Юрий Кушак - Плывёт кораблик в гости. Стихи и переводы
Однако на этом история не кончилась. Как-то после удачной охоты, закопав под покровом ночи от греха подальше в углу огорода оленью тушу вместе с рогами, известный нам охотник до утра ворочался в постели, мучимый кошмарами. Как и в прошлый раз, очнувшись от дурного сна, он понял, что его тень опять куда-то запропастилась. Но теперь он не стал заглядывать под кровать, а, схватив половую щётку, шваркнул ею поперёк портьеры. Наконец, извергнув многократное чихание по причине бросившейся на него пыли, он дёрнул за шнур. Каково же было удивление, когда и там не обнаружилось пропажи!
В окне перед ним стоял бесконечно серый, мокрый, затравленный денёк, побрякивая о стёкла яблоневыми рогами. И нехорошее предчувствие совершенно помутило и без того смятенную душу охотника. Он даже не стал вызывать доктора.
Как потом оказалось, предчувствие его не обмануло.
А дело было так. Накануне вечером, когда охотник на опушке обкладывал брезентом коляску мотоцикла, гружённую олениной, принялся сильный дождь. «Чем так мокнуть, лучше заночевать под какой-нибудь ёлкой», – подумала, едва шевелясь, тень охотника. И осталась. Но заснуть ей в ту ночь не пришлось. Разные мысли лезли в голову.
Давно не лежала у тени душа к хозяину, давно бы его оставила – уж очень жесток и жаден. Да как уйдёшь, когда с рассвета дотемна у него под пятой! Лишь одна она и знала, какой разор чинил он в округе, сколько живности извёл на тайную продажу. На многое приходилось закрывать глаза, хотя бывали случаи, когда тень успевала дотянуться до тени какого-нибудь раззявы зайца – тот и задаст стрекача. Охотник с досады однажды чуть свою тень в землю не втоптал. Горюет тень, сидя под ёлкой. Дождь шипит, как масло на сковородке. Не спится. А тут ещё две заячьи тени лисью тень догнали.
– Вот видишь, – сказали заячьи тени лисьей тени, – в два счёта догнали! Но мы ж тебя не трогаем! Ты скажи своему лису, пусть и он наших зайцев не трогает.
– Я-то скажу, – отозвалась лисья тень, – а толку-то! Разве он меня слушает. Он сам вчера от охотника еле ноги унёс.
Помолчали.
Тогда тень и вылезла из своего укрытия. Вообще говоря, в этих местах боялись даже тени охотника. Но под ночной моросью скукоженный её вид был так жалок, словно её хозяину снился сейчас нехороший сон. Вполне вероятно, что так оно и было.
Выслушав тень охотника, все согласились, что положение её самое незавидное. Хотели её как-то отвлечь от чёрных мыслей, да филин вспугнул. И вот, лишь добежали они до огромного дуба с расщеплённой вершиной, как увидели под ним тень убитого оленя. Она буквально умирала от горя.
Надо было видеть в те печальные минуты тень охотника. На ней просто лица не было.
– Это не я! – крикнула она не своим голосом, как если бы это во сне кричал охотник.
Возле умирающей собралась толпа. Тени постарше пытались успокоить тень охотника. Другие в лучшем случае старались её не замечать.
После похорон, когда тени стали расходиться по своим хозяевам, к ней подошла лохматая тень небольшой легавой, служившей у егеря.
– Попрошу вас остаться, – вежливо протявкала она, отводя тень охотника в сторонку от любопытной лисьей тени. – Вам, по-моему, спешить некуда…
…А охотник тем временем стоял у окна, бессмысленно разглядывая мокрые голые ветки, и раздумывал о случившемся. Без тени он чувствовал себя не в своей тарелке. Маленький городской посёлок уже проснулся, и первый автобус, фыркая грязью, поскакал по направлению к базару. В дверь позвонили. «А вот и доктор», – с облегчением подумал охотник, хотя доктора-то он не вызывал.
Увидев в дверях представителя власти с милицейским околышем на фуражке и егеря с собакой, он сразу понял, что предчувствие его не подвело.
– Это не я! – крикнул он. – Как вы смеете!
…Подписав протокол об изъятии у него убитого оленя, матёрый браконьер мысленно перебирал всех знакомых, пытаясь догадаться, кто его предал. «Скорее всего это такой-то, – решил он по дороге, наступая в лужах на тень легавой. – Хотя вполне это мог сделать и такой-то…»
О собственной тени он даже и не подумал.
* * *И вот наступило утро большой охоты. Мы с Другвасей образовали отдельную группу с чисто научными и экспериментальными целями. И главная роль, разумеется, в нашей группе отводилась Васиному Мухтару.
Даже самые мудрые волки, забыв осторожность, плюнули на красные флажки и валом повалили в нашу зону, где, разбрызгивая копытцами мокрый снег, блеял и скакал привязанный верёвкой к колышку козлёнок.
