Алки Зеи - Леопард за стеклом
Нолис и Артеми рассказали нам новости из Ламагари. Вот уже пять дней, как там поселились чужаки. Их привезли полицейские, и они сняли крошечную комнатку в домике Нолиса.
– Это сосланные коммунисты, – сказал Нолис и посмотрел на меня пристально, будто бы хотел спросить, храню ли я его тайну.
– Да ладно, они большевики, – встрепенулась Артеми. – Так кир Панделис сказал. Если им показать крест, они тут же замертво упадут.
– Ну вот, что ты несешь! – разозлился Нолис.
Бог его знает почему, но мысли мои тут же полетели к Никосу. Нам даже неизвестно, в городе ли он; Стаматина, может, и знает, что да как, но спроси ее, и она снова припомнит тетю Деспину: «Обсуждать леопарда и Никоса строго воспрещается».
Алексис не появлялся в школе уже три дня, и госпожа Ирини отправила меня к нему домой – узнать, не заболел ли он. Может, он проводит время со своим отцом, думала я. Потому что несколько дней назад Алексис рассказывал, что его отец приехал из Афин. Он там работал, но теперь собирался остаться с ними на острове. Дом Алексиса был в двух переулках от нашего. Как-то я ходила с ним, чтобы взять книжку, но в дом Алексис меня не пустил. Я ждала на улице, на тротуаре, а он, принеся книжку, спросил:
– Хочешь, я покажу тебе моего кота? У меня настоящий персидский.
Я хотела. И уже думала, что сейчас он предложит мне войти в дом, но он снова исчез за дверью, а я осталась на улице. Он тут же вернулся, но без кота.
– Я не нашел его. Покажу в следующий раз.
Поэтому сегодня, постучав в дверь, я слышала, как стучит и мое сердце – сильно-сильно; мне казалось, выйдет сейчас Алексис, бледный-пребледный, посмотрит на меня и спросит: «Что тебе нужно в моем доме?»
Однако открыла его мама. Она как-то приходила за ним в школу, поэтому я ее узнала. На ней было старое платье и застиранный цветастый фартук. Она посмотрела на меня в изумлении, словно спрашивая, что мне здесь нужно.
– Меня послала учительница… госпожа Ирини, – наконец пробормотала я. – Чтобы узнать про Алексиса… вдруг он болеет.
– Проходи и сама увидишь, – с улыбкой ответила она и отошла, пропуская.
Я застыла на месте, не зная, что делать.
– Иди за мной, – сказала мама Алексиса и взяла меня за руку.
Мы спустились по нескольким ступенькам вниз и прошли по длинному коридору, в котором едва хватало места одному человеку. Справа и слева прямо на полу были свалены горы книг, высившиеся почти до потолка. Мама Алексиса открыла дверь, и мы вошли в комнату. И там тоже были книги, повсюду книги: на полу, на чемодане, на каких-то полках, даже между рамами, внутри окна.
И тут я в первый раз увидела отца Алексиса. Он сидел за столом и писал. И хотя на улице вовсю светило солнце, у него была включена лампа. Из окна даже лучика света не просачивалось, словно дом был в полуподвале.
– Димитри, – проговорила мама Алексиса, – это девочка из класса Алексиса, ее прислала учительница спросить…
Он поднял глаза, и тут я внезапно поняла. Он – писатель… ПИСАТЕЛЬ.
– Кем работает твой папа? – спрашивали Алексиса дети в школе.
– Никем, он пишет, – всегда отвечал тот.
Мне и в голову не приходило, что он может быть писателем, но теперь я это видела своими глазами. Он был бледным, таким же, как Алексис, только волосы не длинные, и писал он ручкой, а не пером, как другой писатель, которого я как-то разглядывала на картинке в книжке дедушки. Впервые в жизни передо мной был настоящий писатель, и я застыла в оцепенении. Он молчал, и я, бог его знает почему, испугалась. И еще сказала себе, что никогда, никогда я не смогу стать писателем!
– Кажется, малышка тебя испугалась, – заметила мама Алексиса, улыбаясь.
Тогда улыбнулся и он. Глаза его, словно вдруг кто вдохнул в них жизнь и свет, стали веселыми, и вокруг них сбежались мелкие морщинки.
– Это тебя зовут Мелисса? – спросил он.
– Да, господин, – ответила я смелее и порадовалась, что Алексис рассказывал ему про меня.
На диване, под пледом, что-то зашевелилось. Я даже не заметила, что там свернулся в клубок Алексис, уткнувшийся лицом в подушки.
– Он заболел? – спросила я.
Алексис даже не пошевелился. Мама подошла к нему:
– Ты не поговоришь с Мелиссой?
А отец начал объяснять сыну столько всего, что я даже и понять не могла. Он говорил Алексису, что тот должен быть горд, что у него нет новых ботинок, и что господину Каранасису должно быть стыдно, раз он сказал: «Чтоб я тебя больше в этой рванине не видел». И еще, прибавил отец Алексиса, он уехал из Афин и оставил газету, в которой работал, потому что больше не мог писать то, чего от него требовали; пусть лучше вся его семья будет ходить босой.
Он говорил очень громко. Мама Алексиса поднялась и прикрыла дверь комнаты.
– Тише, Димитри, как бы кто не услышал… – сказала она и заплакала.
Я же повторила себе, что никогда не стать мне писателем… Но вдруг поняла: Алексис не приходит в школу, потому что у него ботинки – «рванина». Тогда я вспомнила про… «страсти» Мирто. Сестра однажды весь дом на уши поставила, требуя, чтобы ей купили какие-то ботинки на шнуровке – точь-в-точь как у мальчиков. Тетя Деспина купила.
– Поклянись, что ни одной живой душе не скажешь! – потребовала Мирто в день, когда надела эти ботинки в первый раз.
Я дала слово.
– Они мне давят на пальцы.
Так что она носит их от случая к случаю, только чтобы мама ее не спрашивала, куда она их дела и почему не носит, если так хотела. И когда Мирто надевает их, то каждый раз вздыхает:
– Ну что ж, пора примерить мои «страсти».
Надо было все это рассказать и спросить еще, какой размер обуви у Алексиса, но тут его отец снова помрачнел и замолчал, мама продолжала плакать, а Алексис лежал без движения, зарывшись в подушки.
– Так тебя зовут Мелисса? – прервал молчание отец Алексиса, и снова его глаза стали веселыми, и вокруг них снова сбежались мелкие морщинки.
Я рассказала, что так меня назвал дедушка, потому что это имя моей бабушки и одной древней царицы.
– А ты любишь королей? – спросил отец Алексиса.
И тут меня словно прорвало, и я выложила все. Про тетю Деспину и Мирто и про то, что они обожают королей, про меня и дедушку и про то, что нам с ним короли даром не нужны. Я даже про папу рассказала, про то, что он боится потерять место с тех пор, как объявили диктатуру, и про то, как он заставил нас переименовать котенка. Рассказала про Мирто и ее звезды и про то, что Мирто хотят сделать звеньевой, а дедушка сказал: «Раз это необязательно, и пусть другим выпадет честь стать первыми, и не высовывайся». Я рассказала о леопарде, стоящем под стеклом, и об Артеми, считающей нашу гостиную с ее потертыми бархатными креслами сказочным королевским дворцом. «А наш двоюродный брат Никос…» – я собралась было рассказать и про него, но тут запнулась и в растерянности огляделась.
Алексис высунулся из-под своих подушек, сидел, упираясь локтями в диван, и слушал. Его мама уже не плакала, даже улыбалась, а отец хохотал во весь голос.
– А какой у тебя размер обуви, Алексис? – торопливо сменила я тему и рассказала про «страсти» Мирто.
Его отец встал и расцеловал меня в обе щеки, а потом посерьезнел:
– Наверное, это моя вина, Мелисса, не надо было спрашивать тебя о королях, но ты не должна говорить такие вещи незнакомым людям.
– И теперь папа потеряет свое место в банке? – спросила я в ужасе.
– Успокойся, – улыбнулся он. – Ничего страшного не произошло. Мы твои друзья, но старайся не разговаривать с незнакомцами.
– А они не похожи на девчоночьи? – впервые подал голос Алексис.
– Совершенно! – успокоила я его. – Типичные мальчиковые.
– Ну если только ненадолго… если разрешит твоя мама, – проговорила мама Алексиса. – А потом нам, наверное, удастся купить ему новые.
Я же сказала, что мама только счастлива будет, потому что ей совсем не нравилось, что девочка носит такую неподобающую обувь. А что касается Мирто, она только свои золотые перышки и звездочки никому не дает, а со всем остальным расстается не задумываясь.
– Это твоя сестра знает, сколько тычинок у цветка яблони? – засмеялся отец Алексиса.
Да он ему все разболтал, этот Алексис!..
Алексис достал свою «рванину», чтобы пойти со мной и взять «страсти» Мирто и не пропустить школу и завтра.
– Я к тебе в дом не пойду, потому что стесняюсь, я на улице подожду, – заявил он мне.
И всю дорогу до моего дома он говорил:
– Ты только скажи своей сестре – это всего лишь на три дня. А потом мне купят.
А мне кажется, что ему в тысячу раз лучше было бы носить свою «рванину», чем просить чужие ботинки, но господин Каранасис заявил, что Алексис позорит всю школу, пока носит подобную дрянь. Вот этого я совсем понять не могла.
– Как тебе мой папа? Занятный, правда? – спросил меня Алексис, когда мы уже почти подошли к дому.
– Он отличный, – ответила я.
