Рахмат Файзи - Его величество Человек
—Ну, что же ты не поздоровался? — напомнила ему Мехриниса, но про себя подумала: «И не стоишь ты того, Таджихон, чтобы здоровались с тобой».
Витя продолжал, насупившись, молчать.
—Вот видите, миленькая, и на его языке вы говорите с ним, а он хоть бы что. Измучитесь, пока научите правилам приличия.
Махкаму-ака от речей Таджихон стало невтерпеж.
—Ну, скоро у тебя там, жена, обед? — спросил он, давая понять соседке, что ей пора уходить.
—Сию минуту, отец.
—Что вы сказали? Отец? Без труда, без хлопот...— Таджихон рассмеялась.
Тут уж Мехриниса вышла из себя. Бросила взгляд на мужа — хорошо, если он все же не услышит! — и, нахмурив брови, подскочила к Таджихон.
—Не можете обойтись без гадостей! Звали вас сюда? И откуда только черт вас принес! — яростным шепотом выпалила она и быстро скрылась в кухне.
—Ой, что я вам сказала? Ничего особенного не сказала! Будь он неладен, мой язык. Скажет правду, а я в ответе. О аллах!..— уходя, причитала Таджихон.
Махкам-ака подложил Вите под голову подушку и вышел на айван.
—Заснул? — спросила Мехриниса из кухни.
—Пусть немножко отдохнет. Ну как, скоро у тебя? Что ты сегодня готовишь?
—Плов приготовила. Уже накрыла.
—Хорошо! Он, наверное, давно не ел ничего вкусного.
—Повезло ему. Ведь и мы давно плова не ели.
—Пусть же будет у него всегда хлеб насущный!.. Ушла эта?.. Ай, до чего неприятная! О аллах, я раньше и не знал, какая она.— В голосе Махкама-ака звучало откровенное презрение.
—Не обращайте внимания. Была бы у нее совесть, не стала бы и заходить: я ведь с ней давно поссорилась! Просто ее любопытство мучает!
Только умолкла разволновавшаяся Мехриниса, как хлопнула калитка и вошли одна за другой соседки.
—Поздравляем вас, Мехриниса,— пророкотала басом крупная, полная женщина.
—Спасибо, спасибо.
—Увидели, как привел за руку ваш муж мальчика, вот И пришли,— пояснила другая.— Хорошо вы сделали... А как зовут ребенка?
—Витя. Посидел немного у сандала и задремал. Разбуди-ка, Мехри,— сказал Махкам-ака.
—Нет, нет, не надо,— забеспокоились гостьи и осторожно прошли в прихожую.— Пускай спит. Поглядим на него отсюда.
—Бедные дети, сколько мук и страданий пришлось им испытать!
—Будь она проклята, эта война!
—Пусть никогда больше не испытает он таких мучений! Пусть найдет счастье в этом доме.— Женщины говорили наперебой, но тихо, чтобы не разбудить Витю.
—Да сбудутся ваши слова.— Мехриниса приложила руку к груди, поклонилась соседкам.— Проходите, проходите в комнату, и обед у меня готов.
—Зайдем в другой раз, Мехриниса-апа. Все равно этим вам не отделаться,— пошутила одна из женщин.
—Приходите, пожалуйста.
Мрачное настроение Мехринисы как рукой сняло, она повеселела, проводила женщин до калитки. Женщины вышли на улицу, разговаривая между собой, и увидели Таджихон, стоявшую у своего дувала[41]. Таджихон не была бы Таджихон, если б тотчас не вступила с ними в беседу.
—Хорошо она сделала, говорите? Но, миленькие, разве сирота станет помнить добро!
Женщины приостановились — так поразили их слова Таджихон.
—Не совестно ли вам говорить такие вещи? — спросила одна.
Таджихон решила чуть отступить:
—Я о Батыре, их племяннике, пекусь. Мехриниса успела привязаться к нему. А теперь этот, чужой...
Женщины прошли мимо Таджихон, не удостоив ее болтовню своим вниманием.
На душе у Мехринисы было радостно. Все еще под впечатлением визита соседок, который так поднял ее настроение, она расстелила дастархан на широком табурете, поставила круглое медное блюдо и поглядела на мальчика, сладко посапывающего во сне.
—Искупать его перед едой надо,— сказала она вошедшему мужу.
—Ты готовь воду, а я разбужу.
Махкам-ака осторожно погладил Витю по голове.
Мехриниса налила два ведра теплой воды в таз, потом
открыла сандал с одной стороны. Засучив рукава и заткнув подол за пояс шаровар, она вмиг искупала Витю, поначалу испуганно глядевшего на эти приготовления.
Одежда Вити была грязной, и Мехринисе пришлось надеть на него рубаху мужа, хотя она, правда, была ему ниже колен. «Поищу еще в сундуке. Авось найдется что-либо подходящее!» — подумала Мехриниса.
Рассматривая свой новый наряд, Витя тихонько посмеивался.
