Дэвид Алмонд - Небоглазка
— Ммм… Вкуснее вкусного!
Посмотрела на коробку у наших ног.
— Надо все спрятать! А то Дедуля рассердится.
— Куда ж мы это спрячем? — говорит Ян.
Она показала на самый большой печатный станок.
— Может быть, вон в ту темноту внизу. Там Дедуля глазом не увидит!
Ян побежал с коробкой к станку. Нагнулся, запихнул ее в темноту. Стоит ухмыляется.
— Хорошо придумано, Небоглазка!
Небоглазка прикусила губу и прижалась ко мне:
— Я становлюсь плохая!
— Нет, не становишься, — говорю.
Ян подмигнул ей. Она посмотрела на меня искоса и покраснела.
18
Ночь. Лунный свет. С далекой Нортонской набережной доносится музыка. Мы лежим рядом на прогнившем причале и смотрим вниз, на Черную Грязь. Мыш и Дедуля дружно шлепают по илу. Мыш скользит и спотыкается в новых сапогах. Тяжелое ведро и лопату он волочит за собой.
— Ты, конечно, очень гордишься своим другом Мышем, что он Дедулин Помощничек.
— Да, Небоглазка.
Достаю из кармана овсяное печенье, протягиваю ей.
— Здорово! — говорит и смеется.
Мы наблюдали за черными блестящими силуэтами на фоне черной блестящей Грязи. До нас донесся голос Дедули:
— Помощничек!
— Да, Дедуля?
— Не запамятуй, ты должен показывать мне все, что найдешь.
— Хорошо, Дедуля!
— Отлично, Помощничек! Давай обнови лопату!
Послышались шлепанье и хлюпанье: они начали копать. Я обняла Небоглазку. Она была такая маленькая, настоящая младшая сестренка. Небо над Нортоном пылало. Воздух полнился журчанием реки, шумом машин на шоссе, непрерывным низким гулом города. Мыш подошел к Дедуле с чем-то выкопанным из ила. Дедуля рассмотрел находку на лунный свет и зашвырнул далеко в реку. Мыш вернулся к своей лопате.
— Небоглазка, — говорю, — а тебе не приходило в голову, что никаких сокровищ нет?
— Ой, Эрин! Все такие вопросы ты задаешь!
— Тебе не приходило в голову, что там ничего нет?
— Так ведь он каждую ночь что-то да выкапывает.
— Да, но это не сокровища, Небоглазка.
— Нет, Эрин.
— Ты об этом думаешь. Ты иногда думаешь, что никаких сокровищ не будет.
— Да, Эрин, — прошептала она. — В сонных мыслях я так думаю.
Мыш нашел еще что-то и отнес Дедуле. Дедуля бросил находку в реку. Мыш продолжал копать. Роет все глубже и глубже. Гора ила перед ним растет. Видно, как он опускается в яму. Сперва она была ему по пояс, потом стала по грудь.
— Мыш копает отличней отличного! — говорит Небоглазка.
— Да. Мыш, ты там поосторожнее! — кричу.
— Не бойся! Дедуля присмотрит, чтобы с его Помощничком ничего не случилось.
Я тихонько погладила ее по плечу:
— Расскажи о своих сонных мыслях, Небоглазка. Расскажи, что ты там видишь.
— Ах, Эрин, эти мысли тайнее тайного.
— А ты мне на ухо.
— Эти мысли сердят Дедулю. Он делается бешеный.
— Шепни мне на ухо, Небоглазка. Мы ведь сестры.
— Ты никому не скажешь?
— Я никому не скажу.
Она подняла ладони к луне. Вдохнула поглубже.
— В сонных мыслях я как привидение, — шепчет. — Я с ними, значит я как привидение.
— С кем — с ними, Небоглазка?
— Этого не сказать словами, Эрин. Они рядом со мной. Держат меня, трогают меня. Шепчут мне всякое хорошее. Трогают мои пальцы и шепчут чудесное-чудесное.
— А лица их ты видишь?
— Счастливые лица. Веселые, добрые.
— Как они выглядят, Небоглазка?
— У самой чудесной волосы как солнце и глаза как текучая вода. На шее у нее блестящее серебро, а на теле — цветы.
— А остальные?
— Там есть еще один, подальше. Только глазами его толком не разглядеть. Он как будто в темноте, как под печатным станком. И есть еще другие, иногда большие, иногда маленькие. Их тоже не разглядеть глазами. Совсем маленькие фигурки, как привидения по ту сторону текучей воды. Но они смеются и улыбаются.
Она всхлипнула и откусила овсяного печенья.
— Только не говори никому!
— Я никому не скажу.
Она вздохнула. Сидим смотрим, как Мыш все копает.
— Самая чудесная — такая чудесная, Эрин! От нее я иногда плачу во сне.
— Что она шепчет тебе, Небоглазка?
— Словечки, шепотки. Она говорит мне, что я чудесная.
— Она зовет тебя Небоглазкой?
— Нет, Эрин.
— А как она тебя зовет?
Ее голос стал еще тише, превратился в чуть слышный шелест.
— Никому не говори.
