Грегори Хьюз - Луна с неба
Обзор книги Грегори Хьюз - Луна с неба
Грегори Хьюз
Луна с неба
Посвящается Стефани и ее детям — Кайлу, Расселу, Эмбер и Тайе
Отзывы людей, которые работали над этой книгой
Заканчивая перевод, я уже имела твердое намерение написать автору и признаться ему в великой любви. Даже придумала, с чего начну: перефразирую речь Крысы, обращенную к Айсу. «Дорогой Грегори, — напишу я, — понимаю, что невежливо приставать к незнакомым людям, но я не буду навязываться. Просто хочу сказать, что я ваш самый большой фанат в России…»
Но ничего из этой затеи не вышло. У автора нет сайта, нет блога, нет электронного адреса в открытом доступе. Абонент в Сети не зарегистрирован. Кажется, ему вообще не до Сети. Если взглянуть на его биографию, можно лишь гадать, в какие дали увело его бесконечное путешествие.
И наверное, без этой завершающей детали впечатление от книги было бы неполным.
Евгения Алексеева, переводчикУдивительно добрая, до слез трогательная, очень грустная и уморительно смешная история. Вы просто не сможете не влюбиться в ее героев.
Браво автору!
И отдельное спасибо переводчику — именно благодаря ее таланту «Луна с неба» и по-русски читается как маленький литературный шедевр.
Вадим Тетевин, контрольный редакторМеня глубоко тронули хрупкость и поэтичность героини, выписанные без малейшей сентиментальности. Я бы очень хотела, чтобы вы полюбили эту книгу так же, как и я.
Лира Мухина, корректорС этой книгой в руках я два раза проехала в метро свою станцию. Потому что это как раз такая история, которую нельзя «дочитать потом». Тот самый случай, о котором мечтает любой запойный читатель: встретить книгу, в которую можно провалиться с головой.
Мария Рожнова, ведущий редакторГлава 1
Мэримаунт на Манхэттене — это маленький и уютный колледж в нью-йоркском районе Ист-Сайд. Когда-то это был женский колледж, но теперь уже нет, иначе я бы тут не учился. А мне здесь нравится. Учителя тут хорошие, а девчонки — очень хорошенькие. К тому же, когда сам выбираешь, какие курсы посещать, это не учеба, а одно удовольствие. Но на сегодня занятия закончились, и поэтому я сижу и пишу в библиотеке. Я пишу историю в самом чудесном городе мира, но начинается она не здесь. Она начинается в замечательном городе Виннипеге, вернее, даже не в городе, а в окружающих его прериях. Земля там такая плоская, что можно три дня смотреть, как собака бежит от тебя к горизонту.
Мне тогда было почти тринадцать лет. Многие думают, что это несчастливое число, но несчастья не стали дожидаться, пока мне исполнится тринадцать. Они уже были на подходе. Я чувствовал их приближение, летним вечером стоя на крыльце нашего домика в прериях. Я стоял и смотрел, как Крыса гоняет футбольный мячик между расставленными во дворе оранжевыми дорожными конусами. Она доводила мяч до конца дорожки из конусов и метким ударом отправляла его в футбольные ворота, которые папа привез ей из города. Потом она подбирала мяч из сетки и начинала заново.
Крыса играла в футбол и была вполне довольна собой. А вот я не был доволен Крысой. До летних каникул осталось всего несколько дней, а она уже их испортила. «Я думаю, папа скоро умрет». Вот что она сказала по дороге из школы — таким спокойным тоном, будто просила передать ей молоко. Так что, пожалуй, я не сам почувствовал грядущие несчастья. Мне о них сообщила Крыса.
Вы бы, наверное, подумали, что это просто болтовня десятилетней девчонки, но не все так просто. Крыса действительно очень странная. Часто происходит именно так, как она говорит. Например, однажды она предсказала, что сбежит наш пес. Я бросил мячик, и пес помчался за ним. «Ты больше никогда не увидишь эту собаку», — заявила вдруг Крыса.
Пес даже не посмотрел на мячик и припустил к горизонту навстречу заходящему солнцу, вздымая лапами маленькие облачка пыли. Мы с Крысой смотрели ему вслед до тех пор, пока он не пропал из виду навсегда. «Он не был у нас счастлив, — сказала Крыса. — Ты уж не обижайся».
А однажды она разбудила меня посреди ночи, повторяя, что какая-то беда случилась с ее лучшей подругой Фелицией. Раньше они с Крысой были неразлучны, но потом родители Фелиции развелись, и ей пришлось уехать в Чикаго. «Тебе просто приснился кошмар, — отмахнулся я. — Ложись спать».
