Татьяна Печерникова - У нас с Галкой каникулы
Я сунула руку в пух. В самом низу он еще был немножко сырой, но на небе уже показались облака, еще тонкие, совсем не страшные, но теперь зашевелились и широкие листья маленьких кленов. Я сказала Галке, что пух досохнет и в подушках, положим их на солнце, и пусть себе лежат хоть до самого вечера.
— Ни в коем случае! — маминым окончательным голосом сказала Галка.— Ты что хочешь, чтобы дед Володя на мокрых подушках спал, для этого мы, что ли, столько трудились!
— Но ведь уже ветер подул.
— Это у тебя в голове ветер дует,— грубо ответила мне Галка,— раз ты хочешь, чтобы дед Володя простудился из-за мокрых подушек.
Я, конечно, назвала ее дурой, но доссориться мы не успели, потому что подул самый настоящий ветер.
Сначала Галка засовывала пух в одну наволочку, а я в другую, но было трудно и держать наволочку и набивать ее пухом. Стали мы набивать обе одну. Мы мешали друг другу. Галка кричала мне: «Убери свои грабли!» — мне же казалось, что она слишком помалу берет пуха в руку. А ветер дул все сильнее, легкий и белый, как снежные хлопья, пух уже кружился в воздухе, садился на деревья, кусты, лез нам в глаза, в рот. Мы подгоняли друг друга, Галка уже всхлипывала, у меня тоже щекотало в носу, и я думала, как бы все было хорошо, если бы мне не пришло в голову стирать подушки.
На одну подушку мы все же пуха набрали, правда, она была совсем легкая, но это, наверно, оттого, что пух после стирки стал легче. А он все кружился и кружился, присядет на минутку куда-нибудь и опять поднимется. Сначала мы ловили его руками, потом взяли сачки, которыми ловили бабочек. Но все равно пуха, который мы еще собрали, наверно, еле-еле хватило бы на подушку для куклы.
Мы уж и про обед забыли, мы так устали, что я еле-еле зашила наволочку. Мы сидели на лавочке у дверей дома и нисколько не радовались, что скоро приедут наши.
— Нагорит нам от мамы,— сказала я.
— Конечно, нагорит,— скучно согласилась Галка. Глаза у нее были большие и печальные, какие она делала нарочно, когда подлизывалась.
— Целую подушку пораскидали,— сказала я,— а у нас их и так мало.
— Но мы же не нарочно. Баба Ната сколько раз говорила, что, когда разобьешь тарелку, или чашку, или чего-нибудь порвешь, за это нельзя ругать, пбтому что человек это сделал не нарочно.
— А по-твоему, подушки мы нечаянно, что ли, выстирали? — спросила я.
— Ну и подумаешь, ну и пусть нагорит,— сказала Галка.— Зато теперь маме не надо мне косы заплетать. Хорошо быть стриженой, легко так!
А я подумала, что и за Галкины косы нам тоже может здорово нагореть.
Сначала мы увидели деда Володю, лицо у него было веселое, на щеках ямочки. В руке он держал свой большой, как чемодан, щекастый портфель, и мы подумали, что он привез нам что-нибудь интересное, потому и веселый такой, может быть, новые книги, дед Володя всегда покупал нам интересные книги. Он, наверно, удивился, почему мы с писком да с визгом не бежим им навстречу — ведь за дедом еще шли и мама с бабой Натой.
— Которые тут мои внучки? — крикнул нам дед. Он часто нас так спрашивает, а мы ему отвечаем:
— Вот они — твои внучки,— и бежим к нему наперегонки. А сейчас мы сидели, как приклеенные, и молчали.
— Да что у вас тут стряслось? — спросил дед Володя.— Может, вам даже не хочется знать, что в моем портфеле?
Как бы не так, нам очень хотелось знать, что у него в портфеле, но мы все равно сидели на месте и молчали.
— Подожди! — крикнула мама.— Не показывай без нас.
Дед подождал их, потом открыл свой большой портфель и начал медленно считать:
— Ра-аз, два-а, три!
И мы увидели... черепаху. Не какую-нибудь, а нашу Путьку. Мы бы узнали ее из тысячи черепах, даже если бы у нее на спине не было чернильного пятнышка.
— Получайте вашего крокодила,— сказал дед Володя. Мы вскочили, начали с Галкой вырывать Путьку друг у друга и совсем забыли про подушки. Дед сказал, что нашел ее прямо на тропинке, наверно, вылезла на солнышке погреться, что вот пообедаем мы, да и устроим ей баню, а то уж больно она пыльная, небось где только не ползала шлялочка-гулялочка.
Дед говорил, а мама с бабой Натой ничего не говорили, они только во все глаза смотрели на Галку. Галка поняла, почему они на нее так смотрят, и вдруг выпрямилась, откинула голову назад и сказала:
— Вот взяла и остриглась!
— Это... я ее... — сказала я.
— Вижу, что не парикмахер. Принеси-ка сверху большие ножницы, просто сил нет смотреть на это уродство.
