Галина Карпенко - Клятва на мечах
Пётр Николаевич смотрел на сияющего сына и даже не мог предположить, что Алёша только смотрел, как играют другие, а сам не бросил ни одного снежка.
— Пожалуй, мы вечерком тоже сразимся? — предложил папа.
— Давай!
Но в снежки им играть не пришлось. Прибежал Прокоп: папу вызвали на стройку.
Весь вечер Алёша думал о Кижаеве. Он представлял себе, как они с Кижаевым ведут снежный бой и побеждают Кислякова.
ЗНАЙ И ПОМНИ
После ужина дед лечил щегла, которого недавно цапнул кот. Дед смазывал щеглу больное крыло облепиховым маслом, толок ему сухую черёмуху. А виноватый кот сидел тихо под лавкой и слушал, как дед ворчит на неразумного певуна.
— Задумался! Распустил перья! А если бы кот тебя целиком заглотал? Пуху бы не осталось! Другой раз будь настороже! Нечего глаза-то прикрывать! Кот — он и есть кот. Хищник!
Василий налил хищнику молока. А дед прикрыл клетку со щеглом и понёс его в свой «блиндаж», в свою светёлку. Василию вход в светёлку запрещён.
Дед не любит, когда у него хозяйничают.
«Ты как побываешь здесь, так чёрт ногу сломит!» — сердится он на Василия, а сейчас позвал сам:
— Василий, ну-ка подымись ко мне!
Василий — скок-скок по лестнице. Вот он.
Дед умащивался на лежанке.
— Пособи-ка, внук! Закрой ставень!
Василий закрыл ставень, прикрыл деду ноги шубейкой.
— Буяна накормил?
— Ага.
Дед подвинулся к стене, и Василий притулился с ним рядышком.
— Ты, дед, вроде поменьше стал?!
— Усыхаю. Зато ты в рост идёшь! Вишь, плечи-то распрямил! Давай, богатырь, с тобой поговорим.
Дед говорит не спеша: будто подержит слово на ладони и поставит в ряд.
— Слушай, Васька, и запоминай. Ты всё с ватагой, всё с озорством да с гиком. А тебе бы одного, да головастого! Нет у тебя головастого товарища!
— Какого ещё головастого? — насупился Василий.
— А такого, с которым можно по душам…
— У меня много товарищей, — не сдаётся внук.
— В том-то и дело, что много, и все — как сквозь решето. Я к чему тебе это говорю? К тому, что ты у меня один. Вот не будет меня годов через десять, тогда вспомнишь, о чём я тебе толковал.
— Дедунь…
— Обожди, слушай… Я знаю, что значит друг-товарищ. Без товарища никак нельзя.
Дед вздохнул, пошарил по лавке:
— Что ты будешь делать, опять забыл! — и послал внука за кисетом.
Василий мигом слетал вниз. Положил перед дедом кисет:
— Вот, дедуня, кури.
Но дед не закурил.
— Я тебя не браню, — вздохнул он. — Я тебе сердечно внушаю.
Василий приготовился слушать дальше, но внизу хлопнула дверь: это пришла с работы мать.
— Иди встреть, — сказал дед. — А я немножко вздремну.
Дед повернулся к стене. Спина у деда усталая.
— Дедунь! — позвал Василий.
— Иди, иди! — отозвался дед. — Иди, дай передохнуть!
Василий потихоньку спустился вниз, стал помогать матери разбирать сумки. В свёртке был лыжный костюм.
— Это кому?
— Тебе, — улыбается мать.
— «Тебе» да «тебе»! А деду?
— И дедушке. Вот!
Мать поглядела на Василия и положила к пачке табаку пёстрый шарф.
Когда вскипел самовар, дед спустился пить чай.
— Зарплату получила, — сказала мать и разложила перед ним подарки. — Васеньке обнова. Цвет приятный.
— Нешто он именинник? — спросил дед. — Не часто ли обновки-то?
— У всех ребят шерстяные, с полоской… — оправдывалась мать.
— Мало ли что у всех! — Дед помял в руках штаны. — Протрёт, небось новый побежишь покупать?
Табак дед похвалил:
— Табачку — хорошо. А это… — Дед отодвинул шарф: — Спасибо, носи сама.
Мать накинула шарф на плечи, подошла к зеркалу.
Из-за самовара на неё глядел Василий.
— Чего ты? — смутилась мать.
— Носи, носи, — повторил дед. — Вещь подходящая.
— Может, когда наденете?
— Куда мне?.. У меня что-то сегодня нога мозжит! Наверно, к непогоде. Надо бы на ночь протопить.
Мать засуетилась, стала колоть щепки на растопку, а Василий пошёл в сенцы за дровами.
В сенцах было темно. Василий распахнул дверь во двор.
По небу шли тучи. Из-за туч светила краешком луна, будто пряталась от невиданных зверей. А они шли по небу косматым стадом, подгоняемые ветром.
