Яромира Коларова - О чем не сказала Гедвика
Яромира Коларова - О чем не сказала Гедвика краткое содержание
Яромира Коларова
О чем не сказала Гедвика
26 декабря в 0 часов 12 минут при очередном обходе мною была замечена подозрительная личность, сидевшая на каменной ограде без перчаток, без шапки или какого иного головного убора. Решив, что означенная особа в нетрезвом состоянии и может замерзнуть, я окликнул ее. Она вздрогнула, подняла голову, но заметила ли меня, не знаю, потому что казалась незрячей. Тут я разглядел, что это подросток женского пола, посиневший от холода. Волосы светлые, глаза карие, на носу очки в черной оправе.
Девочка была очень худа, легко одета, несмотря на сильный мороз, и ни на один из моих вопросов не отвечала. Я препроводил ее в отделение, чтобы она обогрелась, а заодно и поела. Девочка никак не сопротивлялась, только молчала всю дорогу и по прибытии в отделение. Она выпила две чашки чаю, съела две порции гусятины, кусок хлеба и сдобную булку, из чего можно было заключить, что она сильно проголодалась. И тут же уснула прямо у стола. Мы уложили ее на служебную койку и запросили местный детский дом, не исчезла ли какая из их воспитанниц. Ответ был отрицательный, но при описании примет дежурная воспитательница высказала предположение, что, возможно, это Гедвика Покорна, возвращенная родителям в конце августа текущего года. При опознании предположение подтвердилось и после консультации с директором детского дома было решено девочку вновь определить туда до выяснения дела. Проснувшись, она продолжала молчать, ничем не выражая ни своего согласия, ни отказа, и только тупо смотрела сквозь нас, будто ничего не видя. Воспитательница заверила, что девочке будет оказана необходимая медицинская помощь и что они в свою очередь тоже наведут справки, по какой причине и каким образом вышеупомянутая Гедвика Покорна возвратилась из Праги в наш город и почему сидела на ограде неподалеку от детского дома.
Директор детского дома:На наш запрос родители Гедвики ответили, что она ушла не попрощавшись, вероятно сразу после сочельника. Утром 25 декабря ее уже дома не было. Мать сообщила, что в возвращении девочки не заинтересована, ибо за полгода та не привыкла к дому и постоянно проявляла неблагодарность, о чем свидетельствует и ее побег в канун рождества.
Гедвика до конца августа, то есть почти до двенадцати лет, жила в разных детских учреждениях, у нас она находилась со школьного возраста. Особых трудностей с ее воспитанием у нас никогда не возникало. Она легко приспосабливается к обстановке, довольно пассивна, охотно подчиняется детям, даже младшим по возрасту. В коллективе ее любят, потому что она всеми восхищается, а себя ставит на последнее место.
Успеваемость у нее ниже средней, прилежание и память хорошие, но она совершенно лишена честолюбия. Принимая во внимание ее здоровье, к занятиям мы ее особенно не принуждаем, считаем, что с несложной работой она справится успешно.
Ее здоровье постоянно доставляло нам хлопоты. Гедвика — альбинос, кроме того, у нее пониженное зрение, при искусственном освещении видит плохо. Очень восприимчива к инфекциям, однако серьезных болезней у нее не обнаружено, доктор считает, что всему виной ее альбинизм. В милицейском протоколе отмечено, что девочка очень худа. Гедвика всегда была такой и, несмотря на усиленное питание, заметно в весе не прибавила. Ест хорошо, любит сладости.
По решению суда Гедвику вернули матери. Мы руководствовались тем, что даже самый лучший детский дом не может заменить ребенку семью. Родители Гедвики разошлись еще до ее рождения. По неизвестным причинам мать ребенком не интересовалась, отец же девочку навещал регулярно и носил ей подарки. Возможно, именно его посещения и отталкивали мать. Отец Гедвики — один из тех, кого считают тунеядцами в нашем обществе. Он вел беспорядочную жизнь, и это в конце концов привело его к принудительной госпитализации.
Мать Гедвики вышла за него замуж очень молодой, вероятно по неопытности. После развода она закончила среднюю школу, вскоре вышла замуж вторично и родила еще двоих детей. Обследование ее новой семьи показало, что родители примерно заботятся о детях, хорошо обеспечены и положительно относятся к нашему решению.
Когда родной отец Гедвики был лишен прав отцовства, препятствий для возвращения Гедвики к матери не оставалось. На первое заседание суда мать по неизвестным причинам не явилась, но на втором выразила желание взять ребенка в свою новую семью. Ее муж также был согласен с решением.
