Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
Когда она вбежала в церковь, старый Джейкоб Бэнкс, церковный сторож, немного подслеповатый и очень глухой, гасил лампы. Он уже добрался до двух на стене за кафедрой. Эмили схватила с подставки свой молитвенник... но ее листка бумаги в нем не оказалось! В тусклом свете последней лампы, которую гасил Джейкоб Бэнкс, она заметила заветный листок на полу под соседней скамьей и, опустившись на колени, потянулась за ним. В эту минуту Джейкоб вышел в боковую дверь и запер ее на ключ. Эмили не заметила, что он вышел: церковь была слабо освещена луной, которую еще не закрыли стремительно надвигающиеся грозовые тучи. Это был совсем не тот листок бумаги... да где же ее листок?... ах, вот он, наконец-то! Она схватила его и побежала к боковой двери... которая не открылась.
Только теперь Эмили отдала себе отчет в том, что Джейкоб Бэнкс ушел... что она одна в церкви. Она потеряла еще несколько мгновений, пытаясь открыть дверь... а затем окликая мистера Бэнкса. Наконец она бросилась по проходу между скамьями, выскочила в притвор и подлетела к центральной двери. Но тут же услышала, как колеса последнего экипажа со скрипом повернули, выезжая за церковные ворота, и в то же самое время луну вдруг поглотили черные облака — церковь погрузилась во мрак... душный, горячий, почти осязаемый мрак. Охваченная паникой, Эмили завизжала... заколотила в дверь... отчаянно дернула дверную ручку... снова завизжала. Ох, не могли же все уйти... кто-нибудь непременно услышит ее!
— Тетя Лора!.. Кузен Джимми!.. Илзи!.. — И, наконец, последний вопль отчаяния: — О, Тедди... Тедди!
Голубовато-белая полоса молнии озарила притвор, раздался удар грома. Началась одна из ужаснейших гроз в анналах Блэр-Уотер... а Эмили Старр была одна в темной церкви, окруженной кленовыми лесами... она, всегда испытывавшая безрассудный, инстинктивный страх перед грозами — страх, от которого никак не могла избавиться и который лишь отчасти могла сдерживать...
Она опустилась, дрожа, на ступеньку лестницы, ведущей на галерею, и съежилась там. Конечно, кто-нибудь вернется, когда дома обнаружат, что ее нет. Но обнаружат ли? Кто хватится ее? Тетя Лора и кузен Джимми считают, что она, как предполагалось, пошла к Илзи. А Илзи, очевидно, думает, что Эмили, не получив разрешения провести ночь в доме Бернли, вернулась в Молодой Месяц. Никто не знает, где она... никто не вернется за ней. Ей придется сидеть здесь, в этом жутком, пустынном, черном, гулком здании — так как теперь церковь, которую она хорошо знала и любила, церковь, с которой были связаны приятные воспоминания о воскресной школе, хоровом пении и приветливых лицах дорогих друзей, стала вдруг пугающим, незнакомым местом, где в темных углах могли таиться самые невероятные ужасы. Спасения не было. Выбраться через окно не представлялось возможным. Церковь проветривали через верхние фрамуги, которые открывались и закрывались при помощи прикрепленной к раме проволоки. Эмили не могла вскарабкаться настолько высоко, чтобы добраться до них, да если бы и вскарабкалась, ей не удалось бы вылезти в узкое отверстие.
Она поникла, сидя на ступеньке и дрожа с головы до ног. К этому времени вспышки молний и раскаты грома стали почти непрерывными, сплошная пелена дождя висела за окнами, их стекла яростно бомбардировали следующие один за другим залпы града. Неожиданно поднявшийся с началом грозы ветер завывал вокруг церкви. Это не был старый дорогой друг ее детства — Женщина-ветер в туманных одеждах, с крыльями летучей мыши; это был легион воющих ведьм. «Князь Воздушной Мощи правит ветрами», — так сказал однажды безумный мистер Моррисон. Почему она вдруг вспомнила безумного мистера Моррисона? Как дребезжат окна! Как будто их сотрясают грозные всадники — демоны бури! Кто это рассказывал ей о человеке, который несколько лет назад, оставшись ночью один в этой пустой церкви, вдруг услышал, как заиграл орган? А вдруг он сейчас заиграет! В эту минуту любая фантазия, даже самая нелепая и ужасная, не представлялась пустой выдумкой. Не скрипит ли лестница? Чернота между вспышками молнии была такой глубокой, что казалась густой. Эмили испугалась, что чернота коснется ее, и уткнулась лицом в колени.
Однако вскоре она сумела взять себя в руки и подумала, что изменяет традициям Марри. Марри не должны терять самообладание ни в каких обстоятельствах. Марри не должны впадать в глупую панику из-за какой-то грозы. Старые Марри, что спят на частном кладбище возле озера, наверняка, с презрением взглянули бы на нее и сочли бы ее поведение проявлением признаков вырождения. А тетя Элизабет сказала бы, что в Эмили проявляется порода Старров. Она должна держаться мужественно: в конце концов, она переживала часы и похуже... ночь, когда она съела отравленное яблоко Надменного Джона... день, когда она лежала на скале в бухте Молверн. Просто это несчастье свалилось на нее так неожиданно, что ужас овладел ею прежде, чем она смогла собраться с духом. Она должна прийти в себя. Ничего ужасного с ней не случится... всего-то придется провести ночь в церкви. Утром она сумеет привлечь внимание кого-нибудь из прохожих, и ее выпустят. Она пробыла здесь уже час и ничего с ней не стряслось... разве только, может быть, ее волосы поседели — она слышала, что такое иногда случается. Возле самых их корней появлялось время от времени такое странное ощущение — словно что-то там шевелилось. Эмили взяла в руку и приподняла конец своей длинной косы в ожидании новой вспышки света. Молния сверкнула, и Эмили увидела, что ее волосы все еще остаются черными. Она с облегчением вздохнула и немного приободрилась. Гроза удалялась. Раскаты грома становились слабее и реже, хотя дождь лил по-прежнему и ветер бушевал и стонал вокруг церкви, пугающе подвывая в большой замочной скважине.
