Андрей Жвалевский - Смерть мертвым душам!
Обзор книги Андрей Жвалевский - Смерть мертвым душам!
Андрей Жвалевский
Евгения Пастернак
Смерть мертвым душам!
От редакции
Все началось с того, что Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак написали остросюжетнейший триллер, действие которого разворачивается в… библиотеке. Главные герои триллера — книги. Дети, правда, тоже попадаются, и многие из них терпеть не могут уроки литературы. Но в финале повести даже те, кто раньше засыпал при упоминании, скажем, Льва Николаевича Толстого, начинают понимать, что не вся классика — жуткая скукотища, что и «Война и мир», оказывается, очень даже ничего, и уже сами несутся в библиотеку писать фанфики по школьной программе. Фанфики (не путать с «фантиками»:-)) — переделки литературного произведения, над которым можно издеваться, как душе угодно: сочинять продолжения и пародии, переносить персонажей в другое время и место.
Потом Андрей и Евгения предложили нам провести конкурс фанфиков по произведениям школьной программы и лучшие работы опубликовать в книге. Мы согласились и даже нашли помощника в этом деле — газету «Русский язык» издательства «Первое сентября», — но никак не ожидали, что на нас обрушится так много и таких хороших работ. Школьники со всей России и из других стран прислали нам почти тысячу фанфиков, и талантливых текстов было очень, ну очень много! Вы сами можете в этом убедиться, зайдя на страничку конкурса на нашем сайте (pgbooks.ru). Победителей выбирать было невероятно трудно, но мы справились — хоть нам и очень жаль, что далеко не все замечательные тексты вошли в число призеров.
Итак, представляем леденящую кровь повесть «Смерть мертвым душам!» Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак и в придачу десять лучших фанфиков, из которых вы узнаете, как спаслась Муму, что стало с Ромео и Джульеттой, когда они поженились, что чуть было не натворила Снежная интернет-королева, и многое-многое другое.
Ваш «Розовый жираф»
Глава 1
Лед тронулся
Валя одним махом взлетела по ступенькам к бабушкиной библиотеке. Ступеньки были старые, и ходить по ним было страшно — особенно когда на них блестел февральский ледок, — зато не страшно было летать. Валя давно наловчилась оттолкнуться от первой, вторую и третью перепрыгнуть, потом еще раз оттолкнуться от четвертой, но не в центре, а в углу, где плитки не такие потрескавшиеся, и если все правильно рассчитать, то приземлиться можно прямо перед дверью. Если повезет, то на ноги. Если как обычно, то… короче, как обычно.
Валя с трудом оттянула старую дверь, всунула между нею и косяком портфель, чтоб не прихлопнуло, и быстренько вытерла испачканную ладонь о пальто. Ушибленное колено саднило, но не сильно. Бывало и хуже.
— Валюта, это ты?
Девочка вздрогнула и проскользнула вперед. Колокольчик над головой звякнул, кот под ногами мявкнул.
— А кто ж еще… — буркнула она, а потом крикнула: — Я, бабушка!
— Колени целы?
— Ну… Почти…
Валя, прикрывая колени портфелем, вошла в кабинет, где за столом сидела бабушка. Она у нее была самой-самой настоящей — в большой серой вязаной кофте. И пирожки у нее были наивкуснейшие. С капустой. И яблоками. А свои ослепительно седые волосы бабушка после юбилея начала собирать в правильный бабушкинский пучок. «Мне теперь, — смеялась она, — шестьдесят с хвостиком».
Бабушка достала термос с супом и раскладывала столовые приборы.
— Я мыть руки! — отрапортовала Валя, отшвырнула портфель в угол и отправилась в туалет.
В зале абонемента на нее со всех сторон уставились книги. Как только Валя заходила в любое помещение библиотеки, книги начинали на нее таращиться. Раньше она ругалась, просила отвернуться и не висеть над душой, но со временем привыкла.
Ну книги и книги. Смотрят и смотрят. Молчат же!
Хотя иногда Вале казалось, что книжное молчание сгущается, становится таким выразительным, что прямо дух захватывает. В такие моменты хотелось взять в руки какую-нибудь книгу. Наверное, чтобы отвлечься. Или чтоб убедиться, что они не живые, не кусаются и не могут говорить.
Валя провела рукой по корешкам пятой полки, выше она не доставала. Встала на носочки. Достала до краешка шестой. Почему-то сегодня именно эта, недосягаемая полка манила ее со страшной силой.
