Ирина Христолюбова - Вася Кочкин, человек лет двенадцати
— Не больно? — спросил их Ромка.
Физически было не больно, а душевно — больно.
Друзья вылезли из ямы грязные и несчастные.
Компания хохоча удалялась.
— Предупреждал я тебя, — вытирая грязь с лица, заныл Костя. — А ты бубнишь свое…
Вася промолчал. Что тут говорить?
— Посмотри на себя! — не унимался Костя. — Весь в грязи! Вот влетит дома!
Вася опять ничего не ответил, он очищал брюки щепкой.
— Говорят ему, говорят, он никого не слушает! — Костя никак не мог остановиться. — Может, еще раз вызовешь его на дуэль?
— Вызову!
— Мало тебе! Кузаков еще не такую команду приведет. Он издевается! Понятно? А ты на удочку клюешь!
— Ничего не клюю. Это дело чести.
— Ну, ты воображаешь из себя не знаю и кого! Дело чести! Героически, наверное, мы выглядели, лежа в грязи! — Костя наконец рассмеялся.
— Ну и что? Разве не могут два благородных человека барахтаться в яме?
Тут Костя совсем развеселился.
— Ага! Все идут и думают: кто это в яме? А там благородные люди!
Они стали хохотать.
Тут, откуда ни возьмись, появилась Татка Малахова. Вначале они ее даже не заметили.
— Вы что, сумасшедшие? — спросила она. — Все в грязи и хохочете?
Они замолкли. Вася поднял с земли ранец, закинул через плечо.
— Грязные мы потому, что клад искали! А хохочем потому, что не нашли! Видишь, ямы вырыты? Это все мы с Костей рыли, ночами!
— Да видела я все, — промолвила Татка.
— Чего ты видела? — тут Вася поскользнулся и нечаянно толкнул Татку. Она упала.
Вася хотел помочь ей встать, но застеснялся Кости.
Костя тоже хотел подать Татке руку, но застеснялся Васи.
Мальчики шли, не разговаривая. А Татка, всхлипывая от обиды, плелась за ними.
Именно в этот момент им встретилась Светлана Ивановна. Вот уж не везет, так не везет!
— Откуда вы такие? — опешила она. — Почему Малахова плачет? Обидели ее?
Мальчики молчали.
— Я не плачу, — едва вымолвила Татка.
— Кочкин, хулиганить ты умеешь, а признаться боишься!
— Толкнул ее… — сказал Вася.
— Вот как просто! Взял и толкнул! — Светлана Ивановна даже отступила на шаг, будто хотела рассмотреть своего ученика с некоторой дистанции.
— Случайно… — прошептала Татка.
— А почему в таком виде? — продолжала допрашивать учительница. — Грязные, как поросята. Дрались? Малахова, с кем они дрались?
— Не видела, — опять прошептала Татка.
— Как же ты оказалась с ними?
— Случайно…
— Что-то слишком много случайностей. Случайно оказались вместе, случайно толкнул и подрались тоже, наверное, случайно. Ладно, идите быстрее домой, а то людей на улице распугаете. Завтра поговорим!
Светлана Ивановна, видимо, сама торопилась. Она почти бегом устремилась к трамваю. Только мелькал ее зеленый беретик.
Настало время разобраться с Таткой.
— Так что ты видела и что не видела? — хмуро спросил Кочкин.
— Все видела. Я хотела вам помочь, но не успела.
— С какой стати ты должна нам помогать!
— Как-нибудь обойдемся без девчонок! — добавил Костя.
— Потому что вас было двое, а их пятеро. Они мимо проходили, я в это время за угол спряталась.
— Очень приятное известие! — съязвил Вася.
Но Татке было невдомек понять мужское самолюбие.
— Вы больше с ними не связывайтесь, — попросила она.
Костя, несмотря на мужское самолюбие, обрадовался:
— А я о чем говорю? О чем я тебе, Кочкин, говорю? У Кузакова совести нет, а Васька ему чего-то доказать хочет. Говорит: дело чести! А он твоих слов не понимает!
— Смешно получается, — сказал Вася. — Если у тебя есть совесть и у меня есть совесть, то мы друг друга можем и поколотить. А у кого нет совести, того бить нельзя. Так?
— Ну… — Костя не знал, что ответить. — Так все равно ведь он тебя побьет!
— Побьет, — согласился Вася. — Но я ему не уступлю!
— Да борись сколько хочешь! — рассердился Костя. — Дурак ты, Васька, какой-то.
Черная полоса становится все чернее
Правильно говорил дядя Коля: жизнь идет полосами. Папа об этом тоже говорил, но у дяди Коли получалось выразительнее. Он при этом обхватывал голову руками, и всем было ясно, что наступила та самая черная полоса, которую дядя Коля предсказывал.
