Филип Пулман - Янтарный телескоп
И уносили ее от тела.
Мэри мысленно протянула нить к своей физической оболочке, попытавшись вспомнить все что было в ней: все чувства, которые делают живое живым. Ласковое прикосновение к шее хобота ее подруги Аталы. Вкус бекона и яиц. Дрожь ликования в мускулах, когда она подтягивалась на отвесной скале. Легкий танец пальцев на клавиатуре компьютера. Запах жарящегося кофе. Теплота кровати зимней ночью.
И постепенно она перестала перемещаться; невидимая нить прочно удерживала ее на месте и она ощущала на себе давление потока.
А затем произошла странная вещь. Постепенно, по мере того, как она подкрепляла свои чувства другими воспоминаниями (дегустация маргараиты со льдом в Калифорнии, столик под лимонным деревом на террасе ресторана в Лиссабоне, холод инея, который она счищала с ветрового стекла своего автомобиля), она чувствовала ослабление напора Пыли. Давление уменьшалось.
Но только на нее: вокруг и выше и ниже, гигантский поток струился с прежней скоростью. Так или иначе имелась небольшая неподвижная область вокруг нее, где частицы сопротивлялись потоку.
Они понимали! Они чувствовали ее тревогу и отвечали на нее. Они понесли Мэри назад к ее покинутому телу и когда она снова увидела его вблизи, такое безмятежное, в целости и сохранности, сердце ее сотрясло беззвучное рыдание.
Затем она погрузилась в свое тело и очнулась.
Мэри глубоко и судоржно вздохнула. Она уперлась руками и ногами в шершавые доски платформы, и если минуту назад она чуть не сошла с ума от страха, то теперь ее переполнял невыразимый восторг от того, что она вернулась в свое тело, на платформу, в материальный мир.
Наконец она села и попыталась осмыслить происшедшее. Пальцы ее нащупали подзорную трубу и она трясущейся рукой, которую придерживала другой рукой, поднесла трубу к глазам. Никаких сомнений: неторопливое течение превратилось в поток. Ничего не было слышно, а без подзорной трубы и видно, но даже отняв от глаз подзорную трубу, Мэри продолжала ясно ощущать этот поток и еще кое-что, что она не почувствовала, когда пребывала в ужасе вне своего тела: глубокое горе было повсюду в воздухе.
Теневые чстицы знали, что происходит и были убиты горем.
И сама она частично состояла из теневой материи. Часть ее была подчинена этому потоку, что двигался через космос. И так было и с мулефа и со всеми людьми в каждом из миров, с каждым одушевленным существом, где бы то ни было.
И если она не выяснит, что происходит, все они могут оказаться унесенными в забвение, все до единого.
Мэри вдруг очень захотелось обратно на землю. Она спрятала подзорную трубу и отправилась в долгий путь вниз.
Отец Гомез прошел через окно вечером, когда солнечный свет потускнел, а тени удлинились. Он увидел, как и Мэри некоторое время назад, огромные колесные деревья и дороги, прорезающие прерию. Но сейчас воздух очистился от дымки, поскольку прошел небольшой дождь, и отец Гомез мог видеть дальше, чем Мэри. В особенности его внимание привлекло море, поблескивающее вдалеке, на котором мелькали какие-то белые пятна, возможно паруса.
Он подтянул свой рюкзак и отправился по направлению к морю посмотреть, что же там такое. Одно удовольствие было идти этим спокойным вечером по гладкой дороге, слушая стрекотание каких-то похожих на цикад насекомых в высокой траве и ощущая на лице мягкое тепло закатного солнца. И воздух тоже был великолепный, чистый и свежий. В нем не было ни капли запахов нефтепродуктов, которыми так сильно был насыщен воздух в одном из миров, который он прошел, в мире, которому принадлежала искусительница, его цель.
На закате он вышел к небольшому мысу возле узкой бухты. Если здесь были приливы, то сейчас было как раз время прилива, ибо над поверхностью воды виднелась только небольшая полоска белого песка.
Плавающих существ в бухте была дюжина или больше. Отец Гомез остановился, обдумывая увиденное. Дюжина или больше огромных белоснежных птиц размером с небольшую шлюпку с длинными, примерно два ярда длиной, прямыми крыльями, которые волочились по воде. Но были ли это птицы? Перья, головы и клювы их мало чем отличались от лебединых, но эти крылья были явно расположены одно за другим…
Внезапно они увидели его. Головы резко повернулись, и все крылья разом поднялись, точь-в-точь как паруса яхт, изгибаясь под дующим в сторону берега бризом.