Василий набрал полешек и вернулся.
— Как там? — спросил дед. — Ветер.
— Вот и я говорю… — Дед поднялся из-за стола. Заскрипели ступеньки.
— Ложись и ты, сынок, — сказала мать. — Что-то вы нынче у меня невесёлые!
Василий как положит голову на подушку, так до утра и не повернётся. А тут — не спит.
Закроет глаза, а перед ним дед. «На кой дедушке шарф? — думает Василий. — Вот вырасту, заработаю, куплю ему, чего захочет». В дрёме перед Василием кружатся яркие футбольные мячи, настоящие бутсы, гантели, медовые пряники.
ЗАПАСНОЙ ИГРОК
— Хочешь в мою команду? — спросил Кижаев.
Алёша растерялся:
— Ты понимаешь, я никогда не был ни в какой команде.
— Ну и что ж из этого! — сказал Кижаев. — Если не отказываешься, я тебя беру. Будешь запасным! Запасной игрок!
* * *
Весь вечер Алёша расспрашивал папу про правила игры на хоккейном поле. Папа отвечал. А потом спросил:
— Почему тебя это так интересует?
Разве Алёша мог скрыть, что он теперь в кижаевской команде?
— Понимаешь, я не просился. Он сам меня записал. Сам подошёл и записал.
— Всё это хорошо, — сказал папа. — Но не рано ли тебе бегать с клюшкой?
— Я не буду бегать. Я же запасной!.. Папа! Самое главное — у меня нет клюшки!
Алёша был счастлив. И Пётр Николаевич не решился его огорчить.
— За клюшкой дело не станет, — сказал он. — Будет у тебя клюшка. Но прежде всего надо уверенно стоять на коньках. Я сам тебя поставлю на лёд. Недаром я был призёром. Запасной ты или не запасной, без коньков дело не пойдёт.
Алёша знает, что у папы есть конькобежный приз: красный вымпел, а на нём серебряные коньки.
— Был ещё кубок, — вспоминает папа. — Но где он, не помню.
— Не помнишь, где кубок?! Тебя же наградили!
— Это было очень давно.
— Всё равно, всё равно! Я буду беречь все награды!.. Папа! Он был хрустальный — кубок?
— Алёша, отстань! Я работаю!
* * *
На столе зелёная лампа. От неё светлый круг. Это стадион…
Алёша жмурится. Как много света! Он тоже будет на пьедестале. Да, на пьедестале! А что особенного? Может, Кижаев вручит ему приз?!
— Алёшка, тебе пора спать, — говорит папа. — Пей молоко, а то придёт мама, и нам с тобой влетит! Почему ты пьёшь из кастрюли?
— Это кубок! — кричит Алёша. — Это огромный золотой кубок! Я победил, и меня наградили!
Папа не разделяет Алёшиного торжества.
— Я тебя очень прошу — угомонись. Ты мне мешаешь!
Папе мешать нельзя. Шлёпая тапочками, Алёша идёт умываться.
Для умывания ему приготовлена вода в кувшине, но он черпает холодную воду из кадушки. Он теперь не только умываться, он будет обливаться холодной водой с ног до головы.
«Папа сам поставит меня на лёд, — скажет Алёша Кижаеву. — Я не подведу твою команду!»
А вдруг папа не успеет купить коньки? Клюшку папа может сделать сам. У Кижаева тоже самодельная клюшка. А коньки?
Алёша ворочается в постели.
— Что ты вертишься, тебе неудобно? — спрашивает папа.
— Мне всё очень удобно, — отвечает Алёша. — Я только хочу спросить… ты скоро поедешь в город?
— В город? Я пока в город не собираюсь.
Папа! Неужели он не понимает, что в город надо ехать как можно скорее!..
— А как же коньки?
— Ах, коньки! У тебя тридцать четвёртый размер? — Тридцать пятый! Конькобежные надо надевать на шерстяной носок.
— Не волнуйся! Всё будет в порядке! А сейчас спать! Спать!
Пётр Николаевич укрывает сына одеялом и идёт к своим чертежам.
Луч от зелёной лампы светит в приоткрытую дверь.
Тревоги не покидают Алёшу.
А вдруг Кижаев забудет, что он его записал? Или скажет: «Я же понарошку тебя записал, а ты поверил, Вороний нос?»
Наверное, ни один запасной игрок так не волновался, как Алёша Бодров.
БЕДА
Было морозно, ветрено. Алёша на свитер надел пальтишко и застегнулся на все пуговицы.
— Может, сегодня не стоит тебе гулять? — утром сказала мама.
— Я немножко, — пообещал ей Алёша.
Он был ещё на крыльце, когда увидел Наталью.
— Пока, пока!.. — пропела Наталья. Она даже не зашла в палисадник. Она махала ему пёстрой варежкой из-за калитки. — Пока! До скорого!.. Там, на горе, такой тарам-плин!.. — Наталья захлебнулась незнакомым словом.
