Николай Дубов - На краю земли
— А что же вы теперь будете делать?
— Да что ж? Доучимся и уедем. Будем ездить, пока не найдем такое, чтобы было интересно.
— Та-ак! А не думаете ли вы, друзья, что это похоже на трусость?
— Почему трусость? — спросила Катеринка. — Мы ничего не боимся.
— Выходит, боитесь. Советский человек не ищет хорошего места для себя, а сам создает эти хорошие места. И когда-нибудь вам станет стыдно. Куда бы вас ни закинула судьба или собственная прихоть, рано или поздно вас потянет в те места, где вы родились и выросли. Вы приедете и будете любоваться каждым камешком и веткой. Жизнь здесь изменится, она станет лучше и легче. Но добьются этого другие, и вам станет стыдно, что вы ничего не сделали для своего края, бросили и забыли родное гнездо…
— А что же нам делать?
— Ищите, думайте. Вы же пионеры! Не прячьтесь за чужие спины, идите впереди… Экспедиция, конечно, хорошее дело, но и та была проведена плохо…
— Почему?
— Да ведь в ней только вы участвовали — четверо! А остальные ребята?.. Им ведь тоже интересно. Недаром этот Щербатый увязался за своим дядькой. Он, может, для того и пошел, чтобы доказать, что он не хуже вас…
— Все одно ничего не докажет!
— Почему же это?
— Он несознательный, только и знает что каверзы строить…
— Ну, он несознательный, а вы сознательные. Привлеките его на свою сторону, перевоспитайте…
— Перевоспитаешь его, как же! — сказал Пашка.
— Трудно? А если легко — в том и доблесть не большая… Ну какие же вы идущие впереди, если за вами никто не идет!.. Командирам без армии грош цена… Так-то, братцы!
Катеринка всю дорогу рвала цветы, и, когда мы подошли к Колтубам, у нее собралась целая охапка. Она обложила ее листьями папоротника и отдала дяде Мише.
На прощанье Катеринка разревелась, у меня тоже как-то першило в горле и щипало глаза: очень уж мы полюбили дядю Мишу и жаль было с ним расставаться!
Он дал нам свой адрес и просил написать. Мы обещали писать часто и много, жали ему руки и потом долго смотрели вслед удаляющейся телеге. Наконец она скрылась за березовым колком[12], и мы пошли домой.
Подавленные разлукой, мы долго шли молча. Катеринка несколько раз порывалась что-то сказать и наконец не выдержала:
— Правильно!
— Что правильно?
— Дядя Миша говорил. Надо перевоспитывать!
— Кого ты будешь перевоспитывать, «диких»?
— А что?.. И раз у них Васька главный, с него и начать…
— Я с этим браконьером водиться не буду! — сердито сказал Генька.
Они заспорили, и, чтобы примирить их, Пашка сказал, что, конечно, надо как-то поладить с «дикими», но начинать не с Васьки, потому что он самый упорный, а с кого-нибудь послабее.
Неподалеку от деревни дорога идет между горбами, круто вздымающимися с обеих сторон. Когда мы поравнялись с этими горбами, сверху посыпались камни. Мы прижались к откосу, и камни перестали падать, но, как только мы поднялись, они посыпались снова. Это была работа «диких».
— Трусы! — закричал Генька, — Чего исподтишка кидаетесь?
— Бей «рябчиков»! — послышался в ответ Фимкин голос, и град камней обрушился на дорогу.
«Дикие» бросали не целясь, и нам не очень попало, только Геньке камень угодил по ноге.
— Эй ты, браконьер! — закричал Генька. — Боишься нос показать? Погоди, я тебя поймаю…
Васьки среди «диких» не было, или он не захотел ответить, только никто не отозвался.
— Вот! — сказал Генька. — А ты еще с ними мириться хотела!..
— Ну и что? — возразила Катеринка. — Они же не знают, что мы хотим мириться. И раз мы сознательные, должны показать пример.
— Если теперь к ним пойти, они подумают, что мы струсили, — сказал Генька. — Вы как хотите, а я не пойду.
— Они не подумают, — рассудил я. — Разве мало мы дрались? По-моему, тоже — надо это дело кончать. И не к Ваське идти, и не искать, кто послабее, а сразу ко всем. Прийти и сказать: «Подрались — хватит, теперь давайте по-хорошему». И идти вот сейчас, сразу…
Генька хмуро молчал, а Пашка, помявшись, сказал:
— Да, п-пойдешь, а они к-как дадут жизни…
— Боишься, так не ходи, мы вон с Колькой пойдем, — сказала Катеринка. — Пойдешь?
По правде сказать, идти вдвоем, да еще с ней, мне не очень хотелось — неизвестно ведь, какой оборот примет дело, — но отступить я уже не мог и кивнул.
— Ну, так нечего и сидеть. Пошли!
Она решительно поднялась и побежала к Васькиному двору.
