Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
У каждого были свои дела, а Чёрвен по-прежнему играла одна в обществе своего любимого Боцмана. Однажды в трескучий мороз, когда небесный свод зеленоватым ледяным покровом навис над Сальткрокой и боярышник в Столяровой усадьбе совсем поседел от инея, Малин возвращалась с лыжной прогулки и увидела на пригорке за домиком Сёдермана плачущую Чёрвен. Обычно Чёрвен плакала только от злости, но теперь она плакала от горя. Оттого, что замерзли ноги, что много часов кряду она барахталась одна в снегу, пока не почувствовала, как вся закоченела, оттого, что двери у Сёдермана заперты, что дома и в Столяровой усадьбе никого нет, а Тедди и Фредди позабыли о своем обещании присмотреть за младшей сестренкой в отсутствие мамы и папы, которые уехали в Нортелье. И стоило Чёрвен увидеть Малин, как она тут же заревела, и слезы, до того комом стоявшие в горле, так и брызнули из глаз. До чего же жуткой, холодной и одинокой может показаться жизнь маленькому ребенку!
— Наконец-то ты пришла, Малин! Как хорошо!
А Малин подхватила ее на руки и понесла домой в Столярову усадьбу, напевая на ходу:
Бедная ты крошка,
Не стоишь на ножках,
Пальчики — что льдинки,
А в глазах слезинки…
А потом, когда они пришли на кухню, Чёрвен показалось, что Малин повела себя как-то чудно, просто невероятно чудно.
— Разве можно ложиться в постель среди бела дня? — спросила она.
— Конечно, когда надо согреть ноги малышам, лучше ничего не придумаешь, — уверила ее Малин.
Свернувшись калачиком, они лежали, прижавшись друг к другу на диване, и Чёрвен, барахтавшейся в снегу битых четыре часа, стало тепло и чудесно, как в раю. У нее заблестели глаза.
— У меня пальцы — как льдинки, верно? — спросила она.
И Малин, делая вид, что вздрагивает от холода, согласилась с Чёрвен. Что верно, то верно! Можно поклясться, что на этом диване никто еще с такими холодными ногами не лежал.
Чёрвен не переставала восхищаться выдумкой Малин и время от времени посмеивалась. Ничего такого раньше с ней не случалось.
— Разве можно лечь в постель среди бела дня? — снова повторила она.
— Когда «пальчики — что льдинки, а в глазах слезинки», тогда можно, — пропела Малин.
Чёрвен зевнула.
— Фу, не пой эту грустную песенку, — пробормотала она. — Спой такую, от которой пальцы на ногах согреются.
Малин рассмеялась:
— Такую, от которой пальцы согреются?
С дивана видны были разрисованные морозом стекла и бледное зимнее солнце, холодно светившее сквозь заиндевелые ветви боярышника. Скоро оно зайдет и оставит Сальткроку во власти темноты и трескучего мороза. Да, пожалуй, нужна песенка, от которой согреются пальцы.
Дует вешний ветерок,
Куковать кукушке срок…—
запела Малин.
И ей вдруг горячо захотелось, чтобы настало лето! Петь она больше не могла, да и ни к чему это. Потому что Чёрвен уже крепко спала.
Катитесь вы вместе со своими заколдованными принцами!
Как-то весенним днем Чёрвен свалилась в море с пароходной пристани. Она всегда была уверена, что ей ничего не стоит проплыть несколько минут, но тут вдруг убедилась, что это вовсе не так. Однако не успела она испугаться, как вовремя подоспевший Боцман вытащил ее на берег. Когда примчался Ниссе, Чёрвен уже стояла на пристани, выжимая мокрые волосы.
— Где твой спасательный пояс? — строго спросил Ниссе.
— Знаешь что, папа, — произнесла в ответ Чёрвен, — когда Боцман со мною, мне почти что не нужен пояс.
Обвив руками шею Боцмана, она прижалась к нему мокрой головой.
— Эх ты, Боцман, — ласково сказала она, — песик ты мой паршивенький.
Боцман серьезно посмотрел на нее и, если правда, что он умел думать, как люди, то, наверное, подумал: «Ах ты, оса ты этакая, жизнь за тебя отдам, скажи только слово».
Приласкав Боцмана, Чёрвен радостно рассмеялась.
— Папа, знаешь что… — начала было она, но Ниссе перебил ее:
— Нет, Чёрвен, никаких больше «знаешь что»! Марш домой переодеваться.
— Ладно, только я хотела сказать, что упала в море уже целых три раза… ха-ха-ха, а Стина всего только два.
Насквозь промокшая, Чёрвен победоносно зашагала домой, желая покрасоваться в таком виде перед Стиной.
На обрывистом берегу, неподалеку от своего домика, Сёдерман смолил лодку, готовясь спустить ее на воду. Всех жителей Сальткроки захватила великая весенняя суета. Освободившись ото льда, море вольно катило свои волны, и нужно было срочно готовить лодки. На острове стоял запах смолы и краски, и весь он был окутан дымом от горящей прошлогодней листвы, потому что и в усадьбах встречали весну.
