Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...
— Поторапливайся, партизанский выкормыш! Главному полицаю не терпелось. Он закатил мальчишке оплеуху и в сердцах пнул ногой.
— Я бы с удовольствием сам всадил в тебя пулю, но пока нельзя. Потерпи, змеёныш, твой час уже настал… Само гестапо заинтересовалось тобой, — прохрипел он и осекся.
Они вошли в дом. Посередине комнаты стоял гестаповец в расстёгнутой чёрной шинели и высокой фуражке, с железным крестом, прицепленным к мундиру чуть ниже левого кармана, почти на животе. Бледные полицаи вытянулись по стойке «смирно» и пожирали начальство глазами.
Но тот гестаповец не был оберштурмфюрером Керрером — того отлично запомнил мальчик. Это был другой.
«Неужели у всех фашистов одинаковые глаза?» — подумал Азат, встретившись взглядом с бесцветными глазами офицера.
Справа от мальчика вытянулся в струнку переводчик. Он еле поспевал переводить то, что выкрикивал немец.
— Этот малец околпачивал вас? Вот этот самый? — Офицер сделал удивлённое лицо. — Стыд и позор германской армии! Стыд и позор оккупационным властям! И гестапо! Будьте уверены, о вас, грязные свиньи, будет доложено гауляйтеру всей Украины! Вам придётся отвечать самому полицей-фюреру…
Он швырял угрозами, как булыжниками. Полицаи посерели от страха.
Маленький денщик не слушал гестаповца, он даже не смотрел на искажённое злобой лицо офицера. Азат не сводил глаз с правого сапога гестаповца.
Носок сапога был измазан. Наверно, фриц неосторожно чистил зубы, вот и капнуло со щётки.
Пятно как пятно. Но оно так не шло к аккуратной чёрной шинели и к чёрному мундиру.
Офицер перехватил взгляд мальчика и внезапно замолчал.
Теперь все — сам офицер, его вышколенный переводчик, начальник холминской полиции и Одноглазый — смотрели на белое пятнышко.
И вдруг Одноглазый опустился на колени.
В участке не было сапожной щётки. Свои сапоги полицаи мазали дёгтем. Сельские стражники не заслуживают большего! Вот почему Одноглазый вытащил из кармана носовой платок и нежно, почти лаская, раз-другой провёл им по сапогу.
Белого пятна не стало. И все как будто с облегчением вздохнули.
Офицер указал взглядом на мальчика. Этого было достаточно для переводчика.
— Ступай! — приказал он Азату. — Забирай и чемодан.
Начальник холминской полиции угодливо бросился помогать, но офицер удержал его.
Переводчик и денщик двинулись к выходу. У мальчика ёкнуло сердце. Он невольно оглянулся назад, на полицейский участок. Пришло время прощаться.
— Садись в машину! — приказал переводчик, ставя на заднее сиденье чемодан. И добавил, обращаясь к шофёру: — Заводи, сейчас поедем.
Неожиданно в полицейском участке раздался выстрел и почти одновременно второй. Азат испуганно взглянул на свою стражу, но переводчик и шофёр сохраняли невозмутимое спокойствие.
Они чего-то ждали.
И вот на крыльце появился гестаповец. Он был один. Почему-то полицаи не сопровождали его.
«Они не должны были пожелать офицеру счастливого пути, — подумал мальчик, но тут же вспомнил о двух выстрелах: — Неужели гестаповец пристрелил их?» Ему стало жутко.
Как только офицер уселся впереди, шофёр дал полный газ. Чёрная машина промчалась по безлюдной улице. Ехали не к городу, а совсем в противоположную сторону. Это еще больше напугало Азата.
Медленно занималось утро.
«От этого гестаповца пощады не жди, — думал Азат, со страхом глядя на аккуратно выбритый затылок офицера. — Его пуля не ошибется».
Шофёр, по-видимому, попался опытный, он хорошо знал каждый поворот, каждую выбоину и умудрялся держать большую скорость, несмотря на то что дорога была во многих местах основательно разрушена.
Километров через двадцать — двадцать пять машина вдруг остановилась. Тут начинался лес. «Вот и пришёл мой конец», — подумал мальчик, глядя на две сосны, которые росли рядом.
— Выходи, приехали, — заторопил шофёр.
Все вышли из машины, даже чемодан с собой вынесли.
— Сколько лет тебе, комиссар? — вдруг спросил офицер.
Он говорил на чистейшем русском языке, без переводчика. И даже чуть улыбнулся.
У мальчика отнялся язык. «Пароль! Он знает пароль! Значит, гестапо всё-таки напало на след тех партизан и они не выдержали пыток?»
Азат опустил голову. Он решил молчать, что бы с ним ни случилось.