Мама старалась говорить строгим голосом, но в глазах у нее не было ничего сердитого, ничего строгого, а когда она смотрела на бабу Нату или на деда Володю, то даже улыбалась. Все-таки очень трудно понять этих взрослых. Иногда за какую-то ерунду от них влетает, а косы мама растила Галке целых три года, смазывала, мыла чем-то полезным. Я через две ступеньки сбегала наверх за ножницами. Мама усадила Галку на лавочку, накрыла ее полотенцем, все, как в настоящей парикмахерской.
— Хочу, чтоб перед зеркалом,— сказала Галка.
— Сиди! — прикрикнула на нее мама. Меня она тоже иногда сама подстригает, только меня трудно стричь, потому что я немного кудрявая, а у Галки челка сразу получилась ровненькая.
Мама оглядела ее со всех сторон и сказала, тоже как говорят в парикмахерских:
— Кто следующий?
Видно, уж очень ей надоело возиться с Галкиными косами, раз нам от нее не нагорело и она еще даже шутила.
Про подушки рассказала Галка.
Дед очень смеялся, он прямо гнулся от смеха. И все приговаривал: «Ой, не могу... ой, уморили! Значит, сачками ловили мою подушку?» Баба Ната тоже смеялась до слез. И тут уж наша мама рассердилась.
— Смейтесь, смейтесь,— сказала она своим родителям,— потом ваши милые внучки еще не такое выкинут. Ведь это надо, целую подушку пустить на ветер! Ну, погодите у меня, уедут завтра ваши заступники — я с вами поговорю. Вот посмотрите!
Мама очень расстроилась, она даже побледнела, и губы у нее дрожали. Баба Ната усадила ее на скамейку рядом с собой, стала ее тихонько уговаривать:
— Да не огорчайся ты так, пожалуйста, на свете столько настоящего горя, в одной нашей больнице я его вдосталь нагляделась. Ну, худо поступили девочки, посвое-вольничали, так ведь я по их красным носам вижу, что они это уже отлично поняли.
А дед Володя сказал нам, что подушка подушкой, а Путька Путькой. Надо скорее пообедать да выкупать ее. Да и поездов мы что-то давненько не встречали.
Мы еще ни разу не купали нашу черепашку, мама только обтирала ее сырой тряпицей. Мы боялись ее купать, потому что она даже пить не любила. Уж мы, как котенка, тыкали-тыкали ее в блюдце с водой, с молоком, а она хоть бы язык высунула. Но не может же живое существо ничего не пить. Мы обмакивали в воду листья и давали ей. И она ела, даже жмурилась от удовольствия.
Купать мы ее придумали в детской ванне, в которой грели на солнце воду, потому что розы любят, чтобы их поливали теплой водой. Встали мы вокруг ванны, мама взяла нашу шлялочку-гулялочку и опустила в ванну. Сначала Путька лежала на воде будто игрушечная, даже не моргнула ни разу. Наверно, раздумывала, куда это она попала, И вдруг как начала грести сразу всеми лапками, доплывет до стенки ванной — дед скомандует: «Кру-у-гом марш!» — повернет ее, и она опять лапками — черёп-черёп.
Потом мы с дедом пошли встречать поезда. Он нам рассказал, что не клеится у него одно важное дело. Здание их института хоть и немалое — шесть этажей, но студентов-то становится все больше да больше. Словом, объяснил нам дед, вырос их институт из этого здания, как мы с Галкой выросли из своих старых платьев. Теперь он хлопочет, чтоб разрешили им построить для института еще один дом. А ему говорят, что очень это нелегкое дело. Да он и сам знает, что нелегкое, институтов, школ в Москве видимо-невидимо, им тоже хочется жить пошире, посвободнее. Они тоже хлопочут о новых домах. Вот о чем рассказал нам дед.
У нас с Галкой тоже была одна забота. Мы переживали из-за Алеши. Очень нам хотелось ему помочь, но он, наверно, сердится на нас... И мы обо всем, обо всем рассказали деду. Ничего от него не утаили.
— Что же нам теперь делать? — спросила я.— Стесняемся мы туда идти.
— Так... Значит, клетчатыми штанами вы его попрекать не стеснялись, Кабанчиком дразнить не стеснялись...
— Еще я его один раз бегемотом назвала,— подсказала деду Галка. Она у нас хорошо умеет сознаваться.
— Бегемотом называть не стеснялись. На это у вас смелости хватало, а помочь парнишке, за молоком вместо него сходить, Данилкины штаны прополоскать — тут и смелости-то никакой не надо.— Дед взял нас за руки, и мы немного шли просто так, без разговоров. А потом он еще сказал: — Да вы все равно бы пошли к этому Алеше, и без моего совета, разве ж я своих внучек не знаю...
МЫ ПОМОГАЕМ АЛЕШЕ
Нам не терпелось рассказать об Алеше Колятке с Федей, остальным-то ребятам мы уже все рассказали, чтоб они перестали дразнить Алешу, от них ему тоже досталось.