Гедвика любила отца, но, принимая во внимание ее характер, можно было рассчитывать, что она привяжется и к матери, и к ее младшим детям. Мы были уверены, что она очень быстро освоится в новой семье. Как я уже говорила, Гедвика — ребенок общительный, легко привыкает к коллективу.
Ее бегство из дома меня чрезвычайно удивило. Я тут же приехала в детский дом и провела с ней целый день. Она не отвечала на мои вопросы и все время смотрела куда-то в сторону, как-то, я бы даже сказала, пренебрежительно. От еды она сначала не отказалась, но стоило мне посмотреть на нее, как она тут же перестала есть и уставилась куда-то в пространство.
Даже обстоятельный медицинский осмотр не дал никаких результатов, не было обнаружено никакого заболевания или следов насилия. Во время осмотра Гедвика на вопросы врача и сестры не отвечала. В школу ходит, письменные работы выполняет, но учителям не отвечает, никто не может добиться от нее ни звука.
Я считаю, что лучше всего некоторое время выждать, может быть, воспитательницам и детям удастся сломить ее молчание, в противном случае ее придется поместить в психиатрическую больницу.
Сотрудница отдела социального обеспечения:Гедвика — и молчит? Это же просто уму непостижимо, такой птенчик, такая крошка, от одного ее вида сердце сжимается, ручонки у нее как ощипанные крылышки.
Как сейчас ее вижу. Вдруг как вскрикнет: «Аисты, аисты!» — и к окошку прильнет, и плечики поднимет, если бы открыто было окно, кажется, упорхнула бы вслед за ними.
Я до сих пор слышу ее голосок: «Аисты, аисты», а потом: «Гриб, ой, красный гриб», и тут же: «Яблочко, я чуть не сорвала его; а вон заяц, живой заяц, представляете, это же заяц», — и так всю дорогу от Остравы до самой Праги.
Я думала, жара ее сморит, да где там, сама бы я тут же вздремнула, а она знай свое: «Домик, посмотрите, какой красивый домик, как бы я хотела жить в таком домике», и вдруг: «Пруд!», и тут же: «Кладбище!», и что-то еще и еще, в конце концов люди на нас даже оглядываться стали.
Сами знаете, какой народ любопытный, но я сделала каменное лицо, чтобы не лезли с расспросами.
Гедвику я раньше не знала, а она ко мне сразу потянулась: такой котеночек, скажешь ей ласковое слово, она примостится у тебя на коленях и мурлычет. Просто не представляю, кто мог ее так обидеть. Я уже на пенсии, но что из этого, работаю сиделкой и еще в Национальном комитете, в отделе социального обеспечения, нас мало, работка, как говорится, не сахар. Раньше я думала, что тут особых нервов не требуется, это вам не уход за больными, но ничего подобного, выходит, все одно, что тело, что душа, сколько беды ни видишь, а всякий раз переживаешь.
Я сама вызвалась отвезти девочку, у меня в Праге внучек, озорник, каких мало. Ему еще и двух годков не исполнилось, а он уже все лопочет, не баба говорит, а бабушка. Это невестка его научила, хорошая она женщина, мы с ней ладим, может, еще потому, что живем далеко друг от друга. Вот я и подумала: отдам девочку, побуду со своими, еще и к Градчанам схожу, я так люблю смотреть на них от реки. В Остраву — то я замуж вышла, теперь уже привыкла, но в Прагу меня все равно тянет, хоть и грязно там, и разрыто все до невозможности. Сто пятьдесят крон на дорогу — это для меня расход немалый, но ребенка-то ведь все равно кому-нибудь пришлось бы отвозить.
Поехали мы дневным поездом, места заняли хорошие. Гедвика устроилась поудобнее, расправила платьице на коленках, она такая худенькая, просто сердце сжимается. Мой бы сказал, что она чисто паучок, одни ножки торчат.
Была б она моя, я бы ей ресницы и брови чуть подвела, детям, правда, это не делают, но все на нее пялятся, и оно, конечно, ей не очень приятно. И я сама старалась не смотреть, но ее ресницы меня словно притягивали, в жизни я не видела таких глаз. Белые ресницы на пол-лица, а глаза красновато-коричневые, хорошо еще, что бедняжка носит очки, не так заметно.
Я ее спросила, рада ли она, что домой едет, а она своими глазищами на меня уставилась и молчит, только смотрит.
Она какая-то замедленная, мой бы сказал — туповатая, ответа из нее сразу не выжмешь.
— Не знаю, — вымолвила наконец, но, право же, над таким ответом раздумывать было нечего.
Когда я поближе ее узнала, то поняла, что не такая уж она тупая, как кажется, просто сперва выжидает, что вы от нее хотите услышать, понимаете ли, у нее просто никакого собственного мнения нет.
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
