Марина Воскресенская - Последний из эльфов
— Кто вы? — осведомился он, все еще не в состоянии придти в себя от столь странной встречи.
— Я? Кэйлик Бхир, мой мальчик.
Том сглотнул и мигнул.
— Я даже не буду спрашивать, кто ты, — проскрипела старуха.
Том кивнул.
— Хотите? — спросил он наконец, вытаскивая из сумки хлеб.
— Нет, что ты! Я ем только мороженое! — отмахнулась старуха.
— Мне вам чем-нибудь помочь? — осторожно спросил Том, убирая хлеб.
— Да. Вот именно. За этим я и пришла. Звезды говорили, что ты придешь, а ветер шепнул, что ты уже здесь, а снег наметил твои следы, а облачка указали путь.
— Что же случилось? — спросил Том, пританцовывая на месте: холод уже начал доставать его.
— Он отнял у меня посох! — заголосила вдруг старуха, и ее бледные серые глаза наполнились кровью.
— Кто? — опешил Том.
— Нарионус! — выдохнула Кэйлик Бхир.
— Но что я могу сделать? — удивился Том.
— Просто отними мой посох у него! — рявкнула старуха.
— Хорошо. Я попробую. Пойдемте. Наверное, холодно стоять тут, на ветре, — заметил Том.
— О! Я никогда не мерзну! — ответила Кэйлик Бхир, неожиданно успокоившись.
Том пошел рядом с ней, а цапли недовольно переглядывались и курлыкали, указывая острыми носам на незваного гостя.
— А знаешь, в начале сотворения Перекрестья я была такая как ты, — сказала задумчиво Кэйлик.
— М-м… — ответил Том.
— И знаешь, что? — спросила бабулька.
— Нет. Я очень рад бы услышать. Да, — ответил Том тихонько.
— Замечательно! — ответила Кэйлик.
— А? — удивился Том. — О чем вы?
— Да ты не кричи. Я все слышу. Этот ветерок для меня — музыка. Я различаю падение каждой снежинки в этих краях.
— О чем вы? — повторил Том.
— А! Замечательно. Я имею в виду, отличные были деньки! — кивнула Кэйлик.
Вскоре они спустились по обрыву, где внизу показались редкие деревья и кусты.
— Красиво здесь, правда? — спросила Кэйлик, потирая ладони.
— А? — переспросил Том.
— Не кричи. Я говорю: красиво здесь, — сказала Кэйлик.
— Да, — согласился Том. — Очень.
— Помню, мы с Дедом Морозом еще детьми играли в этих полях в снежки и катали снежных баб, — сообщила Кэйлик.
— Вы знали Деда Мороза? — удивился Том.
— Да. Еще задолго до того, как родился его двоюродный брат Санта Клаус.
— Санта Клаус? — воскликнул Том.
— Да. Его я тоже знаю. Но была у него всего пару раз на сортировке подарков, — задумчиво ответила старуха.
Том застыл с открытым ртом.
— Да не удивляйся ты так, Том, — сказала Кэйлик Бхир, останавливаясь рядом с ним.
Том похлопал глазами.
— Ну знаю я Санту и что же с того? Санта отличный парень, только вот очень капризен, — посетовала Кэйлик.
Кэйлик вздохнула, кивнула Тому, чтобы он шел за ней, и отправилась дальше по заснеженной равнине. Кэйлик и Том шли еще около полу-часа, а редкие деревца уже давно превратились в лес, который становился все гуще и гуще. Том многое узнал от Кэйлик о ее дружбе с хладнокровными ундинами и черными филинами — разносчиками. Кэйлик сообщила, что их вполне можно приручить, но только если очень постараться. Черных филинов она называла златоклювами, а ундин — сноумермейдами. Если первые живут в дуплах пустых деревьев (деревьев без душ), то другие — исключительно подо льдом. Особенно их много в Безымянном море. На втором привале Том и старуха устроились под кустом остролиста на опушке этого леса, хоть Том и сопротивлялся поначалу, сам не зная, почему. Пока Том доедал хлеб, Кэйлик выпросила у него посох и стала его разглядывать. Том, занятый пищей, не заметил, как ярко и алчно загорелись ее глаза в этот момент.