Крыса часто видела сны — хорошие и дурные. С ними не справлялся даже «ловец снов», висящий у нее над кроватью, а он был, наверное, самым большим во всей Канаде. На следующий день, придя в школу, мы узнали, что Фелиция погибла — ее задушил какой-то психопат. Крыса очень горевала. Я тоже — Фелиция была славной девчонкой. Несколько дней Крыса не могла думать ни о чем другом. «Наверное, ее убил вендиго», — заключила она.
Вендиго — чудовище из индейских легенд. Это великан, который живет в лесу. У него красные глаза и когтистые лапы, он питается человечьим мясом и утоляет свой лютый голод, пожирая маленьких детей. Крысе этот персонаж страшно нравился.
Отец тогда усадил Крысу рядом с собой и объяснил ей, что на свете и правда есть чудовища, которые убивают детей, только это не мифические великаны, а настоящие люди, которых называют педофилами. Крыса тут же всей душой возненавидела педофилов, и они стали мерещиться ей на каждом шагу.
— Эй, Боб! — крикнула Крыса. — Хочешь погонять мяч?
Я не ответил.
— Ну ладно. Я наигралась, пойду в дом.
Вот вам вся Крыса, будьте любезны: папа скоро умрет, а я наигралась и пойду в дом.
Я повернулся кругом, глядя прямо перед собой. Со всех сторон было бескрайнее небо. Земля в Виннипеге плоская, но в этом есть своя прелесть. Особенно красивы закаты — можно наблюдать, как солнце садится прямо за горизонт. Так я и поступил, а затем поспешил убраться в дом вслед за Крысой, не дожидаясь комаров. Комары в Виннипеге очень злобные. Не знаю, зачем на свете вообще существуют эти твари… Они никогда не упускают возможности меня укусить, зато вот Крысу не трогают. Она для комаров неуязвима.
Я вошел в гостиную. Крыса плясала перед телевизором под речитатив Айсмена, самого популярного рэпера в хит-парадах. Она повернула бейсболку козырьком назад и трясла несуществующей задницей в такт музыке. Надо сказать, что произведения Айсмена пестрели отборной бранью, но Крыса никогда не ругалась, потому что не хотела расстраивать папу. Все крепкие словечки она заменяла звуком «пип». Так вот, она плясала и выкрикивала:
«Ты в мой район не суйся!» —
Сказал я сосунку
И снес уроду на пип
Пип-учую башку,
От-пик-ал его телку —
Пусть знает, кто сильней!
И всем его у-пип-кам
Навешал пи-пи-лей!
Когда Крыса подпевала Айсмену, пищать ей приходилось очень много.
— Ужин готов! — сообщил папа, входя в комнату с подносом в руках.
Он уже был малость поддатый. Вообще-то, обычно папа не прикладывался к бутылке до тех пор, пока мы с Крысой не ложились спать, просто сегодня начал пораньше. Он хороший отец, готов ради нас на все. И, трезвый или пьяный, готовил он так, что пальчики оближешь. Думаю, научился у нашей мамы.
Мама погибла в автокатастрофе, когда я был маленьким. Я мало что о ней помню, кроме того, что она была француженкой — не канадской француженкой из Виннипега, а самой настоящей француженкой из Франции. А ее отец работал шеф-поваром, и слава о нем гремела на весь Париж. Словом, наш папа умел готовить, где бы он этому ни научился, и сегодня на ужин он сварил французский луковый суп и сам испек хлеб с маслинами. Принимая миску из папиных рук, я внимательно всмотрелся в его лицо, но не увидел никаких признаков надвигающейся смерти. Папа выглядел вполне здоровым.
Крыса выключила телевизор и плюхнулась на диван.
— Гарсон, суп, будьте любезны, — чопорно проговорила она.
— Слушаюсь, мэм, — тем же тоном подхватил папа и повесил на руку салфетку, как заправский официант.
— В наше время стоит внимательно относиться к выбору собеседников, — продолжала Крыса. — В городе полно всякого сброда.
Крыса умела изображать много разных акцентов, но этот, аристократический британский, удавался ей лучше всего. Прямо не отличишь от снобов с канала Би-би-си. С другими акцентами она тоже неплохо справлялась — могла выдать вполне сносный ирландский или тягучий южный выговор. Вот только индийский акцент в ее исполнении ничуть не отличался от ямайского, а русский напоминал речь сильно простуженного графа Дракулы.
— Не желаете ли хлеба, мэм?
— Да, конечно. Всякой трапезе приличествует хлеб. А простолюдины пусть кушают пирожные.
— Что-нибудь еще, мэм?
