Дэвид Алмонд - Небоглазка
Я уступила ей фотографию. Она села на пол и уставилась на нее в изумлении.
— Это оттуда, сверху. — Январь кивнул на потолок. Глаза у него расширились. — Точно! Он их всех закопал! Убийство!
— Нет, — говорю.
— Спроси ее.
Я посмотрела на Небоглазку, дрожащую на полу, и шепотом позвала:
— Анна!
— Нет, Эрин, не зови меня так!
— Анна. Анна. Что еще ты видишь в сонных мыслях?
— Ничего! Ничего ничего ничего! Этот Янви Карр, у него везде ложь, враки и выдумки!
Она подскочила к нему, растопырив пальцы, как когти. Он оттолкнул ее. Она полетела на пол. Он сплюнул и выругался. Зыркнул на меня глазами.
— Это все ты, — говорит. — Из-за тебя мы остались с этими чокнутыми уродами. Так что придется тебе помочь мне с ним управиться.
Стоим, тяжело дыша, всхлипываем, вслушиваемся.
И вот в ночи послышались шаги Дедули, все ближе и ближе.
20
Входит, черный как ночь, разбрызгивая ил и воду. Плечи огромные. Бросил в угол ведра и лопаты, они зазвенели по полу. Стоит неподвижно и глядит на Января — тот занес топор над головой — и на меня — я зажала нож в кулаке и направила в его сторону.
— Небоглазка! — шепчет.
— Дедуля!
— Тебя не обидели, Небоглазка?
— Нет, Дедуля.
Вдруг у него в руках оказался разделочный нож.
— Иди ко мне, малышка, — позвал он. — Не нужны тебе эти привидения.
Она встала, чтобы идти к нему. Я крепко схватила ее за локоть.
— Она наша, — сказал Январь.
Шагнул вперед, топор над головой. Дедуля отступил в дверной проем.
— Только тронь ее, и ты покойник, — говорит.
Прищурил глаза, зовет:
— Помощничек!
Мыш вздрогнул и заскулил.
— Помощничек!
— Дедуля.
— Ты в порядке, Помощничек?
— Он очень перепугался, — шепчу.
— Тронь его, и ты покойник, — откликнулся Дедуля.
— Убийца! — выкрикнул Январь. — Убийца!
Дедуля протер глаза от склизкого ила и уставился на него. Потом протянул руку:
— Иди ко мне, Небоглазка.
Я крепко держала ее локоть:
— Не двигайся, сестренка. Не двигайся, Анна.
Я закрыла глаза и прошептала:
— Мама! Мама!
Во мне зазвучал ее голос:
— Спокойно, Эрин. Сохраняй спокойствие, и все будет хорошо.
— Он не хочет делать вам ничего плохого, — сказала Небоглазка. — Дедуля — добрый дедуля. Он вас не обидит.
Слышу бешеное дыхание Января, чувствую, как он перепуган и взбудоражен. Рука держит топор, а сама дрожит и дергается. Дедуля протер глаза от ила и шагнул вперед.
— Дедуля! — позвал Мыш.
— Что, Помощничек?
— Дедуля, там в Черной Грязи покойник. Труп, закопанный глубоко-глубоко.
— Я знаю, Помощничек. Сегодня ночью ты откопал большую радость.
— Большую радость?
— Большую радость, мой Помощничек. Этой ночью ты нашел святого. Ты нашел святого, которого Дедуля не мог найти, копая годы и годы.
Протянул руку.
— Иди ко мне, — шепчет. — Не нужны вам с Небоглазкой эти злые привидения, а я вам все расскажу о святых.
И как зыркнет на нас с Январем.
— Я видел, — шипит. — Я видел, как вы морочите голову моей Небоглазке. Я видел, как вы ее сбиваете с пути. Я видел, как вы сбиваете с пути Помощничка. Они оба — бесценные сокровища. А вам пора уходить. Пора оставить их в покое и безопасности с Дедулей.
— Без них мы не уйдем, — говорю.
Он вдруг шагнул вперед. Вырвал у Января топор. Выбил нож из моей руки. Подхватил на руки Мыша и Небоглазку.
— Дальше что? — шепчет. — Вы сами уберетесь или Дедуле вас убрать?
Толкнул Мыша и Небоглазку за стол. Пошел на нас с Январем. В одной руке топор, в другой — разделочный нож. Мы попятились в сторону двери.
— Дедуля! — крикнула Небоглазка. — Дедуля, не тронь их! Это мои друзья, Дедуля!
— Друзья! — шипит. — Это привидения, которые морочат тебе голову, малышка моя. Скажи им, чтобы уходили и оставили нас жить спокойно и счастливо.
Небоглазка плакала. В ее глазах светились боль и любовь ко всем нам.
— Дедуля! Это моя сестра, а ты хочешь ее прогнать!
— У тебя нет сестер! У тебя никого нет! У тебя есть только Дедуля, а теперь еще Дедулин Помощничек!
Она заплакала еще горше. Мыш обнял ее.