Выкладывая плов из котла на блюдо, Мехриниса думала о мальчике. Ей казалось, что сейчас вся махалля только и говорила о том, что она стала матерью, и вот-вот снова придут соседки поздравлять ее.
—Чистенький ты стал, славненький. А теперь мы покушаем,— сказал Махкам-ака Вите, принимая блюдо из рук жены.
Они уселись вокруг сандала. Махкам-ака нарезал на мелкие куски мясо и первый начал есть плов, поддевая его пальцами.
—Ну, бери, Витя. Эта еда называется пловом.
Витя полез в плов всей пятерней, обжег пальцы и тут же отдернул руку.
—Что, горячий, что ли? Мехри, надо дать ему отдельно, в чашке.
Мехриниса достала с полки касу, положила в нее плов. Витя поставил касу перед собой, попробовал есть рукой, но плов сквозь пальцы сыпался на одеяло. Махкам-ака засмеялся, стал утешать огорченного Витю.
—Ничего, сынок,— сказал он, очищая одеяло.— Не привык ты, научишься еще. Ну-ка, дай ему ложку, мать.
Витя начал есть деревянной ложкой, то и дело роняя рисинки. Подражая старшим, попробовал и редьку. Она пришлась ему по душе: хрустела и была очень вкусной.
—Что это?
—Редька это, сынок. Неужели никогда не ел? — удивился Махкам-ака.
—Горькую редьку ел, а эта сладкая какая-то.
—Да, сладкая редька.
—А разве сладкая редька бывает?
—Вот ведь ешь сам,— рассмеялась Мехриниса.
—А плов у меня уже кончился. Съел я раньше всех. Первый.
Мехриниса переглянулась с мужем — « Нельзя с голодухи переедать»,— но все же положила мальчику несколько ложек в касу. Витя и это съел и вновь посмотрел на супругов. Они рассмеялись, не в силах сдержаться. Вместе с ними залился звонким смехом и Витя.
—Если дадите еще, я и еще съем,— гордо сказал мальчик.
—Ладно, пусть ест. Надо, чтобы глаза его насытились, и напои его как следует чаем.— Махкам-ака протянул Мехринисе касу.
В это время с улицы послышался мужской голос: «Уста, эй, уста!» Махкам-ака вытер руки и вышел на айван. Там стоял участковый милиционер Артыкбай.
—Поздравляю, уста! Будет теперь у вас весело!
—Да благословит вас аллах! Ну, Артыкбай, прошу, проходите.
—Спасибо, очень спешу.— Артыкбай увидел Витю, который вышел на айван и ел редьку.— Ого, какой богатырь!
—Поздоровайся, сынок, с дядей.
—Здравствуйте,— с опаской поглядывая на милиционера, сказал Витя и тут же повернул назад, вбежал в комнату, бросился к Мехринисе: — А зачем он пришел? Куда он меня поведет?
—Никуда не поведет. Пришел навестить тебя. А когда ты спал, приходили наши соседки. Они тоже навещали тебя. Еще придут,— ласково объяснила Мехриниса.
—А зачем им меня навещать?
—Ну, как же! Ты приехал из тех мест, где идут бои, ты столько повидал ужасов... Ты гость...
Витя задумался. Что-то собрался сказать, но тут Мехринису позвал Махкам-ака. Витя принялся осматривать комнату. Вдруг снова быстро вошла Мехриниса. Она взяла с полки сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его, пробежала глазами и вышла на айван. Витя, внимательно следивший за Мехринисой, расценил это по-своему. Он с опаской выглянул через дверь во двор, но милиционера уже не было. Муж и жена о чем-то озабоченно разговаривали, словно позабыв о нем. Витя увидел недоеденный плов, и невольно его рука потянулась к блюду. Он все еще хотел есть. Подражая Махкаму-ака, мальчик ухватил щепотку плова и... уронил его на одеяло, положив в рот только рисинки, оставшиеся на кончике пальцев. Затем с опаской взглянул в сторону двора и торопливо начал подбирать рассыпанный плов.
Муж и жена вернулись в комнату в крайне удрученном состоянии. Витя подбирал с одеяла рисинки и бросал их в рот. Но сейчас ни Мехриниса, ни Махкам-ака не обратили на это внимания. Усаживаясь на свое место, Махкам-ака сердито посмотрел на жену, обеспокоенно сказал:
— Если она вручила сама, то откуда же услышал Артыкбай?
Мехриниса помрачнела еще больше. Витя, не понимая, в чем дело, смотрел то на Махкама-ака, то на Мехринису, попробовал заговорить с ними, но понял, что разговор сейчас не получится. Боясь, что происходит что-то касающееся его и что его вот-вот уведут из этого дома навсегда, мальчик весь сжался в комок. Однако к плову его тянуло точно магнитом. Он взял ложку, взглянул на Мехринису, затем на Махкама-ака, упавшим голосом спросил:
—А можно еще поесть?
—Ешь, ешь, пожалуйста.— Махкам-ака подвинул блюдо с пловом поближе к мальчику и обратился к жене: — Когда ты вернулась, где было письмо?
