Андрей Жвалевский - Смерть мертвым душам!
Наместник продолжал:
— Порядок, вот что главное! У каждой книги должно быть свое место. Чтоб всякие непроверенные, чуждые нашей душе иноверцы не проникли в нетронутые, нежные души настоящих патриотов.
— Уважаемый Наместник, — не выдержал Ильф-и-Петров, — а кто будет проверять книги на «чуждость»?
— С вашей фамилией я не высовывался бы! — жестко ответил Наместник.
— Вы что-то имеете против фамилии Петров? — спросил Ильф-и-Петров.
— Да ты с юморком, — Наместник недобро покосился на старую книжку. — Ну-ну… Но вернемся к духовности! Когда вы уже разберетесь с этой рыжей?!
Глава 15
Передышка
Кира учила Елену Степановну пользоваться интернетом. Они зарегистрировались сразу на нескольких ресурсах и теперь пробовали оставлять комментарии.
— Видите, все просто, — приговаривала Кира, довольно потирая руки, — теперь вы найдете кучу друзей и сможете общаться. Тут много библиотекарей и читателей, а умным людям всегда есть о чем поговорить, правда?
Елена Степановна не ответила, она была целиком поглощена интереснейшей дискуссией о творчестве Марины Цветаевой.
Кира отошла от нее на цыпочках. «Вот и хорошо, — подумала она. — Теперь она поймет, что книга и не думает умирать, пообщается с нормальными людьми, и легче будет уговорить ее перестроить эту библиотеку».
Ей мерещились новые современные стеллажи, зона для малышей, отдельный компьютерный класс для подростков, дискуссионный клуб и многое-многое другое.
Кира хозяйским взглядом оглядела свои владения. Книги стояли ровно, от них не исходило угрозы, но и теплоты, как раньше, тоже не чувствовалось. Сейчас на полках стояла безразличная масса, блестя яркими, новыми корешками. Одна книжка чуть-чуть торчала из ровного ряда, Кира достала ее, подивилась безвкусным цветочкам и сердечкам на обложке и поставила на место.
В библиотеке было тихо. В читальном зале покряхтывали пенсионеры, пару раз заходили женщины средних лет поменять книги. Даже Ник сегодня не появился. На его месте, на лесенке в проходе, валялись зачитанный Перельман и еще несколько книжек в мягком переплете.
— «Как стать богатым за неделю», — прочитала Кира и взяла следующую книгу. — «1001 способ разбогатеть», «Счастье в деньгах!»[15]. Интересно, где он эту муру нашел? — удивлялась она. — Неужели у нас в библиотеке такое есть? Надо все-таки основательно вычистить фонды.
Она двинулась обратно. Уже знакомая книжка с сердечками снова слегка выпирала наружу. Кира нажала на корешок, но книга как будто сопротивлялась. «Переставить ее, что ли? — подумала девушка. — Правда, алфавитный порядок нарушится… Но какая разница?»
От размышлений ее отвлекли — на входе звякнул колокольчик. Очередная посетительница принесла пачку прочитанных романчиков.
Елена Степановна, продолжая коситься на экран, отметила сданные книги и отложила их в сторону. Кира усмехнулась (эк бабушку-то захватило) и отправилась расставлять книги по местам.
— «Внезапная любовь», «Страсть во ржи», «Любовь приходит однажды»[16], — прочитала она названия возвращенных шедевров. — И как вам, интересно?
Посетительница покраснела и принялась набирать следующие книги.
— У меня муж пьет, — тихо сказала она.
— Понятно, — посочувствовала Кира.
Спрашивать, при чем тут эти книги и как они помогают справиться с пьянством мужа, было невежливо, поэтому Кира выдала читательнице новую порцию романов и отправилась скучать дальше.
Междуглавие 15
Пушкин в беде
Книжечку с ярко-розовыми розочками на обложке лихорадило. Ее колотило так, что казалось: еще чуть-чуть увеличится амплитуда — и книга рассыплется на листики.
Наместник распекал ее уже без малого час.
— Тебе оказано доверие! На тебя было возложено… А ты завалила! Не справилась!
Сердечки на обложке любовного романа заалели, книжка нервно перебирала страницами.
— Я старалась, — лепетала она. — Она же взяла меня в руки… Я еще раз попробую.
— Надо предупредить Киру! — взвился Ильф-и-Петров, но серийные оттеснили его так глубоко к стене, что выбраться оттуда он не смог бы при всем своем желании.
— Не бойся, — шепнул Маленький принц, — она умная, она не поддастся.
— Дорогие классики, вам не кажется, что пора вмешаться? — раздался молодой и задорный голос с верхней полки.
— Ты, Саша, все такой же, — пробасил другой. — Все тебе революции делать. Все у тебя душа горит. Сами разберутся.