— Дедуля! — позвала она. — Дедуля!
И протягивает ему фотографию.
— Что это — этот рисунок моих сонных мыслей? Кто эти привидения? Что случилось с моими мамой и папой? Что случилось с моими братьями и сестрами?
Он замер. Его тело обмякло. Он выкатил глаза. Смотрит на меня, а говорит с Небоглазкой.
— Что ты сказала, малышка?
— Что с ними случилось, Дедуля? С моей мамой, моим папой, моими братьями и сестрами?
Ил и вода так и текут ему на глаза.
— Видите? — шепчет. — Видите, что вы сделали с милой Небоглазкой?
Он бросил на пол топор и нож, подошел к ней. Взял ее на руки, и они заплакали вместе, снова и снова и снова зовя друг друга по имени.
21
Мы с Январем стоим молча. Смотрим на них. Высокий старик, перепачканный черным илом, всхлипывая, обнимает своими ручищами крошечную Небоглазку. Мыш сидит на корточках у стены, тоже весь в иле, перепуганный и зачарованный. Лопаты, ведра, полки с сокровищами, коробки с тайнами, огромная книга, ножи и топор. Мы постояли — и оставили их одних. Поманили за собой Мыша, вышли в типографию и закрыли за собой дверь.
Январь протер глаза:
— Это все наяву?
— Да, это наяву.
— И труп правда был?
— Да, — говорит Мыш.
Мы вздрогнули, недоумевая. Пошли бродить среди орлов и ангелов. По звездному небу проносились силуэты летучих мышей. Лунный свет заливал типографию.
— Там еще много чего было, — говорит Январь. — Чертова прорва всего. Газеты, фотографии, исписанные листы, рисунки, побрякушки. Полные коробки.
— Сокровища, — говорю. — Вещи из ее прошлого.
— Да. Сокровища. Я как раз до них добрался, когда услышал, как Мыш орет.
Стоим молча в лунном свете, ошеломленные местом, куда мы попали, и тем, что здесь обнаружили.
— Мы можем просто свалить, — говорит Январь. — Просто сесть на плот прямо сейчас и уплыть от всего этого.
— Не можем, — отвечаю.
— Да, я знаю.
Сидим на крыльце типографии и глядим на реку. Мыш вскоре свернулся клубочком и уснул. Январь засмеялся:
— Ты посмотри на него. Можно подумать, он у себя дома. Заснет где угодно и когда угодно.
— Зверюшка-соня.
Мы прижались друг к другу плечами.
— Мне до сих пор снится, что ты ушел. Снится, что ты плывешь один к морю.
— Я почти так и сделал. Спуститься к плоту, запрыгнуть на него, отвязать канат и уплыть. Чего уж проще, казалось бы.
— Но ты не уплыл.
— Наверное, потому, что я не могу…
Передернул плечами.
— Не могу оставить тебя, Эрин.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
— Я знаю, — говорю. — И ты знаешь, что в один прекрасный день я пойду с тобой куда угодно. Хоть на край света. Хоть на смерть. Ты ведь это знаешь?
— Да. Я это знаю, Эрин.
Смотрим на реку, она блестит в свете звезд. Каждый ушел глубоко в себя, в свои воспоминания, мечты и тайны. Я проскользнула в садик в Сент-Габриэле и почувствовала, как меня обнимают мамины руки. А где был Январь? Наверное, в картонной коробке, в которой его несли, завернутого в одеяльце, сквозь холодную зимнюю ночь.
Мы долго молчали. Луна катилась по небу. До нас доносился отдаленный гул автомобилей, отзвуки далекой музыки.
Я чувствовала, как Январь успокаивается, как бешенство и страх отступают.
— Эрин!
— А?
— Как ты думаешь, узнаем мы когда-нибудь все о себе?
Я представила перепуганную, очень красивую молодую женщину, убегающую со ступенек больницы в зимнюю ночь. Представила моряка на судне, уплывающем по реке к устью.
— Не знаю. — Я взяла его руку. — Много чего мы никогда не узнаем. Но, может быть, в один прекрасный день, когда ты меньше всего будешь этого ждать, твоя мама появится на пороге и скажет: «Здравствуй, я твоя мама».
— Да, — ответил он. — Обязательно.
— Да.
Он выпрямился и посмотрел мне в глаза:
— Эрин, она меня любит и хочет, чтобы я был с ней. Она обязательно вернется.
Он снова сгорбился и прижался ко мне плечом.
— Понимаешь, у меня ведь ничего нет.
— Ничего?
— Ни сокровищ. Ни фотографий. Ни сережек. Ни помады. Ничего. Даже воспоминаний. Только сны, дурацкие мысли и дурацкие надежды.
— У тебя есть друзья.
— Может быть.
— Точно. Друзья, которые тебя любят.
Он задрожал и заплакал.
— Иногда, — говорит, — я всех-всех ненавижу. Ненавижу так, что хочу всем причинять боль, чтоб и они меня ненавидели.
Я улыбнулась:
— Я знаю. Вот только не получается у тебя ненавидеть.
