Рене Реджани - Пятеро ребят и одна собака
- Я думала, вы уже не вернётесь, - сказала молодому человеку синьора Пьерина.
- Я пришёл покормить детей, - услышала она в ответ.
- В котором часу едят у вас в Сицилии? Сейчас ведь уже поздно.
Тури смотрел на неё, ничего не понимая.
- Я говорю, что уже поздно. Садитесь тоже за стол и кушайте. Поленты хватит на всех.
Тури ел с аппетитом вкусное, ароматное блюдо.
- Так варят поленту у нас в деревне,- сказала синьора Пьерина и обратилась к Джанджи: - Тебе нравится, а?
Малыш не мог произнести ни слова: рот его был битком набит, и он только кивнул головой.
- Милый ты мой! - воскликнула женщина и звонко поцеловала ребёнка. Джанджи чуть не подавился.
Тури не удалось найти жилья. Никто не соглашался сдать ему комнату: никто не хотел пускать пятерых детей и собаку.
Тури пришёл в отчаяние.
- Что же мне делать? Что делать?
- Не падайте духом! Что-нибудь найдёте! Спрашивайте у привратниц, они всё знают. Ну, ну, не вешайте носа. Не обижай никого, и тебя не обидят.
Высказав это изречение, тётушка Пьерина ушла мыть посуду синьоре Келлер, у которой последнее время не было прислуги.
Тури, обескураженный, снова отправился на поиски, и вернулся только к вечеру; на сей раз он нашёл жильё.
Едва Тури переступил порог, привратница затараторила:
- Молодчина ваша Розалия, вы посмотрели бы, как она вымыла всю посуду и подмела кухню!
Женщина говорила об этом с такой гордостью, будто Розалия была её собственной дочерью..
- Я одинока, - продолжала она, - может быть, вы оставите девочку у меня хотя бы на несколько дней. Она смогла бы в моё отсутствие присматривать за домом.
Синьора Пьерина гладила десятую по счёту рубашку, но тут она выключила утюг, сняла очки, протёрла глаза и, упёршись руками в бока, стала ждать ответа.
- Вы очень добры, - сказал Тури.
- Значит, вы согласны?
– Конечно, согласен! Мне будет гораздо легче, если девочка некоторое время поживёт у вас.
Глава 2. Универмаг
Улицы города покрывала чёрная кора, одевшая собой землю. А настоящей земли в городе было мало; она встречалась так редко, что её клали в цементные вазы и в них сажали чахлые, худосочные растеньица. Землю ограждали железными решётками и на ночь закрывали на замок, боясь, как бы её не украли.
И тем не менее это была земля. А как же море? Известно, что море всё обмывает, очищает. Вещи, находящиеся у моря, никогда не бывают грязными. Но в Милане нет моря, которое обмывало бы его окраины, и город всегда казался грязным. Город выглядел грязным даже в тех случаях, когда зажигались многочисленные огни, и Милан притворялся, будто он чистый. Красные, зелёные, жёлтые, голубые огни то зажигались и гасли, то горели всё время не переставая, то бежали и исчезали неизвестно куда.
Задрав высоко голову, Джанджи и Мантеллина часами простаивали на улице, глазели на огни и никак не могли понять, как и куда они бегут, каким образом в безграничной тьме на фасаде большого дворца, расположенного напротив собора, или прямо высоко в небе из огней получается столько чудесных изображений.
Но огни громадной новогодней ёлки, установленной посреди площади, казались ещё более непостижимым чудом. Джанджи и Мантеллина никогда не видели новогодней ёлки, и для них это зрелище представлялось особенно загадочным и необычным.
И, наконец, огни витрин, около которых можно было даже согреться.
Из стеклянных дверей универмага доносились ароматы духов и звуки музыки.
Джанджи и Мантеллина, проторчав довольно долго в галерее, расположенной возле большого собора, не удержались и вошли в универмаг.
Огни в универмаге казались живыми; они пронизывали воздух; их даже хотелось потрогать пальцем.
Покупатели размахивали руками, требовали, пробовали, платили; продавцы тоже размахивали руками, предлагали, уговаривали, словно автоматы, укладывали покупки в мешочки и пакеты.
В одном отделе - коробки конфет, пастила, мармелад, глазированные каштаны, золотые монетки-шоколадки, которые годятся для еды, но не для платы. Платить приходится настоящими деньгами, сделанными не из золота, а из грязной бумаги.
В другом отделе - пёстрые шарфы, вереницы зонтиков с разнообразными, ручками - прямыми и гнутыми, толстыми и тонкими, гордыми и грустными; мягкие перчатки на козьем или кроличьем меху для тех, у кого мёрзнут руки. Руки, как известно, мёрзнут у всех, но не многие могут купить дорогие перчатки!
