Дэвид Алмонд - Небоглазка
12
— Эрин Ло! Эрин Ло!
Ее голос разносился по проулкам и развалинам; он отыскал дорогу через неплотно прикрытую дверь, мимо привидений и зомби, в мою глухую тьму.
— Эрин Ло! Эрин Ло!
Он проник в мою голову и вызвал меня обратно из немоты, пустоты и смерти.
— Эрин Ло! Эрин Ло!
Я потерла лицо и ощутила липкую грязь на коже, на волосах. Меня затошнило, я сплюнула. Потом села и попыталась позвать в ответ, но только задыхалась и хрипела.
— Эрин Ло! Эрин Ло!
Я встала и, шатаясь, побрела сквозь тьму, вытянув руки перед собой. Я так закоченела, что ноги не слушались; я споткнулась и упала в строительный мусор.
— Небоглазка! — пыталась я крикнуть. — Небоглазка!
Поползла вперед, вот только никак не могла понять, куда я ползу: к свету или дальше во тьму.
— Небоглазка! — кричу. — Небоглазка!
Утерла лицо и почувствовала, что по ладоням бежит кровь.
— Небоглазка!
— Эрин Ло!
Ее голос слышался ближе, отчетливее. Я напрягла слух, чтобы расслышать ее шаги, сколько бы стен и этажей нас ни разделяло.
— Эрин Ло, где ты?
Я утерла слезы и прошептала:
— Не знаю.
А потом закричала:
— Я здесь! Здесь я!
— Эрин Ло! Эрин Ло! Эрин Ло!
Спотыкаюсь, ползу на четвереньках, пытаюсь отыскать развалины лестницы, выкарабкаться из гиблого гнилого зловония. Но ничего не выходит, все ползаю кругами, натыкаюсь на расселины и трещины в полу, на ступени, которые спускаются еще глубже вниз, на дыры, ведущие в самые глубокие подвалы. Чувствую, как зомби тащат меня под землю своими когтями. Слышу их шипение: «Хорошшшо. Хорошшо. Нижже, ещще нижже». Я решила дать им отпор. Я старалась сосредоточиться на голосе Небоглазки, но он был далеким, тихим, словно из другого мира. Я сказала себе, что пропала, что меня уже не отыскать, я слишком далеко забрела в непроницаемый мрак, где никто никогда меня не найдет, не поможет выбраться. «Нижже, ещще нижже, — шипели голоса. — Хорошшо. Хорошшо». Я перестала ползти. В последний раз взяла мамину руку, как тогда, когда она в последний раз закрыла глаза.
— Эрин Ло! Эрин Ло!
Голос кружил, искал, пропадал, приближался, снова пропадал и снова приближался и не желал сдаваться.
— Эрин Ло! Эрин Ло, где ты?
— Не знаю, — всхлипываю в ответ.
И в слезы. В руке — мертвая мамина рука.
— Не знаю! — кричу.
Снова опустилась в липкую грязь. Почувствовала, как холод снова пронизал меня до костей.
— Здесь! — кричу.
Закрыла глаза. Голос кружил, искал, кружил, искал. Я провалилась обратно во тьму.
— Эрин Ло!
Теперь ближе.
— Мой глаз тебя видит, Эрин Ло!
Я закряхтела.
— Сиди тихо. Сиди тише тихого.
— Что?
— Мой глаз тебя видит. Сиди тихо, и Небоглазка к тебе придет.
Таращусь во тьму, ничего не вижу. В таком густом мраке невозможно ничего увидеть. Слышу шаги по мусору, ближе и ближе, слышу ее дыхание — она уже ближе, слышу шелест ее одежды — она совсем близко. Потом почувствовала ее пальцы у себя на лице.
— Эрин Ло, сестра моя! Как ты оказалась в этой глубокой-глубокой тьме?
13
— Я же тебе говорила! Я же тебе говорила, что здесь в полу есть дыры, где темно и опасно. Ты должна их беречься, сестра моя!
Ее нежные пальцы стирали грязь с моего лица.
— Тут есть такие места, где можно навсегда вывалиться из мира и никогда не вернуться обратно. Берегись их!
Мы стояли за незакрывающейся дверью под дырявой крышей, среди мусора и обвалившейся штукатурки. Она гладила мое лицо. Свет резал мне глаза. Голова кружилась.
— Что это за место? — спрашиваю.
Молчание.
— Что здесь? Зло? Безумие?
— Что это за слова такие, Эрин Ло?
— Кто ты? — шепчу.
— Я Небоглазка, сестра моя.
— А Дедуля кто?
— Он мой Дедуля, сестра моя.
— Что это за место?
— Место, где живут Небоглазка и Дедуля, сестра моя.
Птицы пели, порхая между голых стропил высоко вверху. По подвалам внизу что-то ползало, издавая странные вздохи.
— Здесь жизнь? — спросила я. — Или здесь смерть?
Она моргнула, растерявшись. Снова коснулась моего лица:
— Что там примыслилось тебе в этой глуби глубин, сестра моя?
Она вложила мне в руку шоколадную конфету. Я сунула ее в рот, стала жевать.
— Сладко, — сообщила я Небоглазке.
— Слаще всего на свете! — рассмеялась она. — Бери еще. Бери еще.
— Что мне спросить тебя, чтоб ты могла ответить?
Она пожала плечами и улыбнулась:
— Ничего не спрашивай, просто ешь шоколад, он слаще всего на свете.
— Почему Дедуля хочет нас убить?
— Дедуля — хороший Дедуля. Он никогда-никогда вам ничего не сделает.
Я покачала головой и тихо рассмеялась:
— А как же нож, Небоглазка?
— Он распамятовал вас.
— Распамятовал?
— Он подумал, что вы привидения или черти, пришли устраивать тут глупости.
— Он хотел нас убить, Небоглазка.
— Может быть. Значит, вам надо держаться поближе к Небоглазке. И чтобы совсем-совсем не быть как привидения. Надо говорить: «Добрый день, Дедуля Охранник». Надо говорить ему, что Небоглазка — чудесная-расчудесная.
— А еще что?
— А больше ничего. И Дедуля будет добрым.
Я снова рассмеялась:
— Добрым!
— Идем, покажу, — сказала она.
Я дала отвести себя за руку в типографию. На ходу я все время оборачивалась к реке, надеясь увидеть Яна, но его не было. Хотя — да вот же он, перед комнатой охраны. Стоит, прислонившись к печатному станку. Мне сразу полегчало, я окликнула его. В ответ — холодный взгляд. Я снова окликнула его, но он только пожал плечами. Мне нестерпимо хотелось коснуться его руки. Нестерпимо хотелось, чтобы он заговорил со мной, но он молчал. Я глубоко вздохнула и дала Небоглазке увести меня в комнату. Уже смеркалось, горели свечи. Дедуля что-то писал в своей огромной книге. Жевал кусок тушенки. Каска лежала рядом с ним на столе.
— Видишь? — говорит Небоглазка. — Дедуля сейчас добрый. Он распамятывает много-много всего. Он много всего записывает, и это у него вместо памяти.
Я взглянула на большую книгу. Рука так и бегает по строкам. Я представила тысячи тысяч слов, которые он написал в этой комнате при свечах.
— Он, наверно, много написал о тебе?
— Много-много многого, Эрин. Много-много многого, пока Небоглазка ест шоколад, спит и пускает к себе странные придумки и странные сонные воспоминания.
— Ты читала его книги, Небоглазка?
Лицо у нее сморщилось.
— Ты читала то, что он написал?
— Он пишет, что Небоглазка — чудесная-расчудесная, Эрин Ло.
— А еще что?
— А еще ничего.
Январь, стоявший у дверей, чертыхнулся. Подошел к нам.
— Да не умеет она, на фиг, читать! — Он свирепо посмотрел на нее. — Ну и где все его книги?
Она стоит кусает губы.
— Янви Кар, есть одна вещь, на которую он сердится.
— И какая же?
— У Дедули есть секреты, Янви Кар. Не смотреть. Не трогать.
Январь обводил взглядом комнату:
— Где эти секреты, Небоглазка?
Чувствую — ее рука у меня на локте как задрожит.
— Скажи Янви Карру, чтобы он сейчас же перестал, — шепчет.
Январь рассмеялся.
— Скажи Янви Карру, чтоб он не делался похож на привидения, которые высматривают и ищут.
— Слыхал? — сказала я Январю.
Он что-то прошипел. Зыркнул на меня злобно.
Дедуля посмотрел в нашу сторону. Его глаза мерцали в отблесках свечей. Взгляд смягчился, упав на Небоглазку. Она улыбнулась ему:
— Ты у меня лучшая любовь, Дедуля!
— Любовь, — прошептал он, записывая. — Любовь, любовь, любовь. Небоглазка и Дедуля, любовь, любовь, любовь.
— Вот, — сказала Небоглазка, — видите глазами, сколько у него нежности? Видите глазами, какой он добрый?
— Да, — ответила я.
— Да. Он ничего плохого не сделает.
Январь выругался одними губами.
Мыш следит за нами из темного угла. Пискля лазает у него между пальцев.
Вскоре Дедуля поднялся из-за стола. Скинул куртку.
— Повернитесь назад, — говорит Небоглазка.
Мы отвернулись. Было слышно, как Дедуля раздевается. Когда мы снова повернулись, на нем были только черные шорты до колен. Кожа голубовато-серая, с въевшимися черными полосками грязи. На волосатой груди татуировка — якорь. Ноги худые, живот пузырем, но руки и плечи мускулистые. Он подошел к двери и натянул огромные высокие сапоги. Потом нагнулся поцеловать Небоглазку, его волосы и борода закрыли ее бледное светящееся личико. Он подхватил ведро и лопату и шагнул в сгущающиеся сумерки.
— За сокровищами пошел. — Глаза Небоглазки расширились от восторга. — Может быть, сегодня будет та лунная ночь, когда сокровища Небоглазки бум — и в ведро!