Но все прочие запахи заглушал соленый запах моря. Сёдерман жадно вдыхал его, подставляя весеннему солнцу свою спину. Лодка обещала выйти что надо, и он был доволен. Но голова у него начинала побаливать. Рядом с Сёдерманом на большом валуне сидела Стина и рассказывала дедушке сказки. Бедный Сёдерман никак не мог взять в толк, какой принц обернулся диким вепрем, а какой орлом. А вся беда в том, что время от времени Стина проверяла, все ли он понял: ошибок она не терпела.
— Угадай, кого больше заколдовали? — с пристрастием допрашивала она.
Но тут перед ней неожиданно предстала мокрая, как русалка, Чёрвен.
— Угадай, кто упал в море? — гордо спросила она.
Стина молча уставилась на нее. Она даже не представляла себе, что этим можно хвастаться, но, увидев торжествующую мордочку Чёрвен, неуверенно, на всякий случай спросила:
— Угадай, кто скоро упадет в море… в воскресенье?
— Только не ты, — строго прикрикнул Сёдерман, — а не то я отправлю тебя назад в Стокгольм, вместе с Мелькерссонами.
Мелькерссоны и привезли с собой Стину, когда приехали на несколько деньков погостить на весеннем острове. Мелькер по-прежнему считал, что нечего такой большой усадьбе, как Столярова, за которую внесли арендную плату вперед, простаивать без пользы. А главное… никогда остров не был так красив, как весной, когда на березах распустились первые нежные листочки и когда вся Сальткрока казалась ковром из бело-голубых подснежников.
— Боже, до чего же я люблю шведскую весну! — частенько говорил Мелькер. — Холодная она и скромная, но такая прекрасная, что сердце щемит!
То, что весна была холодная, почувствовала и Чёрвен. Она продрогла, и ей поскорее хотелось домой — переодеться во все сухое. Но, проходя мимо причала Столяровой усадьбы, она увидела дядю Мелькера, который сидел в лодке и возился со старым мотором. И тут, как Чёрвен ни спешила, ей пришлось остановиться.
Мелькер обожал болтать с Чёрвен.
— Ничего забавнее на свете нет, — доверительно говорил он Малин. — Жаль, что ты не слышишь нас, потому что наши беседы необыкновенно интересны. А лучше всего мы болтаем с глазу на глаз.
Вот и теперь, пока Мелькер воевал со своим мотором, состоялась небольшая откровенная беседа. И конечно, жаль, что Малин не слышала, какая она была веселая и интересная.
— Дядя Мелькер, а я в море упала, — радостно сообщила Чёрвен.
В ответ раздалось лишь невнятное бормотание. Мелькер изо всех сил тянул шнур стартера и, должно быть, занимался этим довольно давно, потому что лицо его побагровело, а волосы торчали во все стороны.
— У тебя нет настоящей хватки, дядя Мелькер, — заявила Чёрвен.
Взглянув на стоявшую у причала Чёрвен, Мелькер, ласково улыбнувшись, спросил:
— Вот оно что, так-таки нет?
— He-а, нужно схватить шнур вот так и дернуть, — сказала Чёрвен и, молниеносно крутанув рукой, показала, как это делается.
— Вот возьму и схвачу тебя, если не уберешься восвояси, — предупредил Мелькер.
Чёрвен даже заморгала от такой черной неблагодарности.
— Ты бы должен радоваться, что я тебе помогаю.
Мелькер снова взялся за свой мотор.
— Да, спасибо, я так рад… так рад… так рад, — заверил он ее, дергая за шнур в такт своим словам.
Но проклятый мотор, фыркнув несколько раз «фьют, фьют», совсем заглох. Чёрвен покачала головой:
— Вообще-то ты мастер на все руки, дядя Мелькер, но, может, в моторах как раз ничего не смыслишь! Погоди-ка, я покажу тебе!
Тут Мелькер взревел:
— Убирайся отсюда! Бросайся снова в море или иди поиграй с Пелле… Сгинь!
Чёрвен обиделась:
— Хорошо, я пойду и поиграю с Пелле, но сначала мне нужно домой переодеться. Ты что, не понимаешь?
Мелькер одобрительно кивнул:
— Пожалуйста, переоденься! Надень на себя все, что у тебя есть! И не забудь три пары лифчиков, которые застегиваются на спине.
— Лифчиков? — переспросила Чёрвен. — Мы же не в каменном веке!
Так обычно говорила Тедди, когда речь шла о чем-то старомодном.
Мелькер уже не слушал, потому что мотор снова фыркнул «фьют, фьют», и Мелькер умоляюще посмотрел на него. Но напрасно. Фыркнув в последний раз «фьют», мотор совсем заглох.