— Никому!
— Она шепчет: Анна, Анна, маленькая моя Анна.
— Анна? Тебя так зовут?
— Меня зовут Небоглазка. Анна меня зовут в сонное время. Анна — это мое имя в сказках и придумках. Анна — это имя, которое никому никогда нельзя говорить, особенно Дедуле!
И как схватит меня за руку.
— Не рассказывай ему про это, Эрин!
— А ты ему рассказывала?
— Один раз, давно. Давно-давно. Он сказал, что это все неправильности и неправда. Он стал бешеный, Эрин. Бешенее бешеного. Ничего ему не рассказывай. Ничего.
— Ничего, — обещала я шепотом.
Обняла ее покрепче. Сижу думаю обо всех вопросах, которые хочется ей задать. Луна светит. Дедуля и Мыш копают, мерцая в лунном свете. Ил хлюпает, всплескивает.
— Небоглазка…
— Не спрашивай ничего больше, Эрин!
— Небоглазка, но…
Я бы непременно спросила еще, но тут снизу раздался вопль. Мыш, скользя и спотыкаясь, выкарабкался из своей ямы. Мчится по Черной Грязи. На бегу выкрикивает мое имя, снова и снова. Орет, не закрывая рта. Пронесся по плоту, взлетел вверх по лестнице. Вскарабкался на причал. Весь трясется, задыхается, и раз за разом — мое имя, в голос. Брызги и ил так и летят во все стороны.
— Эрин! Эрин!
Я вскочила и бросилась к нему:
— Мыш! Что случилось, Мыш?
Рот у него разинут, глаза бешеные.
— Покойник! — орет. — Эрин, там в Грязи покойник!
Трясется, плачет.
Дедуля внизу оперся на лопату и смотрит на нас сквозь лунный свет.
19
— Убийство! — сказал Январь.
Мы сбились в кучку на причале. Перепуганная Небоглазка стоит рядом с нами.
— Убийство!
Он достал нож и зажал в кулаке.
— Убийство! Вот он, его секрет! Убийство, на фиг!
Мы посмотрели вниз, на Черную Грязь. Дедуля стоит над ямой, выкопанной Мышем. Потом шагнул в нее, и его черный силуэт пропал в черноте болота.
— А он там, вообще, какой? — спрашивает Январь.
Мыш лепечет, задыхаясь:
— Покойник. Труп. Я его нащупал. Подумал, там что-то есть. Сунул руку в ил. Нащупал пальцы. Руку нащупал — она торчит. Увидел, как она блестит в лунном свете. Как будто тянется ко мне, но холодная как лед и не движется.
— Недвижней недвижного, — прошептала я.
— Недвижней недвижного, Эрин.
— А дальше? — спросил Январь. — Лицо у него было какое?
Мыш вытаращился на него:
— Лицо? Ну уж в лицо я ему смотреть не стал. Ну уж…
— Идет! — прошипела я.
Глядим вниз. Дедуля шлепает по Черной Грязи, волоча оба ведра и лопаты.
Январь вдруг как вытянет руку, как схватит Небоглазку за горло.
— Убийство! — выпалил он ей в лицо. — Убийство! Кого убил Дедуля, а, Небоглазка?
Она — в слезы. Протянула ко мне руки:
— Эрин! Эрин!
Я вырвала ее у Января.
— Топор! — говорит Январь. — Топор возле стола! Побежали!
Мы помчались по кромешно-темным улицами к типографии. Небоглазка все плачет и плачет:
— Ты не так думаешь! Эрин, скажи Янви Карру, что Янви Карр думает не так!
Мы пронеслись мимо распростертых крыльев в комнату охраны. Я увидела следы кроссовок Января на стеллаже. То, что раньше стояло на полках, теперь валялось на полу. Январь схватил топор. Я взяла его нож. Мыш и Небоглазка ревут в голос. Стоим, ждем.
— Он, наверное, закопал там до фига детей, которые сюда попали, как мы! — говорит Январь.
И как зыркнет на Небоглазку.
— А ну, колись! — говорит. — Сколько детей убрал Дедуля? Сколько он убил?
Она спряталась за мою спину.
Январь выругался, сплюнул. Уставился на меня. И вдруг как ахнет.
— Ее семья! Что случилось с ее семьей?
Я крепче сжала нож.
— Без понятия. Я не знаю.
Таращимся друг на друга.
— Этого не может быть, — шепчу.
— Точно не может?
Он полез в карман. Достал фотографию. Мятую, потрескавшуюся. Со снимка нам улыбалась семья: мать, отец, дети. У матери — светлые волосы и голубые глаза, одета в яркое летнее платье с цветами. На руках держит младенца. У меня язык отнялся. Сердце колотится как бешеное, в голове гул. Я поднесла фотографию к глазам. Попыталась рассмотреть пальчики ребенка. И тут рядом со мной оказалась Небоглазка. Схватилась перепончатыми ручками за край фотографии.
— Эрин, — шепчет. — Эрин, это же мои сонные мысли! Эрин!
Я уступила ей фотографию. Она села на пол и уставилась на нее в изумлении.