Валя подтащила лесенку, влезла на нее, схватила с полки книжку и жадно распахнула на первой попавшейся странице.
«В продолжение рассказа Остап несколько раз вскакивал и, обращаясь к железной печке, восторженно вскрикивал:
— Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся»[1].
Валя посмотрела в окно. Когда стоишь внизу, дома загораживают горизонт, но отсюда, со стремянки, виднелся краешек городской речушки, затянутой темным льдом. И — вот совпало! — именно тогда, когда Валя бросила взгляд на реку, лед на ней треснул и вздыбился.
— Что ты там делаешь?! — удивилась бабушка, выходя из кабинета. — Немедленно слезай!
Валя слезла, но медленно.
— Баб! Со мной книжка разговаривает! Она сказала, что лед тронулся, — и он тронулся! То есть треснулся! Вот смотри!
Как назло, книжка захлопнулась.
Но бабушка поверила им на слово. По крайней мере, торжественно кивнула:
— Конечно, книжки с нами разговаривают. Я-то знаю! Я уже тридцать шесть лет их слушаю!
Валя все-таки пыталась разыскать вещую страницу. Не столько для бабушки, сколько для себя. Однако книга раскрылась на совершенно других словах.
«В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок»[2].
— Вот видишь, — сказала бабушка, — даже книжка говорит тебе, что пора перекусить.
Междуглавие 1
Напрасная трата времени
— Не понимаю! — Если бы у Энциклопедии были плечи, она бы ими пожала.
А так — глубоко и презрительно вздохнула.
— Не понимаю! Жизнь и без того коротка. Сырость, солнце, жучки, дети — все они ведут нас в могилу, так стоит ли тратить драгоценные секунды на общение с… этими?!
Под «этими» Энциклопедия — и не она одна — понимала ничтожных людишек, что копошатся там, внизу.
— Да! Измельчали людишки! — гаркнул с нижней полки том с колосящейся рожью на обложке. — Русский человек издревле тянулся к книге, а теперь?
— Русский человек, — строго поправила Энциклопедия, — издревле был неграмотен…
— А кто притащил неграмотность на Русь, а? — Ржаной том, казалось, сейчас перепрыгнет через проход между шкафами и вцепится обидчице в переплет. — На Руси издавна писали на бересте! Издавна!..
— А еще сбор макулатуры! — сказал Ильф-и-Петров, прерывая историческую дискуссию.
Патриотически настроенный том закашлялся от возмущения. Толстую Энциклопедию передернуло так, что переплет затрещал.
— А макулатура тут при чем?! При чем тут эта гадость?!
— Ну как же? Придут дети за макулатурой, посмотрят, какие книги потолще…
— Они не посмеют! Я — Эн-ци-кло-пе-ди-я! Кладезь! Выверенное хранилище знаний…
— …которое никто не открывал уже два года, — снова влез Ильф-и-Петров.
Энциклопедия задохнулась от возмущения.
— Дурак! — сказала она неинтеллигентно. — И затея твоя дурацкая! Не о чем с людьми разговаривать! И неучем!
— Потому что духовности нет! — поддержал недавнего противника «ржаной» том.
Ильф-и-Петров тихонько хихикал.
Энциклопедия крикнула наверх, где солидно выстроились собрания сочинений:
— Эй! Классики! А вы что скажете?
— А что тут говорить? — неохотно ответил один из томов Толстого. — Все уже сказано. Читайте нас. А всякую ерунду новомодную не читайте.
Толпа серийных книжек с когда-то яркими, а теперь захватанными обложками невнятно загудела на нижней полке, но Ильф-и-Петров не дал им высказаться.
— Макулатуре слова не давали! — прикрикнул он.
Серийные испуганно замерли.
— Скучно же… — вздохнул Ильф-и-Петров. — Читают нас мало, а так хочется поговорить.
Глава 2
«Если идти все прямо да прямо…»
Ник брел куда глаза глядят.
Хотя нет, глаза глядели строго вниз, в утоптанный снег. Он с удовольствием провалился бы сквозь этот снег — не от стыда, а просто от тоски. Скоро каникулы, полкласса поедет в Питер, а он останется дома — у мамы опять нет денег.
Ник сердито пнул пакет, попавшийся под ногу.
Из пакета неожиданно вылетела книга, раскрывшись на ходу и суетливо шелестя сотней крылышек. Ник заинтересовался и пошел поднимать.