А чья же это перчатка висит в воздухе, словно собирается кого-то схватить? Это перчатка великана, который хочет взять Джанджи и Мантеллину за шиворот, а Тома за хвост, встряхнуть их как следует и спросить: «Что вы тут делаете?» Нужно бежать от громадной перчатки самого большого из всех гигантов.
А вот и лестница! Она, кажется, стоит на месте, но в то же время движется. Люди на ней держатся за перила и поднимаются наверх. Лестница бежит сама по себе и перевозит посетителей, которые тем временем рассеянно оглядываются вокруг или же смотрят на часы и находят, что она движется всё-таки недостаточно быстро.
Этажом выше продаются самые интересные вещи: деревянные лошадки, - на них можно сесть верхом; автомобили, совсем как настоящие, с рулём, тормозом, клаксоном и даже номером, и куклы, одетые по последней моде, такие большие, как живые девочки, с мягкими шелковистыми локонами. А одной растрёпанной кукле пришлось пойти к парикмахеру, и теперь она сидит под электрическим шлемом, сушит себе волосы.
Том очутился носом к носу с таким же пуделем, как он, который уставился на него своими неподвижными стеклянными глазами.
Испуганный Том обнюхал его и чихнул: «Ап-чхи!» Странно, он пахнет нафталином! Это вовсе не пудель, а собака, должно быть, другой породы.
Люди проталкиваются в металлическую коробку; она ездит вверх и вниз и на каждом этаже выбрасывает одних пассажиров и принимает других, и так всё время, не переставая.
Ещё этажом выше посетители отдыхают и пьют горячий шоколад со взбитыми сливками.
Круглый мягкий шар сливок покачивается на шоколаде, постепенно покрывается тёмными прожилками и, в конце концов, проваливается. Приятен, должно быть, контраст горячего и холодного, сладкого и горького.
На самом верху продавалась мебель. Демонстрировались целые комнаты, обставленные в современном стиле: столовые, спальни, гостиные и кухни, оборудованные по американскому образцу. Каждая вещь стояла на своём месте, как в настоящих квартирах.
Люди всё покупали и покупали, но магазин не пустел. Полки всегда были завалены товарами, как по волшебству, одни вещи заменялись другими.
В универмаге прозвенел звонок. Он пронёсся вдоль стен, спустился по лестницам, выскочил из лифтов, наткнулся на людей, сунулся в стеклянную дверь и вернулся обратно.
Кто-то громко заквакал:
- Синьоров покупателей просим поторопиться, универмаг закрывается через десять минут.
Музыка сразу смолкла, и больше уже ничто не заглушало шума, похожего на жужжание пчёл.
- Десять минут, десять минут, десять минут, - твердили все про себя.
- Синьоров покупателей просим направиться к выходу. Универмаг закрывается через пять минут.
Официанты сняли белые куртки, надели свои пиджаки и сразу стали маленькими и усталыми.
Снаружи на стеклянные двери опустились жалюзи.
Лестницы постепенно останавливались. Гасли огни.
Закрыто. Всё закрыто. Ушли продавцы, служащие, рассыльные.
Медленно-медленно приоткрылась дверца самого большого белого холодильника: внутри него, съёжившись, сидел Мантеллина.
Он выполз оттуда осторожно, стараясь не задеть молочные бутылки, - разумеется, поддельные, и коробки с белыми кубиками, которые должны были убеждать покупателей, как удобно всегда иметь дома искусственный лёд.
Пёс тихонько завыл.
Зашевелились дверцы белого кухонного шкафа, и оттуда вылезли Джанджи и Том, морда которого была, обвязана шарфом.
Красные, жёлтые, голубые огни неоновых реклам проникали в узкие прямоугольные окна универмага.
Дети решили спуститься вниз.
Лапки Тома царапали металлические пластинки остановившихся ступенек эскалатора.
- Тсс, - прошептал Мантеллина, приложив палец к губам.
Витрины нижнего этажа и неоновые буквы уличных peклам освещали отдел игрушек.
Игрушки! Это слово в воображении Джанджи и Мантеллины вдруг выросло до гигантских размеров.
Для них игрушки представлялись чем-то большим, важным, существенным. Малышам даже во сне не снились такие игрушки!
Мантеллина, забравшись в автомобиль, нажимал педали и осторожно разъезжал по блестящему деревянному полу.
Джанджи катался на красном трёхколёсном велосипеде. А Том, всё ещё с шарфом вокруг морды, в отчаянии бегал взад и вперёд. Мантеллина, ни слова не говоря, развязал шарф, а Джанджи пальцем пригрозил своему другу, чтобы тот не лаял. К счастью, пёс всё понимал. Он уселся среди плюшевых собак и казался таким же точно неподвижным, игрушечным, как они.