— А знаешь, — заметила Кэйлик, крутя в руках посох. — Он ведь лишил меня права на каникулы!
— Кто? — удивился Том.
— Нарионус! — ответила она.
— Можно посох назад? — встревожился Том.
— Красивый мой! — шепнула она посоху, совершенно не обращая внимание на Тома. — Твой хозяин с тобой плохо обращается?
Том привстал.
— Нет, мальчик. Он и так послужил тебе достаточно, а теперь послужит мне! Я хочу отдых! — заорала Кэйлик, отпихнув Тома, пытающегося отнять посох.
Тогда Том выдернул меч из ножен. Кэйлик только расхохоталась басом.
— Ты что, решил этим металлом меня остановить? Не пойдет! Я призываю все свои силы! — взревела она.
— Frigus finio! — с этими словами она переломила посох Тома пополам и швырнула его под куст (куст бабахнул и разлетелся на листья и щепки).
Из переломанной середины посоха вырвался на миг образ Тома, словно фотография, застыл на пару секунд, а потом рассеялся.
— Прощай, наивный мальчик! — рявкнула Кэйлик и исчезла.
Том кинулся к остаткам куста, но посоха там уже не оказалось, а лишь переломанная веточка, которая тут же почернела у него в руках и рассыпалась. Том горько оплакивал свой посох, но выбирать не приходилось. Том встал, отколупывая с лица замерзшие слезы, и пошел дальше через вьюгу. То, что желала Кэйлик Бхир, не исполнилось: только небольшая полянка на том месте, где стояла старуха, посветлела и позеленела, а посередине, вместо нее, возник серый валун.
— Кэйлик Бхир, — пробормотал Том, отряхивая снег с колен и скользя по снегу.
Том лег спать в дупле поваленного дерева, предварительно проверив, нет ли там златоклюва, укрылся плащом, который дал ему некогда мэр города Хиос.
На следующий день Том шел, не останавливаясь и не сворачивая, прямо на Север. Через час Ущелье стало видно с холма. В нем действительно не было дна, а край был виден, лишь если слишком сильно напрячь глаза. Еще через пол — часа Том нерешительно топтался на краю Ущелья, и то краснел, то бледнел. В ущелье вел спуск, и Том с сомнением двинулся по этому спуску вниз. Он знал, что другого варианта перебраться на ту сторону нет. Пока он шел, ему казалось, что пара чьих-то внимательных глаз следит за ним, да еще порыкивает тихонько. Тут Том споткнулся обо что-то мягкое и проехался на животе вниз. И вдруг "Бах!" — что-то грохнуло, и два красных глаза возникли практически перед носом Тома. Его рвануло вверх, затем грохнуло об землю. Том почувствовал на губах солоноватый вкус крови и открыл зажмуренные глаза. Снова он оказался на краю Ущелья, но, перекатившись на спину, увидел над собой черного дракона с фиолетовой пастью раза в два больше того, которого он видел в Хиосе. Дракон, извивая толстую длинную шею рванул к Тому, но Том извернулся и вскочил, выдернув меч из ножен. Дракон снова прицелился, но Том снова увернулся. Тогда дракон сшиб его с ног хвостом и попытался боднуть головой, стараясь проткнуть Тома рогом на лбу. Наконец дракону это удалось. Том охнул и сжался: дракон задел острым рогом его правую руку и разрезал кожу на плече. В результате кожа от плеча до локтя оказалась спущена. Том сжал зубы от боли и застонал. В это время дракон снова готовился напасть, прицеливаясь лапой в голову, но Том, собрав последние силы, вовремя вскочил, выставив левую руку с мечом. Меч вошел по рукоятку в брюхо чудищу, которое пыталось раздавить Тома своим весом, но ловкость, как и раньше спасала мальчика — эльфа. Дракон захрипел, взвыл и упал, рассыпавшись черным пеплом по снегу. Меч сгинул вместе с чудовищем. Том сунул свою освежеванную руку в снег, который окрасился багрянцем вокруг поврежденной конечности. Тут только Том, ничего до этого момента не соображавший от неожиданности и боли, осознал, что дракон выбросил его на другую сторону Ущелья! Черный дракон был повержен, но это был далеко не конец! Да, заколдованный меч (а в этом Том ничуть не сомневался) здорово ему помог. Теперь оставался еще один нелегкий путь от Ущелья до Хауз — Маунтэйна. Том лег на снег. Он долго лежал, подавляя боль холодной снежной массой, и стонал.
