
— Там какой-то чужой! — сказал он тихо. — Турок, по-моему.
— Турок? Где?
— За кустами дрока. Он приказал собаку не выпускать.
— Какую ещё собаку?
— Я сказал, что ищу кость, а он решил, что для собаки… Приказал молчать, что видел его.
— А почему ты решил, что он турок?
— Говорит странно. И потом, у него из кармана макушка красной фески торчала… с чёрной кистью. Как мышиный хвост.
— Хвост? — переспросил кузнец и добавил непонятно: — Может, и хвост… Пойду-ка, гляну сам.
Старик взял какую-то железку и вышел. Уже совсем стемнело, когда он вернулся.
— Никого нет. Приснился тебе турок. Зато вот, нашёл деревяшку — как раз для твоего ножа. Сделаю рукоять, а потом мы с тобой приготовим кускус[1], поедим да ляжем спать.
— Но я видел турка, говорил с ним, господином назвал… эфенди, как вы учили.
— Ну что ж, вежливость украшает человека, — сказал кузнец, строгая палочку. — Только я турка нигде не нашёл — ни в кустах, ни под кустом.
Они сварили ужин, и, плотно поев, Ахмет улёгся на циновку.
Кузнец накрыл его полосатой накидкой, а сам куда-то ушёл.
Проснулся Ахмет среди ночи и сперва подумал, что ещё спит и видит сон. Только во сне мог так бесшумно появиться отец с какой-то странной ношей. Это не была корзина с рыбой — отец нёс на плече длинный ящик. Наверное, ящик был очень тяжёлый, потому что, когда Паша хотел помочь отцу снять груз с плеча, ящик вырвался из стариковских рук и глухо стукнулся о земляной пол. Вот тогда-то Ахмет и сообразил, что не спит.
В углу под циновкой, оказывается, была вырыта яма. Паша́ с отцом сволокли туда ящик и присыпали его землёй. Потом отец снова вышел, принёс ещё два ящика, поменьше, и сказал:
— Это патроны.
И только он смолк, как всё осветилось лучами фонариков. Каморка Паши́ наполнилась полицейскими. Они схватили отца и повели куда-то, толкая в спину. Тяжёлые ящики полицейские унесли с собой.
— Беги за ними, — сказал кузнец мальчику. — Проследи, куда они повезут отца… Эх, не поверил я тебе, а турок-то и впрямь следил за нами. Хотя он никакой не турок — такой же араб, как мы с тобой, а вот продался полиции.
Ахмет пощупал, в кармане ли нож, сунул в другой карман черепаху и выбежал из каморки Паши́, вслед за отцом и полицейскими. Отца уже не раз забирали, но потом выпускали. «Может, и теперь, — думал Ахмет, — всё обойдётся? Просто надо проследить, куда его повезут, чтобы потом носить передачу».
В густой тьме ярко краснели огоньки машин. Их было две. В первой, открытой, ехал сержант со шпиком. Очки «турок» снял, но Ахмет и без очков узнал его. Во вторую машину, закрытую, погрузили ящики с оружием и грубо втолкнули отца.
Пока машины осторожно пробирались по свалке, Ахмет без труда поспевал за кроваво-красными огоньками, но когда они выехали на дорогу и помчались к морю, Ахмет отстал. Да и бежать уже не было смысла: раз машины пошли не в город, а по набережной, значит, отца везут в крепостную тюрьму.
Когда Ахмет понял это, ноги у него подкосились. О крепости шла дурная слава, говорили: кто туда попадёт, обратно не выходит.
А над морем уже вставал тихий рассвет. Сначала он был серым, потом зеленоватым, потом стал ярко розовым. Вот взошло солнце, и море заголубело, заискрилось, ожило…
Но Ахмет не замечал всей этой красоты. Он шёл и думал, что теперь делать: вернуться к Паше́ или идти дальше? Почему-то казалось, что если он повернёт назад, к кузнице, то как бы бросит, предаст отца… Хотя чем он, мальчишка, мог ему помочь?
Только к полудню Ахмет добрался до крепости. В ясную погоду всегда так: кажется, что до неё — рукой подать, а крепостная тюрьма вон как далеко, оказывается…
В полном изнеможении Ахмет опустился на землю, прямо в пыль, и стал смотреть на крепостные ворота. Они были из литой стали и окрашены под цвет скалистого камня, из которого когда-то, очень давно, была вырублена вся крепость. Высоченные стены, огораживающие двор крепости, спускались вниз, к морю. И хотя людей не было видно, Ахмету чудилось: за ним следят чьи-то настороженные глаза. Ему стало жутко, и он поспешил к воде. Если через глухие ворота не проникнуть в крепость, может, с берега найдётся какая-нибудь лазейка?
Осторожно перепрыгивая через глубокие расщелины в камнях, Ахмет спустился к самой воде. Несмотря на яркий день, там было сумрачно и даже темно. Это потому, что над головой козырьком нависала тяжёлая скала. Море своими волнами выгрызло ей середину, и скала стала походить на вышку для прыжков в воду — очень высокую вышку! А ещё у подножья скалы была пещера, совсем чёрная. Ахмету не хотелось в неё входить, хотя там можно было бы хорошо спрятаться. Пока же он присел на корточки и только окунул руки в воду, как наверху послышались шаги. Стальные подковки процокали по камням, и вот уже часовой подошёл к краю площадки.
— Эй! — заорал часовой. — Что ты там делаешь?
— Я?.. — Ахмет не растерялся. — Ловлю черепах.
— Каких ещё черепах? — Часовой присел, всматриваясь в мальчишку.
Ахмет бесстрашно поднялся во весь свой небольшой рост и вытянул вверх руку с черепашкой на ладони.
— Вот таких, мосье!
— Убирайся немедленно, слышишь?! Здесь — запретная зона! — крикнул часовой и носком башмака столкнул с площадки камень. Голыш просвистел мимо Ахмета и плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг. Камень был плоский, как блюдце, и совсем белый. В зеленовато-прозрачной воде было видно, как он медленно опускается на дно.
«Как тут глубоко!» — подумал Ахмет и почему-то вспомнил вчерашний день, круглую и белую, как этот голыш, лепёшку и чёрную машину полковника Шевалье. «Наверное, он ехал сюда, в крепость», — решил Ахмет и припомнил все слухи, которые ходили об этом полковнике. В пригороде Касба и на базаре говорили шёпотом, что он сам допрашивает партизан — арабов и берберов, а иногда и своих, французов, если они помогают партизанам. Что полковник сам, своей рукой, расстреливает заключённых: ставит человека на край скалы и стреляет. Если спьяну не убьёт, а только ранит, человек всё равно гибнет: падает в море и тонет — руки-то у него связаны…
У Ахмета сжалось сердце: а что, если и с отцом так будет? Ведь полковник Шевалье — оасовец, а всем известно, что они нисколько не лучше фашистов… А он, Ахмет, ничем, ну ничем не в силах помочь отцу! Даже в город вернуться до ночи не успеет, чтоб сказать Паше, где отец… Да и что старый кузнец может сделать? Ничего!