Эмили расправила плечи и осторожно опустила ноги на нижнюю ступеньку лестницы. Она подумала, что ей лучше вернуться из притвора в церковь. Если подойдет еще одна грозовая туча, молния может ударить в шпиль — молния, как помнила Эмили, всегда ударяет в шпиль — и тогда он, возможно, упадет прямо на притвор, в котором она сидит. Так что лучше войти в церковь и посидеть на скамье Марри. Она будет невозмутима, благоразумна и сдержанна. Она уже стыдилась паники, охватившей ее в первые минуты... но то, что ей пришлось пережить, было поистине ужасно.
Теперь вокруг нее была лишь неподвижная, плотная темнота, и — вероятно, из-за жары и духоты июльской ночи — сохранялось все то же пугающее ощущение, что к этой темноте можно прикоснуться. Притвор был слишком тесным и узким... если она вернется в церковь, ей не будет так душно и тяжело.
Она протянула руку, чтобы схватиться за перила лестницы и, подтянувшись, встать на затекшие ноги. Ее рука коснулась... нет, не перил... милостивые небеса, что это?... чего-то мохнатого!. Крик ужаса замер на губах Эмили... глухой звук странных легких шагов послышался на ступенях рядом с ней... и вспышка молнии осветила стоящую у подножия лестницы огромную черную собаку, которая обернулась и посмотрела вверх на нее, прежде чем раствориться в возвратившейся густой темноте. Но даже в этот короткий миг Эмили успела заметить ее глаза, горящие красным, словно у дьявола, огнем.
Волосы снова зашевелились на голове Эмили... очень большая, очень холодная гусеница медленно поползла вверх по ее позвоночнику. Эмили чувствовала, что не может двинуть ни единым мускулом — даже ради спасения собственной жизни. Она не могла даже вскрикнуть. Единственное, что пришло ей в голову в первую минуту: перед ней ужасный демон в виде являвшейся в церковь лохматой черной собаки из романа «Певерил Пик». Несколько минут она была в таком ужасе, что ее начало мутить. Затем громадным, недетским усилием воли — я думаю, это и был тот момент, когда Эмили окончательно рассталась с детством, — она вернула себе самообладание. Нет, она не поддастся страху... она стиснула зубы и сжала дрожащие руки... Она будет мужественной... здравомыслящей. Это всего лишь обычная собака из Блэр-Уотер, которая проскользнула следом за своим хозяином — каким-нибудь маленьким шалопаем — на галерею, а потом ее там забыли. Такое случалось и прежде. Новая вспышка молнии убедила ее в том, что в притворе нет никого, кроме нее. Очевидно, собака вернулась в церковь. Эмили решила, что останется там, где сидит. Она оправилась от страха, но не хотела снова почувствовать в темноте неожиданное прикосновение холодного носа или мохнатого бока. Она никогда не сможет забыть весь ужас того мгновения, когда прикоснулась к этому животному.
Было, должно быть, уже за полночь — молитвенное собрание закончилось в десять. Звуки грозы стихали. Завывания ветра доносились лишь изредка, а между его порывами тишину нарушал лишь шелест становящихся все мельче капель дождя. Гром еще рокотал в отдалении, и молнии сверкали довольно часто, но это были более бледные, слабые вспышки, а не прежний ослепительный свет, который, казалось, заполнял все здание невыносимо ярким голубым свечением и обжигал глаза. Постепенно биение ее сердца снова стало ровным. К ней вернулась способность мыслить разумно. Положение, в котором она оказалась, было неприятным, но она начинала видеть в нем источник вдохновения. О что за глава для ее дневника... или ее «книжки от Джимми»... и, более того, для романа, который она когда-нибудь напишет! Это была ситуация, прямо-таки созданная для героини... которую, конечно же, предстояло спасти неожиданно появившемуся герою. Эмили начала развивать сюжет... добавлять новые подробности... усиливать драматизм повествования... выискивать более точные слова... Это было, пожалуй, довольно... интересно... несмотря ни на что. Только она хотела бы знать, где сейчас собака. Как зловеще вспыхивает бледная молния над могильными плитами за окном притвора! Как непривычно выглядит вдали знакомая долина в этих редких вспышках! Как стонет, вздыхает и ропщет ветер... но это снова была ее собственная Женщина-ветер. Женщина-ветер — одна из тех ребяческих фантазий Эмили, которые она сохранила, даже расставшись с детством — в эти минуты утешала ее, как добрый старый друг. Демоны бури исчезли... а ее сказочная подруга вернулась. Эмили вздохнула — почти с радостью. Худшее было позади... и разве не держалась она довольно хорошо? Она снова обрела самоуважение.