Глава 21. Хауз-Маунтэйн
То и дело сплевывая кровь, текущую по подбородку и по шее, капающую на холодную обмерзшую землю без единой травинки, Том продолжал путь. Он чувствовал, что силы покидают его, а язык прилипает к зубам и не дает дышать. Глаза слезились от невыносимого запаха серы, а ноги были словно ватные. Страшная буря надвигалась на эти земли. Том то и дело спотыкался и падал, но шел. Он еще не забыл, что в этих местах водятся разные гады, орки Нарионуса бродят в округе. Глаза болели оттого, что Том все время пытался разглядеть хоть что-нибудь в гнетущей темноте. Рассеченная рука немела с каждой секундой. Том боялся, или скорее опасался, чем боялся, встретить здесь Фенрира: косматый волк, больше любого другого раз в пять, преследовал его уже от самого ущелья Погибель. Вдруг небо разломила вспышка молнии, и Том увидел, что он уже близко. Гигантский, страшный, но прекрасный одновременно замок простирался на несколько тысяч квадратных ярдов площади занимаемого пространства. Том никогда в жизни не видел ничего подобного: изящные, но чудовищные по своим размерам ворота давили на волю и делали человека очень маленьким и незначительным перед этой чудовищной системой переходов, башенок, стрельчатых окон и шпилей. Эти гигантские шпили пронизывали и как бы разрывали небо. Еще одна вспышка молнии осветила ворота, и Том различил надпись, она гласила: "Каждому — свое". Тома эти слова поразили до глубины души, и от этого ему стало еще хуже и тошнотворнее, чем было. Вокруг шпилей вилось черное марево и оно так визжало и шипело одновременно, что звуки доносились до самых подножий. С новым порывом ветра сердце заледенело, будто перестало биться. Ноги Тома дрожали, и идти дальше он смог, лишь опираясь на ножны своего меча. Подобравшись поближе к замку, Том собрал все свои силы и с размаху ударил в ворота, выкрикнув, как говорил ему Морлан: "Откройся, нация!". Тут же раздался страшный грохот, и ворота начали медленно раздвигаться. Том, почувствовав, что силы покидают его, сделал один шаг по лестнице, но тут же опустился на ступени, закрыл глаза. Он думал: "Полежу так минутку. Как же болит рука…". Затем он встал, шатаясь, отправился вверх, но теперь ползком. Перебирая ногами и руками, Том двигался все выше и выше и думал, что никогда не преодолеет такое количество ступеней. Все выше и выше, все глубже и глубже, все ближе и ближе к концу… Или, к началу? Неужто, скоро придет его конец? Нет, вперед… Еще немного… Том поставил окровавленную ладонь на последнюю ступень перед второй дверью. Вторая же дверь, по словам Морлана, была вырублена из Древа Смерти. Недалеко валялась цепь, которая была толще Тома в три раза. Он догадался, что это цепь с которой сорвался Фенрир. Том протянул здоровую руку и коснулся цепи: она была горяча, словно ее раскаляли в огне преисподней. Он отдернул левую руку и, превознемогая боль в правой руке, пополз дальше. Тихо постанывая, Том прошептал одними губами с запекшейся кровью:
