Галина Карпенко - Клятва на мечах
— Прекрасно.
— И ещё вот так! — Наталья развела руками, стоя на одной ноге.
— Очень хорошо. А тебе не жалко Кижаева? — спрашивает Ольга Михайловна. — Вы все катались, а он — нет.
— Подумаешь! Мы и завтра без него будем кататься!
В глазах у Натальи никакого сожаления.
— Он знаете какой, этот Кижаев!..
Ольга Михайловна останавливается у своей калитки, и Наталья ждёт, когда она скажет: «Наташа, зайдём к нам!» Наталья даже берётся за щеколдочку. Но Ольга Михайловна молчит. Она смотрит на девочку, которая сидит с Алёшей за одной партой, с которой Алёша проводит долгие вечера.
— Скажи, Наташа, — спрашивает Ольга Михайловна, — тебе скучно с Алёшей? Признайся, скучно?
— Почему скучно? Приду посижу. Жалко, что ли!
Наталья отвечает уклончиво. И вдруг спохватывается: может, Бодров рассказывал матери о том, что она и не думает с ним гулять, кататься на лыжах вокруг дома? Конечно, рассказывал. Не зря же Ольга Михайловна сказала: признайся!
— Я пойду, ладно? — говорит Наталья.
Она звякнула коньками и, не простившись, ушла.
* * *
Кижаев в тот вечер не видел звёзд. Понуро брёл он домой. Иван Мелентьевич его прогнал, и это было несправедливо. Дело не в том, что все катаются на реке без него. Он сам может прокатиться «ласточкой» не хуже Ивана Мелентьевича. Ему было обидно, что Иван Мелентьевич поверил не ему, а Чили-киной!
— Почему же она кричит, если ты её не трогал? — спрашивал учитель.
Кижаев молчал. И пожалел, что не стукнул Наталью. Надо, надо было стукнуть. Было бы не так обидно. Он теперь и близко к ней не подойдёт, к этой Чиликиной! И никто не заставит его взять её за руку!
— Что-то рано сегодня? — спросила мать, когда Василий вошёл в дом. — Нагулялся, накатался?
Василий не отвечал.
— Небось нашкодил? — сказал дед.
Дед насыпал на бумагу табак, свернул цигарку.
— В молчанку будем играть или как? Чем нынче народ удивил?
Василию было неохота рассказывать, что произошло на реке, и он пообещал:
— Я тебе завтра расскажу.
— Ну что ж, завтра так завтра. Утро вечера мудренее.
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ
Алёша срывает с календаря листок за листком. Вот уже три месяца, как он ходит в школу. Он по-прежнему сидит за партой с Чиликиной.
Кижаева это совсем не трогает. Ему, наверное, всё равно — сидит за его спиной Алёша Бодров или нет.
Иногда, но это бывает очень редко, Кижаев с любопытством слушает Бодрова. Иван Мелентьевич не часто вызывает Бодрова к доске.
Бодров всегда готов к ответу. Он всегда выполняет домашние задания.
— Чего задали-то? — спрашивает Кисляков у Кижаева.
А тот другой раз и сам не знает.
Иван Мелентьевич будто в воду глядит.
— Кижаев, попрошу к доске.
К доске Кижаев не идёт — чего зря около неё топтаться, он не Кисляков. И на потолок Кижаев не глядит: ничего на потолке не увидишь.
— Я не выучил, — признаётся он.
— Что же так?
— Иван Мелентьевич, я завтра выучу, — обещает Василий.
А Иван Мелентьевич будто не слышит и обращается к другому.
Вот и сегодня — было задано на дом выучить стихотворение. «Ну-ка спросит меня?» — с тоской подумал Кижаев.
Но Иван Мелентьевич его не спросил. Он сразу вызвал Бодрова.
— Алёша Бодров прочтёт нам стихотворение Александра Сергеевича Пушкина.
— Какие стихи Пушкина ты ещё знаешь? — спросил учитель, когда Алёша кончил читать стихотворение.
— Я люблю «Зимнее утро», — ответил Алёша.
— Ты его можешь прочесть?
— «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась»? — спросил Алёша.
Кижаев обернулся.
Какое слово знакомое — «вечор». Вечор Василий с дедом ходили на речку — поглядеть, схватило ли лунки льдом.
Василий слушал. Вот и дальше будто про них.
А нынче… погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Кижаев сидит, подперев щёку. Слушает. Очень в стихах похоже на их Федосеньку: река, лес, кто-то дрова из лесу везёт.
Кижаев повторяет про себя за Бодровым строку за строкой.
— Спасибо, — сказал Иван Мелентьевич, когда Бодров замолчал. И спросил: — Алёша, у тебя дома есть книги Пушкина?
— Да, — ответил Бодров. — Моя мама…
Мама читает ему стихи, рассказывает о Пушкине, о том, как он подолгу жил в Михайловском. Дом у него был простой, деревянный. В нём тоже топили печи. Проснётся Пушкин утром — «…вся комната янтарным блеском озарена. Весёлым треском трещит затопленная печь». Пушкин любил ездить верхом, и Алёша радовался, когда Пушкину подводили коня:
Ведут ко мне коня; в раздолии открытом
Махая гривою, он всадника несёт,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промёрзлый дол и трекается лёд.
Вернётся домой он в сумерках, сядет у камелька. Начнёт сочинять стихи или будет читать книгу, а может быть, в тишине будет думать… вспоминать своих друзей.
* * *
Иван Мелентьевич, заложив руки за спину, ходил по классу. И вдруг спросил:
— А что, если бы Александр Сергеевич Пушкин вошёл к нам?.. — Учитель оглядел ребят. Вот какая мысль пришла ему в голову! Вдруг — Пушкин!..
В классе стало совсем, совсем тихо.
Алёша представил себе: открывается дверь. На пороге — Пушкин в тёплом сюртуке, без шляпы, на курчавых волосах снег. Он прискакал из Михайловского. Алёша даже представил, как Пушкин сядет на стул, предложенный ему Иваном Мелентьевичем.
— Ну и что? — раздался громкий голос Чиликиной. — Ну и что?
— Урок окончен, — поспешно сказал Иван Мелентьевич.
В СНЕЖКИ!
Снег падал, наверное, всю ночь. Он лежит повсюду: на деревьях, на заборах, на крышах домов — свежий, пушистый, голубой.
Около школы ребята играли в снежки.
— Окружай Бодрова! — кричит Кисляков. — Окружай!
Алёша зажмурился. Он ждал: вот-вот на него обрушится снежный шквал.
Но такого не произошло. Когда он открыл глаза, рядом с ним стоял Кижаев.
— Пошли! — сказал Кижаев.
Это он вывел Алёшу из окружения, это он защитил его.
— Ну их! — сказал Василий и спросил: — «Друг милый…» А как дальше?
— Что дальше? — не понял Алёша.
— Как у Пушкина дальше? Я забыл…
«Друг милый»! Кижаев спрашивал Алёшу про стихи, но он защитил его, он ему сказал «друг милый…»!
В этот день в школе Алёше было очень хорошо.
Он всё ждал перемены: может быть, на перемене Кижаев опять о чём-нибудь его спросит? А может быть, Кижаев скажет: «Айда с нами играть в снежки!» И объявит всем: «Слушай команду Бодрова! Бодров теперь командир!»
На перемене играли в снежки. Алёша смотрел на игру в окно. Он даже не вышел на школьный двор.
Кижаев про него не вспомнил и командиром был сам.
Но Алёша на него не обижался. Пусть Василий играет сколько ему угодно. Алёша даже хвалил Кижаева, когда тот ловко попадал в цель. «Здорово, здорово!» — повторял он про себя. Какой Василий молодец!
Теперь всё будет по-другому: теперь Кижаев всегда будет с ним заодно. Это не значит, что Кижаев без него шагу не ступит. Ничего подобного. Алёша понимает, что Кижаев будет делать всё, что хочет, у него много всяких своих дел. Но советоваться он будет только с ним.
«Ты не возражаешь, если я с ребятами сбегаю к проруби?» — спросит Кижаев.
«Пожалуйста, беги, — скажет Алёша. — Только смотри осторожнее!»
«Ладно, — скажет Кижаев. — Я сам знаю».
Конечно, Кижаев знает сам, но друг должен о нём заботиться.
«Друг милый…» Алёша был счастлив. Он не обиделся на Кижаева, когда тот, не посоветовавшись с ним, позвал Кислякова, и они куда-то убежали, как только прозвенел последний звонок.
«Я завтра у него спрошу, куда он убежал», — решил Алёша.
Дома Алёшу ждал папа. У него, оказывается, был свободный день.
— Сегодня такой снег, что просто грех не играть в снежки. Небось в школе играли? — спросил он.
— Играли, — ответил Алёша. И стал рассказывать, как Кижаев был командиром снежной крепости. — Он так пулял!
Пётр Николаевич смотрел на сияющего сына и даже не мог предположить, что Алёша только смотрел, как играют другие, а сам не бросил ни одного снежка.