Отец Гомез был поражен красотой этих крыльев-парусов, их совершенными формами, и скоростью птиц. Затем он заметил, что у них были не только паруса, но и весла: под водой были видны их ноги, расположенные не как крылья одно за другим, а рядом, и с помощью крыльев и ног они достигали на воде впечатляющей скорости и маневренности.
Когда первая птица достигла берега, то ринулась через песок прямо на священника.
Она злобно шипела и мотала головой, переваливаясь с боку на бок и щелкая клювом.
В клюве виднелись зубы, напоминавшие ряд изогнутых крючьев.
Отец Гомез был примерно в сотне ярдов от кромки воды, на низком травянистом мысу, и у него было достаточно времени, чтобы положить рюкзак, взять винтовку, зарядить ее, прицелится, и выстрелить.
Голова птицы взорвалась красно-белым облаком. Существо резко остановилось, потом сделало несколько неуверенных шагов и рухнуло на грудь. Оно жило еще минуту или больше. Ноги дергались, крылья хлопали, и большая птица билась в кровавом круге, поднимая в воздух траву, пока остатки воздуха красными пузырями не вырвались с долгим хрипом из легких, и существо затихло.
Другие птицы остановились, как только первая упала, и стояли, наблюдая за ней и за человеком. В их свирепом взгляде мелькнуло понимание. Они переводили взгляд с отца Гомеза на мертвую птицу, с нее на винтовку, с винтовки на его лицо.
Он снова поднял винтовку к плечу и увидел, что птицы среагировали, неуклюже подавшись назад и столпившись. Они поняли.
Они были прекрасными большими и сильными созданиями, похожимим на живые лодки.
Если они знали, что такое смерть и могли связать смерть с ним, то это может явится основой для плодотворного взаимопонимания. Как только они по-настояшему научатся боятся его, они в точности исполнят все, что он им прикажет.
Глава двадцать восемь. Полночь
— Мариса, проснись. Сейчас приземлимся, — сказал лорд Азраэль.
Их самолёт летел с юга, под ними бурный рассвет заливал базальтовую крепость.
Госпожа Коултер больная и разбитая нехотя открыла глаза. Она не спала. Пока самолёт направлялся к бастионам, она видела, как ангел Ксафания скользил над посадочной полосой, и поднимался, кружась, к башне.
Стоило самолёту приземлиться, лорд Азраэль выскочил и помчался к королю Огунве на западную сторожевую башню. Никакого внимания на госпожу Коултер он больше не обращал. Двое техников, которые немедленно прибыли обслужить самолёт, тоже её не замечали, ни один не спросил о гибели летательного аппарата, ею похищенного. Она словно бы стала невидимой. Грустно направилась она в комнату в адамантовой башне, а дежурный предложил принести ей туда кофе и перекусить.
— Чего-нибудь… Что найдёте, — сказала она.
— И кстати, — продолжала госпожа Коултер, когда человек уже повернулся, чтобы уйти, — алетиометрист лорда Азраэля, господин…
— Господин Басилид?
— Да. Найдётся ли у него время заглянуть сюда?
— Он сейчас работает со своими книгами, мэм. Я передам ему, чтобы поднялся, как сможет.
Она умылась, переоделась в чистую рубашку, что оставила себе. Ледяной ветер, сотрясавший окна, серый утренний свет заставляли её дрожать. Она подбросила немного угля на каминную решётку, надеясь, что её перестанет колотить. Но холод был в самых её костях.
Через десять минут в дверь постучали. Бледный темноглазый алетиометрист вошёл, слегка поклонился. Деймон-соловей сидела на его плече. Вслед за ним пришёл дежурный с подносом, принёс хлеб, сыр и кофе.
— Спасибо, что пришли, господин Басилид. Позвольте, я предложу вам подкрепиться?
— Я выпью кофе, благодарю.
— Прошу вас, скажите, — произнесла она, едва успев налить кофе, — я уверена, что вы следили за всем, что произошло: жива ли моя дочь?
Собеседник колебался. Золотая обезьяна стиснула руку хозяйки…
— Она жива, — осторожно произнёс Басилид, — но к тому же…
— Что? О, прошу вас, о чём вы?!
— Она сейчас в мире мёртвых. Какое-то время я не понимал, что сообщает мне прибор. Но теперь сомнений нет. И она, и мальчик вошли в мир мёртвых, и открыли путь вовне призракам. Как только мертвецы выйдут, они растворятся, как их деймоны ранее, но похоже, для них это желаннейшая участь. Ещё алетиометр поведал мне, что девочка поступила так, поскольку услышала случайно предсказание о том, что смерти когда-нибудь придёт. И она решила, что эту задачу предстоит выполнить ей.