Я уже уложил, должно быть, с дюжину хищников, как вижу: из-за сугроба выпрыгивает прямо передо мной огромный волчище. А ружьё-то у меня не заряжено: только перед этим выстрелил. Вот тут-то я и узнал всю храбрость и находчивость Мухтара. Как спринтер по стадиону, промчался он по кругу, верёвка натянулась и, когда хищник поджался для гибельного прыжка, срезала его под самые коленки. Кувыркнувшись, волчище шмякнулся на спину перед козлёнком, а тот не сплоховал: бац его рожками, да ещё как! Конечно, может быть, это со страху мне так показалось. Однако волк подхватился и выскочил прямо на Петра Валентиновича. А уж у того рука верная.
– Хватит, – сказал Пётр Валентинович, – так дело не пойдёт. Бесчеловечно на живую приманку голодных волков травить. У волка и шансов нет от пули уйти, разве это охота? Истребим всех волков – кто ж от падали лес очищать станет? Зверь-то он хищный, да нет в природе ненужного зверя.
И все с ним согласились. Только козлёнок Мухтар всё время жался к нашим ногам и виновато блеял, будто хотел сказать: «Ме-е, я не виноват, они первые начали!»
Вот и кончилась замечательная наша охота. Другвася теперь ни за что не хотел расставаться с Мухтаром и решил его взять с собой в Тюмень.
– Да тебя ж засмеют! – отговаривал его егерь. – Там у вас, поди, с болонками да с пуделями гуляют, а ты с козлом, вот смеху-то!
– Ничего, – сказал Другвася, – мы себе цену знаем. Ко мне, Мухтар!
Мы простились. До самой подводы, ожидавшей меня и Другвасю на дороге, я нёс Мухтара, своего спасителя, в рюкзаке за спиной: он ехал, завязанный по самую шею в брезент, и то и дело поторапливал меня острыми своими коленками. И пока мы дошли до подводы, чтобы ехать на станцию, я сочинил про него сказку. То есть не совсем про него, а про такого же храброго козлёнка, у которого тоже чесались рожки. И в знак благодарности Мухтару её и посвящаю.
Как у козлёнка рожки чесались (Сказка)
Не оттого бодался козлёнок, что бодливым рос, а оттого, что рожки чесались. Маленькие рожки – две шишки еловые.
Козла боднёт, поросёнка боднёт, ведром гремит, с бочкой бодается. Индюк – наутёк, только пыль столбом.
А рожки всё чешутся.
Пёс-старожил уж на что терпелив, чуть что – в конуру, и тот не стерпел: бум! – по стенке, бум-бум-бум! – по другой, стучит, гремит барабанная музыка. Проучил он козлёнка: как большого, облаял да зевнул не без умыслу – всю пасть показал.
А рожки всё чешутся.
Чешутся рожки, хоть из дому беги. И пошёл козлёнок себе место искать – пободаться на воле, чтобы зуд остыл.
Идёт по дорожке, свои шишки несёт. Тут ягнёнок навстречу – две ракушки на лбу, в глазах тоска знакомая.
– Чешутся? – сказал козлёнок. – Ну, сейчас полегчает.
Боднул он ягнёнка, да и тот не в долгу: завитые ракушки шишек острей. Бодались-бодались, а ведь в шубах, жара.
– Ладно, – сказал ягнёнок. – Голова только болит, а всё равно рожки чешутся. Надо бы шершавое найти, шершавое хорошо помогает.
И пошли они дальше – чинару искать. А навстречу – телёнок. Головой мотает, на небо мычит. А рожки у него как два белых огурца. Мычи не мычи – растут!
Вот и трое их стало, по одной беде товарищей, идут о шершавый ствол рожки чесать.
А в ореховой чаще волк, шакал да лиса у лесного ключа сошлись. Вкусна вода, да не телятина, не барашек свежий, не козлёночек. Водой голода не зальёшь. Стали они разбой замышлять, а тут навстречу: топ-топ по тропе, да тук-тук, да скок-скок. Угощеньице!
– Тот, что первый, – мой! – решил волк.
– Второй моим будет! – тявкнул шакал.
– А уж я козлёночка заберу, – облизнулась лиса.
И двинулись обе компании – кто тропкой, а кто кустами – у каждого-то забота своя.
Тут козлёнок споткнулся, копытце потерял. Пока искал копытце, пришло ему на ум: неспроста сорока трещит, орешник шуршит – разбойники там. Про то и сказал своим товарищам.
Замычал телёнок:
– My! Прощайте, мои огурчики!
Заблеял ягнёнок:
– Бе! Прощайте, мои ракушки!
А козлёнок – шишки вперёд, скок-скок и запел:
– Ах вы, рожки, мои рожки,
Мои сабельки!
Не боюсь я злого волка
Ну ни капельки!
Волк лисе говорит:
– Твой-то того, помешанный, – и замедлил шаг.
А козлёнок ещё громче:
– Ах вы, рожки, мои рожки,
Вы кинжальчики!
Выходите-ка, шакалы
И шакальчики!
Шакал на лису косится:
