Вольфганг Хольбайн - Зеркальное время
Но нет, это было не совсем так! Юлиан понял, что он вышел на ту же сторону. Он очутился перед той же дверью, и в окружающей обстановке не изменилось ничего.
Алиса потушила лампу и вывела Юлиана наружу.
Перед ними простиралась покинутая, затихшая ярмарочная площадь. Лишь кое-где светился одинокий огонек, но эти островки света лишь подчеркивали окружающую темноту.
— Что это? — спросил он.
— Место, которое исцеляет боль, — загадочно сказала Алиса. — Идем, я все тебе покажу.
Юлиан коснулся ее руки и почувствовал, что за зеркалом Алиса избавилась от страха прикосновений.
Алиса водила его так же, как водил Рогер там, по другой, обреченной на гибель ярмарке в мире перед зеркалом, и, по сути, Юлиан не увидел ничего нового. Но если та ярмарка шумела, сияла и бурлила, здесь царили тьма и тишина. Большинство заведений было закрыто. Лишь изредка кто-нибудь попадался им навстречу, и это были только дети и подростки. Многие им улыбались и поднимали руку для приветствия, но одна девочка лет восьми остановилась.
— Это он? — спросила она у Алисы.
— Да. Только дай ему немного времени. Вы еще успеете засыпать его вопросами.
— Похоже, меня здесь уже заждались, — задумчиво сказал Юлиан. — Ах да, ведь я был вашей последней надеждой.
Алиса промолчала, а Юлиан заметил одну странность: горечи в его словах стало намного меньше, чем еще несколько минут назад. Чувство одиночества и потери все еще оставалось, но это было скорее воспоминание о боли, чем настоящая мука. Что там сказала Алиса? Место, которое исцеляет боль?
Они шли дальше, и он спросил:
— Здесь всегда так тихо?
— О нет. — Она засмеялась. — Ты сам увидишь, здесь иногда даже слишком шумно и слишком весело. Многие наши пока еще там, снаружи.
— Откуда они здесь?
— Сюда ведет не единственный путь, — уклончиво сказала Алиса и вздохнула: — Кто знает, может, и место это тоже не единственное...
— Но ты не ответила на мой вопрос, — сказал Юлиан.
Алиса сделала извиняющийся жест.
— Многие сами находили сюда дорогу. Или их забрали, как Рогер тогда хотел забрать тебя. Ты должен простить Рогера, Юлиан. Он не знал, кто ты, когда вы встретились в первый раз. Он принял тебя просто за мальчика, которому плохо и одиноко и который ищет место, где бы он был счастлив. Должно быть, он почувствовал по тебе, что ты наш. Если бы он мог предположить, кто ты такой, он бы не заговорил с тобой. Когда я это заметила и попыталась тебя предупредить, было уже поздно.
Юлиану не понравилось, что она так горячо бросилась защищать Рогера.
— Но ведь Рогер сказал, что вы с ним единственные, кто...
— ...попал сюда по ошибке, случайно, да, — перебила его Алиса. — Это правда. Но твой отец... — Она вздохнула и некоторое время смотрела мимо Юлиана куда-то в пустоту, подбирая точные слова. — Видишь ли, — начала она изменившимся тоном, — он неплохой человек. Он никогда не забывал о том, что здесь произошло, и всю свою жизнь страдал из-за этого. Он пытался все исправить, искал исчезнувший осколок и заботился обо всех оставшихся, о сиротах и покалеченных, а когда он обнаружил это место, то понял, что здесь могут найти убежище те, кто в мире лишние. Некоторых он привел сюда. Детей, которых били и мучили родители, которые все потеряли или хотели сбежать. Он никогда не уводил сюда многих сразу, чтобы не привлекать внимания, но со временем...
— Это значит, что он был здесь? — взволнованно спросил Юлиан. — И значит, я могу его здесь встретить?
— Нет, — ответила Алиса. — Он уже не приходит сюда. Мне очень жаль.
Но и разочарование, которое он испытал при этих словах, не было слишком глубоким, вопреки его ожиданиям.
Потом он вдруг остановился и оцепенел, увидев на другой стороне дороги ветхий сарайчик зеркального мага.
— Нет! — испуганно воскликнула Алиса. — Это единственное место, куда мы никогда не заходим. И уже пора. Скоро придут остальные, нам надо с ними поздороваться.
Они возвращались к стеклянному лабиринту Рогера, но Юлиан заметил, что Алиса делает большой крюк, держась подальше от колеса обозрения. Он язвительно спросил:
— Что, еще одно единственное место, к которому нам нельзя подходить близко?
— Нет. Туда можно пойти. Но мы делаем это редко. Все, что находится по ту сторону колеса обозрения, принадлежит троллям. Они тебе ничего не сделают, — поспешно добавила она, — но там темно и страшно. Мы избегаем их территории, как и они редко заходят на нашу половину.
— Тролли? — пролепетал Юлиан. — Здесь?
— Но их мир тоже был разрушен, — ответила Алиса. — Им тоже некуда было бежать. И они нас не трогают, пока мы не трогаем их. Тут всем хватит места.
Они дошли до стеклянного лабиринта, и вдруг открылась дверь и появился Рогер в сопровождении целой орды смеющихся шумных детей.
Эта картина повергла Юлиана в шок. Он знал, откуда они пришли, но это никак не походило на группу перепуганных подростков, которые только что едва спаслись из Армагеддона, эта веселая толпа, напоминающая школьников во время экскурсии.
Поток детей и подростков, выходящих из дверей стеклянного лабиринта, казался нескончаемым. Потом показались и взрослые. Сперва немного: мужчина в старомодном костюме, толстая женщина, которая вела за руку еще более толстого ребенка, а тот, в свою очередь, вел на поводке еще более толстую собачку; хозяин павильона в кепке и с шелковым цветком в петлице.
Вскоре их стало больше, а дети среди них попадались все реже. А потом Юлиан увидел мадам Футуру. На ней было все то же дорожное платье, а в руке она держала сумку, куда в спешке побросала свой скарб, чтобы убежать от беды. Но это ей не удалось.
Так же как и всем остальным, вышедшим из лабиринта до и после нее.
Ибо в этом состояла ужасная правда, наихудшая часть проклятия, которое навлек на них его отец своим злодеянием: веселые дети, сопровождавшие Рогера, были, видимо, те самые, о которых говорила Алиса, — заблудшие и безродные, нашедшие сюда дорогу сами или с помощью отца Юлиана. Но те, которые выходили теперь — публика, владельцы аттракционов, артисты, фокусники, дети, мужчины, женщины, — все это были мертвые, невинные жертвы катастрофы, чьи души были обречены на вечную, не ведающую покоя жизнь, пойманные в этот заколдованный круг бесконечного повторения, который не остановится уже никогда.
— Нет! — прошептал он. — Это...
— ...не так плохо, как ты думаешь, — сказал Рогер. — Они не несчастны и чувствуют себя здесь так же хорошо, как и мы. Ты только взгляни!
И действительно, мужчины и женщины, смеясь, расходились по всей территории ярмарки. Всюду стали подниматься жалюзи, зажигались свечи и раскрывались двери павильонов. Ярмарка проснулась, зашумела, запестрела огнями и красками. И только другая часть позади колеса обозрения продолжала оставаться темной и мрачной. Но Юлиан знал, что и она наполнена жизнью, пусть даже и внушающей страх.
Зрелище было абсурдное. Беспечная радость на лицах людей казалась ему наказанием, к тому же подлым. Они не сознавали, что обречены на вечное проклятие! Это был вовсе не рай, о котором рассказывал ему Рогер. Это было чистилище!
— Ты все поймешь, когда побудешь здесь, — сказал Рогер. — Ведь неизвестное всегда страшит нас, понимаешь? Потом ты даже полюбишь это место.
— Так же как и вы? —почти выкрикнул Юлиан. — Так сильно, что мне уже никогда не захочется уйти, да? — Он сбросил руку Рогера со своего плеча. — Если это так, то я не понимаю, на кой черт вам сдался тот осколок?!
Рогер начал отвечать, но Юлиан не стал слушать, а развернулся и широкими шагами пошел прочь, в темноту.
Но гнева и боли ему хватило ненадолго. Он уже не мог противостоять очарованию этого места. То была темная, зловещая тяга, но ужас и очарование, видимо, в чем-то родственные чувства, потому что, не забывая, почему все эти люди очутились здесь, Юлиан в первую же ночь присоединился к их веселью. А через неделю — приблизительно тогда он перестал считать дни; да и зачем календарь, если один день неотличим от другого и конца этому не будет никогда? —он уже не помнил, что был когда-то несчастлив.
Он часто беседовал об этом с Алисой и вскоре стал разделять ее мнение, что больше у них нет шансов как-то изменить положение.
Недели миновали, месяцы или годы? Юлиан не знал, да это и не играло никакой роли. Все было именно так, как ему предсказывал Рогер: на этом месте он был счастлив и мог быть тем, чем хотел. Правда, совсем иначе, чем он когда-то по-детски воображал себе: как он вступает в кровавые битвы с бандами разбойников и черными рыцарями, побеждает драконов и спасает от смертельной опасности прекрасных принцесс.
То, что он испытывал здесь, было похоже на вечную воскресную прогулку. Он никогда не уставал. Ему не нужно было есть и пить, разве что иногда хотелось полакомиться сахарной ватой или закусить жареной рыбой. А самое прекрасное было то, что ему никогда не наскучивала эта жизнь. Катался ли он по дороге привидений, смотрел ли спектакль лилипутов, кружился ли на карусели или взлетал на качелях — все это захватывало его в сто раз сильнее, чем в самый первый раз.