Неожиданно офицер обнял его и ласково сказал:
— Каких мальчиков мы вырастили! С ними нигде не пропадешь. Ведите его в отряд, он мне больше не нужен, — объявил офицер переводчику. И совсем просто и буднично добавил: — И пожелайте мне счастья.
Мальчик растерянно смотрел то на одного, то на другого. Он всё ещё ничего не понимал. Эти фрицы говорили по-русски. Переводчик, несмотря на то что был в немецкой форме, отдал честь по-советски.
Машина тронулась, набирая скорость. Вот. она дошла до моста, проскочила его и стала удаляться, постепенно превращаясь в маленькую точку.
Мальчик провожал её взглядом. Он понял, что чёрный лимузин увозил храброго партизана, может быть, самого отважного человека в этих краях.
И у него невольно правая рука поднялась к виску, точно так же по-советски, по-армейски, как это минутой раньше сделал человек, стоящий сейчас с ним рядом.
— Нам надо спешить, — напомнил спутник.
А мальчик всё ещё не мог оторвать от дороги глаз, затуманенных от слёз и светлых от надежды.
Это ведь хорошо, когда надеждой светятся глаза!
КРАСНЫЙ МОСТ
ЛЕС ОБЫЧНЫЙ ТОЛЬКО С ВИДУ
Верить или не верить в своё спасение? Мальчишке всё время кажется, что это не он, Азат, а кто-то другой шлёпает по лесу. Так и хочется оглянуться: не идёт ли за ним тот самый человек в форме оберлейтенанта, который так круто расправился с полицаями?
Судьба переменчива. Какой-нибудь час назад мальчишечья жизнь висела на волоске. Кто же думал, что на чёрном лимузине в самый последний миг появится спаситель в форме немецкого обер-лейтенанта? Всё, что угодно, могло прийти в голову, только не это. И после всего, что приключилось с ним, не верилось в покой, который окружал его в этом лесу.
Азат то и дело насторожённо оглядывался: не притаился ли кто вон за тем деревом или вон за тем? Беспокойство не оставляло его ни на минуту. Его угнетали
корявые стволы голых деревьев. Его не успокаивала чистая голубизна небосвода.
Но спина взрослого человека, вышагивающего впереди, казалась неподвластной никакому страху.
Азат вздохнул. До чего же нелегко на войне, особенно если человеку немного лет!
Тропинка петляла, углубляясь в чащу. Он старался идти строго по следу. Оступишься — и провалишься в неверный весенний снег по колено, а то и по пояс.
Неожиданно откуда-то со стороны, может быть, от вековой сосны, вершиной уходящей в весеннее небо, донёсся свист. Азат поднял голову: откуда взяться певунье-птичке в такую рань? Он перевел взгляд на своего спутника. Тот даже не остановился, будто не слышал.
Человек шел размеренным шагом, твёрдо ставя ноги. Он лишь ссутулился под тяжестью чемодана, набитого, как известно, не больно-то легкими предметами. В нём уместилась вся походная типография, это понимать надо.
Время между тем шло своим чередом. Они, пожалуй протопали по лесу около двух часов, если не больше. Тут, в чаще, тропинка вдруг перестала петлять из стороны в сторону. Мальчишка заметил, что ею здесь пользуются чаще, чем там, возле большака. Шагать стало легче.
Снова послышался свист. Но, как и в тот раз, ему не удалось разглядеть птицу-невидимку.
Увидеть не видел, но узнал её. Азат не большой знаток пернатых, но зорянку отличает от всех других птиц.
Зорянка первой во всем лесу встречает солнце, так уж заведено с давних пор и на веки вечные. Азат познакомился с ней, с веселой певуньей, еще до войны, в лагере, где стоял батальон отца. Зорянка будила солдат, лишь потом, уже, спохватившись, начинал трубить трубач.
«Откуда же ей тут взяться? — озадаченно подумал мальчишка. — ей не полагается петь в такую раннюю пору, когда снега полным-полно…» Тут что-то неладно. Азату стало страшно. В лесной чащобе противно хрустел снег под двумя парами ног — взрослых и мальчишеских.
Спутник не из пугливых — здорово повезло Азату! Мальчишка проникся к нему еще с большим уважением. Кроме того, он силач, каких мало. «Другой бы давно сдал, даже натренированный… — подумал Азат. — И откуда такая сила в худом теле?»
Глазам путников открылась лесная поляна. Часть пути им надо было пройти по открытому месту. Взрослый не сунулся с ходу на открытую со всех сторон прогалину, хотя тропинка бежала дальше, как бы указывая им путь. Он поставил чемодан и снял с головы немецкую пилотку. Ту самую — мышиного цвета и с орлом. Он ждал чего-то. Он вроде бы прислушивался к чему-то.
Ждать пришлось довольно долго. Внезапно резко прохрипел ворон. Сначала два раза, потом ещё. Всего четыре раза.