Я двинулся следом.
— Постой, Катеринка, — сказал я, поравнявшись с ней. — Надо решить, что будем говорить…
— А чего решать? Придем и скажем все, как есть.
Васька укладывал в поленницу сваленные в беспорядке дрова. Тут же сидели его неразлучные дружки — Фимка и Сенька. Они еще издали увидели нас, но сделали вид, будто не замечают. Только, когда мы подошли вплотную, Фимка дурашливо скривился и произнес:
— «Рябчики». Пришли.
— Пришли. «Рябчики», — так же дурашливо подтвердил Сенька.
— Сколько их идет на фунт? На левую руку?
— Бросьте, ребята! — сказала Катеринка. — Мы пришли…
— А кто вас звал? — обернулся Васька. — Чего вам тут надо?
— Никто не звал, мы сами. Мы вроде как делегация, с предложением. Давайте, ребята, по-хорошему, а? Ну зачем нам драться?
— «Рябчики». Дрейфят? — так же дурашливо сказал Фимка, обращаясь к поленнице.
— Может, и правда замириться, а то заплачут? — поддержал Сенька.
— Никто вас не боится. Мы хотим, чтобы без драки и чтобы не дразниться. Чтобы мы вас не называли «дикими», а вы нас — «рябчиками». Это совсем даже глупо! Вот ты, Васька… — Катеринка обошла его и стала перед поленницей, — ты же можешь повлиять на других. Давай сознательно, чтобы без всяких, и мы не будем больше вспоминать про браконьерство…
Этим она все и погубила. Васька покраснел, схватил ее за руку и дернул. Чтобы удержаться, Катеринка другой рукой ухватилась за поленницу, и круглые поленья, звонко щелкая и обгоняя друг друга, раскатились по всему двору. Васька обозлился еще больше:
— Иди ты отсюда!.. А то как дам сейчас…
Катеринка побледнела, но не тронулась с места:
— Мы к тебе пришли как делегация, и ты не имеешь права!..
Фимка и Сенька вскочили на ноги, а я стал рядом с Катеринкой, стараясь оттеснить и заслонить ее.
— Нужны вы со своими предложениями! — сказал Васька. — А ну, катитесь!..
Переговоры явно провалились, надо было поскорее уходить. Но Катеринка повернулась нарочно медленно и не торопясь пошла со двора. Я шел следом, прикрывая отступление и ежесекундно ожидая, что они чем-нибудь запустят в нас. Но «дикие» ничем не бросались, только кто-то из них, наверно Фимка, пронзительно засвистел.
Упрекать Катеринку было бесполезно: она и сама понимала, что, упомянув о браконьерстве, испортила дело, и готова была зареветь. Я попробовал утешить ее, пробормотав насчет того, что они все равно бы не согласились мириться и нечего особенно расстраиваться.
— Я вовсе не потому, — сказала Катеринка, — а потому, что ничего-то мы сами не умеем и не знаем, как сделать…
ТРУДНЫЙ ПОДАРОК
На некоторое время компания наша распалась. Пашку взял с собой отец, перегонявший скот на высокогорное пастбище. Генька тоже отпросился с ним, а меня мама не пустила: она в огородной бригаде, там подоспела прополка, а сестренку оставить не на кого.
Ко мне частенько забегала Катеринка со своей Найдой. Маралушка совсем оправилась, повеселела и всюду, как собачонка, бегала за Катеринкой.
Мой отец вернулся из аймака через десять дней, под вечер. Я увидел его из окна и выбежал, чтобы встретить, но он только помахал рукой и, не останавливаясь, проехал дальше, к правлению. Недолго думая я подхватил Соню и хотел бежать следом, но тут подошли загорелые до черноты Генька и Пашка. Они тоже только что вернулись.
— Отчего вы такие? — спросил я.
— От ветра, — важно объяснил Пашка. — Там такие ветра, почитай, сутки кряду дуют. Оттого и гнуса нет, и загораешь… И потом, к солнцу-то ближе!
— Не выдумывай, Пашка, — возразил Генька. — Совсем не потому, а потому, что воздух реже и действуют ультрафиолетовые лучи.
— А ветер? Ого, какой там ветер!.. Да там, если двигатель поставить… Я уже придумал… — И он начал объяснять, какой двигатель нужно поставить на горе и как он будет работать без воды и пара, от одного ветра, и всё будет делать.
— Да чего там делать, на горе-то?
— Не на горе, а тут! — рассердился Пашка. — А там к двигателю пристроить динамку, ток и пойдет куда надо…
— Ну чего ты, Пашка, выдумываешь! Отец говорил, до Колтубов проводов надо прорву, а то — на гору…
Пашка сконфузился, но ненадолго:
— А у нас что, ветра нет? Вот сделаю, тогда увидите!
— Ну и делай, пока тебе отец опять не всыплет за механику!