Папа был оптимистом и постоянно надеялся на светлую полосу. Как известно, он любил повторять: «Только больно видеть жизни край».
Дядя Коля был пессимистом. Он мог впасть в уныние оттого, что в африканском заповеднике убили слона. «Всё! — тихо произносил он. — Всё!» Наступала тишина. Глаза его были закрыты или, наоборот, смотрели вдаль. Мама над ним подтрунивала. Зато Васе дяди Колины чувства были понятны, как картинки в книжке.
Вот и у Васи, видимо, тоже началась черная полоса. Хорошо бы посидеть с дядей Колей, обхватив голову руками. Но тут все начнут спрашивать, что произошло. Ни за что не отстанут, пока не дознаются. Вроде Васе черных полос иметь еще не положено. У ребенка все должно быть светлым. Как на плакате: весь мир в цветах, а дети едят кашу.
«При этом странное дело, — размышлял Вася, — детьми все распоряжаются: учителя, родители и каждый взрослый в отдельности. Можно подумать, что они живут, а мы еще только собираемся».
В период черной полосы еще не такие мысли могут в голову прийти. Вот потом голова-то и болит, а отчего — непонятно. По больницам начинают таскать, таблетки давать. Можно хоть сто таблеток съесть…
Между тем черная полоса в жизни Васи Кочкина становилась все чернее.
А произошло вот что. Старшая вожатая Тамара позвонила в бывшую Васину школу № 66. Она сомневалась: принимать Васю в пионеры в канун годовщины Октября или не принимать. Какой-то странный этот Кочкин.
В отличие от Светланы Ивановны вожатая не считала Васю отъявленным хулиганом. С хулиганами просто. Для хулиганов составлен план мероприятий. Вот Ромка Кузаков, например. С ним она сразу же нашла общий язык. А с Кочкиным общего языка не находится.
Для Светланы Ивановны подростки — неизвестный народ. А Тамара с ними запросто. Если б не Кочкин. Он занес в пионерский отряд 5 «Б» класса какой-то вредный микроб скептицизма. Даже отличник Дима Беляков вдруг нахмурился и сказал: «Не пойду на швейную фабрику стихи про советских мам читать!» Про каких же мам он хочет читать? А первый начал бросать всякие реплики Кочкин.
Размышляя над неприятными событиями, Тамара Трошина и решила позвонить в школу № 66, где учился раньше Кочкин. Нужно все-таки выяснить, почему их бывший ученик (не двоечник!) остался вне рядов пионерской организации.
И вот когда она позвонила, то узнала ошеломляющую весть: Кочкин — пионер! И не только рядовой пионер, а еще и звеньевым являлся!
«Кочкин всех нас водил за нос!» — с горечью подумала Тамара. От обиды у нее даже слезы на глазах навернулись. Ну что она ему сделала? Почему он себя так ведет?
Обидевшись, старшая вожатая Тамара Васильевна тут же превращалась в Тому. Ей казалось, что специально ее обидел Кочкин и специально над ней посмеялся.
Томе захотелось тут же, сию минуту, уйти в ансамбль петь и плясать.
Отступление вынужденное. Об отрицательных чертах
Светлана Ивановна ничуть не удивилась, что Кочкин оказался пионером, а потом не пионером. От Кочкина она ожидала чего угодно. Можно подумать, что Вася состоял только из одних отрицательных черт. Ну хоть одна положительная могла у него быть?
Могла! Это Светлана Ивановна понимала. Не может быть человек только отрицательным или только положительным. Но что-то должно перевешивать.
Успокоив себя таким образом, Светлана Ивановна решила, что у Кочкина перевешивают отрицательные черты.
Вот так несправедливо иногда смотрят на тебя со стороны. Не понимают. А попробуй-ка пойми!
Ты-то всех понимаешь, кто рядом с тобой?
Колесо обозрения
— Ты, Кочкин, не хотел быть пионером? — Аля Соломина смотрела на него широко открытыми глазами. В прошлом году она была в «Артеке». Там все иностранные дети хотели быть пионерами. А Кочкин? Кочкин, советский мальчик — не захотел! Как это все понимать? — Кочкин, слышишь, Кочкин! — у Али даже голос сорвался.
— Мы еще не оглохли, — сказал Костя Гвоздиков.
— Кто это мы? — в тревоге спросила старшая вожатая Тамара Васильевна.
— Мы с Кочкиным.
— А при чем тут «мы»? То есть при чем тут ты? — возмутилась старшая вожатая. — И вообще, Гвоздиков, выйди! Мы разговариваем с Кочкиным! Наш актив разговаривает с Кочкиным!
— Какой актив? — спросил Вася. — Я тут всех знаю.
— А почему, Кочкин, ты не должен знать актив? — удивилась Тамара.