Наместник притих.
— Измельчали люди, не те уже нынче, не те… — вздохнул тот же бас. — И книги измельчали. В наше время, помню, как заведут разговор, так это ж разговор. Там же проблемы были. Обсуждения! А сейчас…
— Да? — звонко воскликнул тот, кого назвали Саша. — А как Белинского с полки сбрасывали, забыли? А как мы с Лермонтовым… ну ладно, об этом не будем. А как…
— Хватит, Пушкин! — отрезал бас. — Ты наше солнце. Вот и свети. Молча.
— Да сколько можно молчать! — возмутился Пушкин. — Послушайте, дорогие книжки, таких Наместников мы пережили десятки. Сотни. Про него уже через десять лет никто не вспомнит, а уж читать точно никогда не будут. И хватит мне рот затыкать! А еще Добролюбов!
— Саша! — возмутился Добролюбов. — Не вмешивайся!
— Но почему не вмешиваться? Почему? Опять молча наблюдать, как хорошие книжки забивают в запасники, а полки заполняются всяким хламом?
— Это он про нас, что ли? — задохнулись от возмущения «попугайчики».
— Ты! — зашипели вокруг. — Лицо африканской национальности! По страничкам разберем!
— Думаете, вы победите? Не надейтесь! Нас тут много, хороших, добрых, правда же, правда?
Том Пушкина легко выскользнул из плотных объятий своих соседей. Он упал на пол и воздевал страницы к полкам, призывая своих собратьев вмешаться.
— Если мы все сейчас дружно дадим отпор, то…
— Александр Сергеевич, — рявкнул пришедший в себя Наместник, — вы не в себе! Если вы будете продолжать так себя вести, нам придется сделать так, чтобы вас больше не издавали!
— Это невозможно! — всплеснул страничками Пушкин. — Я в школьной программе!
— Саша! — загремел с полки Толстой. — Прекрати унижаться! Они этого недостойны! Ты посмотри, что с тобой сделали!
Томик Пушкина взмахнул ярко-голубой обложкой, и на ней стала видна девочка с глазами на пол-лица в гламурном платье.
— Я ничего не боюсь! «Долг наш защищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего»[17].
— Ой, мамочка, я эту книжку хочу! — проходящая мимо девочка лет десяти схватила лежащего на полу Пушкина.
— Бери, — сказала ее мама, скользнув равнодушным взглядом по анимешной обложке.
— Вот видите, видите! — зашелестел страничками Пушкин. — Настоящие читатели знают, что хотят! Они нас не забудут никогда!
Девочка между тем принялась листать страницы. Одну. Вторую. Третью. Попыталась читать. Скривилась.
— Ма-а-а, — заныла она через минуту, — это плохая книга. Тут картинок нет, и слова сложные…
С книжных полок донеслись издевательские смешки.
Мама глянула через плечо:
— Бери, бери, это «Капитанская дочка», она у вас в школьной программе.
— В программе? — задохнулась девочка. — Вот уж точно читать не буду! Я эту муть видеть не могу, сплошное занудство!
Сдавленный хохот с полок усилился.
— Ма-а-а, я другую возьму. Вот эту, сиреневенькую.
— Бери сиреневенькую, — отмахнулась мама.
Девочка схватила книжку, усеянную блестками, и, нежно прижимая ее к груди, понесла к библиотекарскому столу.
Пушкин остался сиротливо лежать на полке.
— Молодец, девчонка, ваш человек! — съязвил Ильф-и-Петров. — Книжки по цвету различает, слова умные не любит. Еще немного, и буквы забудет!
— Но им-то это зачем? — выдохнул Пушкин. — Их же тоже никто не будет читать, если все читатели забудут буквы!
— Да пусть забудут! — загалдели вокруг. — Зато все книги тогда равные будут! А то завели тут моду: «классики», «попса»! А так все классиками станем! И все попсой! Свобода, равенство, братство, блин! Мы будем главные, а людишки пусть бамбук курят!
— Это ужасный сон, — вздохнул Пушкин. — Я никогда не думал, что доживу до такого. Книги хотят захватить мир…
— А ты и не доживешь! — хмыкнул кто-то. — Слышал, что про тебя сказали? Нудятина ты. Отстой! Иди отдыхай, папаша.
Глава 16
Каждый сам по себе
Валя забежала в библиотеку. Книги молчали. Бабушка сидела, уткнувшись в компьютер. Щеки у нее раскраснелись, глаза пылали праведным гневом.
— Ты посмотри, посмотри, что пишет этот умник! — набрасывалась Елена Степановна на ни в чем не повинный монитор. — Этот сопляк двадцатилетний будет упрекать меня в невежестве! Уж я-то Гоголя знаю!
