Галина Карпенко - Клятва на мечах
Пётр Николаевич смотрит Алёше вслед. И раз и два! Алёша идёт неровно — то споткнётся, то лыжи у него носом вверх. Петру Николаевичу хочется взять Алёшку на руки, прижать к себе крепко-крепко, сказать ему: «Алёшка, наберись терпения, и всё будет хорошо!»
«Постепенно, не сразу», — вспоминает Пётр Николаевич и говорит:
— Хватит, сын, передохнём маленько.
Алёша послушно останавливается.
— Отдохнём, а потом устроим соревнование — кто кого. Идёт? — Пётр Николаевич старается улыбнуться.
— А тебе не надоело со мною соревноваться? — спрашивает Алёша.
Он не принимает шутки. Он знает, что папа может, наверное, сто раз убежать и вернуться обратно, пока он будет ползти черепашьим шагом. Зачем он ему предлагает соревнование?
— Вы же мне ничего не разрешаете! Как я буду тебя перегонять? — Губы у Алёши дрожат. — Вы мне сами ничего не разрешаете!
Пётр Николаевич молчит: необдуманно пошутил, зря.
— Если бы тебе так? Если бы тебе всё запрещали?! Вы мне всё запрещаете! — продолжает твердить Алёша.
Пётр Николаевич растерян. Он старается успокоить Алёшу. Но Алёша не слушает, что ему говорит отец. Он не может остановиться. Он повторяет и повторяет дребезжащим голосом:
— Ничего, ничего не разрешают… Даже физкультуру… Я больше не буду ходить тихим шагом! Надо мною в школе и так все, все…
Алёша не договаривает. Он закрыл руками лицо. Если его не поддержать, он может упасть в снег.
— Родной мой! — И Пётр Николаевич опустился перед ним на колено. — Родной мой! Кто над тобой смеётся? — Пётр Николаевич старается заглянуть сыну в глаза. Он видит, что Алёша собирает все свои силёнки, чтобы удержать слёзы. — Кто над тобой смеётся?! — Папе трудно говорить. Он гладит Алёшу по щеке. — Родной мой! Кто смеётся?!
— Никто. — Алёша не смотрит на отца.
— Ты же сам сказал!
— Это было один раз… Это было один раз. Мы играли в снежки. Я тоже играл. Я неправильно нападал… Вот и всё…
— Ты неправильно нападал?
Папа понимает: что бы ни говорил Алёша, над ним смеялись, смеялись над его робостью, неловкостью…
Пётр Николаевич взваливает две пары лыж на плечо и крепко берёт Алёшу за руку. Они идут к дому.
Почему папа молчит?
— Ты думаешь, меня не принимают играть? — спрашивает Алёша. — Меня принимают. Я сам не хочу. Мне неинтересно.
— Мы с тобою потренируемся, — обещает папа. — Снежки — очень хорошая игра.
ДОМА
Алёша и мама дома. Они топят печь. Раньше, в городе, где они жили, Алёша никогда не видел печки. А сейчас они сидят перед открытой дверцей и смотрят, как, потрескивая, догорают дрова.
— Мы с тобой как в «Белоснежке», — говорит Алёша. — Помнишь, Белоснежка убрала дом, вымыла посуду, приготовила ужин. Гномы придут домой, в доме тепло… Мы с тобой! Мы с тобой! А может быть… мы с тобой в Антарктиде? На самой холодной точке… на самой холодной… Помнишь, мы читали?
Чего бы не сделала мама, лишь бы Алёше было хорошо! Её мальчик, её большеглазый мальчик…
— Зачем ты щуришься? — спрашивает она.
— Я прицеливаюсь. Сейчас я попаду в цель.
— Что ты придумываешь?
— Погоди, мама, сейчас! — Алёша умеет играть один. — Мама, не шевелись! Мы с тобой у костра. К нам подкрадывается пантера! Ты не бойся!
— Я затаилась, — шепчет мама. — Я не боюсь…
* * *
Ещё вчера Иван Мелентьевич предупредил:
— Завтра вечером приходите с коньками. Я вас буду учить кататься. Кататься, а не резать понапрасну великолепный лёд.
— А Бодров? — Чиликина успевает с вопросом «быстрее молнии».
— Если Бодров захочет, он побудет вместе с нами, подышит, — отвечает учитель. — Только ты оденься потеплее — на реке холодно, — советует он Алёше.
Алёша не пошёл на реку.
Ему лучше побыть дома, с мамой.
Он смотрит, как в печной дверце пляшут синие, красные огоньки, как потрескивают, горят сухие дрова, превращаясь в золотую россыпь.
* * *
Сквозь заросли, где затаилась пантера, блестит скованная льдом река.
Можно раздвинуть ветки и поглядеть, как Иван Мелентьевич, заложив руки за спину, скользит на коньках, а за ним вереницей его ученики.
Нет, нет! Алёша скорее опускает тяжёлую ветку. Иван Мелентьевич может обернуться. Он может спросить: «Бодров, ты почему не с нами?»
Река исчезает, и заросли — тоже.
Потрескивает жаркая печь.
— Можно мне пошевелиться? — спрашивает мама. — Где пантера?
— Можно. Пантера скрылась, — разрешает Алёша.
Мама берёт в руки кочергу.
— Дай я! — попросил Алёша. — Я потихоньку, потихоньку. Волшебная кочерга! — Алёша старательно сдвигает угли. — Это драгоценные камни рассыпаны в пещере, где живут гномы. Я Великан. Я помогаю гномам!
— Только осторожнее, — говорит мама.
Напрасно маленькие гномы кидаются в сизый дым. Чёрная головешка продолжает чадить.
— Ты видишь, они не могут с нею справиться. Эта головешка очень коварная, — говорит Алёша. — Это Чародейка. Она просто превратилась в головешку и хочет изгнать гномов из доброго царства. Но ей это не удастся. Я сейчас с нею расправлюсь. Смотри! Раз! — И Алёша разбивает головешку кочергой. — Ой-ля-ля!
Ликующие гномы пляшут на золотых угольках и машут красными колпачками.
— Мама! Ты видела, как Чародейка вспыхнула и сгорела от злости?! — Алёша поднимает кочергу над головой. — Ой-ля-ля! Я Великан!..
Мама не улыбается.
— Поставь на место кочергу, — говорит она. — И перестань прыгать!
Мама поднимает с Алёшиного лба влажную прядь. Наверное, она зря разрешила ему махать кочергой… Она глядит на сына с тревогой.
— Пожалуйста! — Алёша протягивает маме руку. — Пожалуйста! У меня ровный пульс. Считай, считай! Вот видишь! Я ничуточки, ничуточки не устал!
Мама встаёт на скамеечку и закрывает тяжёлой вьюшкой трубу.
— Вьюшка-юшка! — распевает Алёша. — Пусть кто-то катается на коньках, а я топил в сказочном царстве печь. Разве это менее важно? — На Алёшу нашло озорство: — Вьюшка-юшка! Юшка-вьюшка!.. Скоро придёт папа, и будет королевский ужин. Ой-ля-ля!..
* * *
Папа пришёл не один. С ним — Прокоп.
Прокоп Евстигнеевич работает на стройке папиным помощником. Они вместе кочуют с одного строительства на другое.
— Вот это натопили, — говорит Пётр Николаевич. — Сегодня, братцы-кролики, знатный мороз! — Он прикладывает ладонь к горячей печке.
— Угадай! — кричит Алёша. — Угадай, что мы испекли!..
На столе печёная картошка с чуть-чуть подгорелой тонкой шкуркой.
— Вот это да! — Папа потирает руки. — Вот это да! Братцы-кролики, у нас замечательная жизнь!
— Ну-ка, Алексей, покажись, — требует Прокоп, и Алёша встаёт во фронт, руки по швам. — Гляди-ка, тебя не узнать!.. Вот что значит воздух! Держи!
— Вы сами его смастерили? — спрашивает Алёша, рассматривая подарок; подарок немудрёный — деревянный пенал. А откроешь крышку и ахнешь — столько в нём отделений! — Сюда надо класть карандаши. Сюда — ручку. Сюда можно марки. — Алёша распределяет своё хозяйство.
— Всё можно! — смеётся Прокоп. — Я за ним в Америку пешком ходил. Туда и обратно десять дней. Оттуда и принёс…
ЗВЕЗДНЫЙ ВЕЧЕР
Ясный, звёздный вечер. Алёшина мама возвращается с работы. Сзади слышны шаги. Позванивая коньками, Ольгу Михайловну нагоняет Наталья.
— Ой, это вы? — вскрикивает она.
— Добрый вечер, Наташа! — Ольга Михайловна обнимает Наталью за плечи и говорит тихо: — Ты посмотри, Наташа, какие звёзды!.. Ты читала сказку про Большую Медведицу? Про девочку и звёздный ковш?
— Я всё читала, — отвечает Наталья. Она не очень-то задумывается над своим ответом.
— Как это всё?
— Всё, — повторяет Чиликина.
Она уже не смотрит на звёзды. При чём здесь Большая Медведица? Наталья поскорее хочет сообщить, что на реке не было не только Алёши, но и Василия Кижаева.
— Он разорвал цепь, и Иван Мелентьевич его прогнал! — сообщает Чиликина с торжеством.
— Какую цепь?
Наталья замолкает. Ей не хочется признаваться, как всё произошло. Когда Иван Мелентьевич велел всем, кто стоит на льду, покрепче взяться за руки, Кижаев выдернул свою руку из её руки. Наталья за него уцепилась, а он не захотел. Он её не стукнул. Он просто выдернул руку — и всё. А она закричала: «Ой, ой, Иван Мелентьевич, Иван Мелентьевич!..»
— Он его прогнал! — повторяет Наталья.
— Печально.
— Ничего не печально! Мы без Кижаева катались по-фигурному! — И Чиликина, не надевая коньков, прямо в валенках сделала пируэт.
