Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
Обзор книги Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
Астрид Линдгрен
Собрание сочинений в 6 т. Том 5
Мы — на острове Сальткрока
Мы — на острове Сальткрока
(пер. Л. Брауде, Е. Паклиной)
Июньским днем
Спустись как-нибудь летним утром к Приморской набережной в Стокгольме и посмотри, не стоит ли там у причала белый рейсовый пароходик «Сальткрока I»[1]. Если стоит, так это и есть тот самый пароход, что ходит в шхеры[2], и тогда смело подымайся на борт. Ровно в десять он даст прощальный гудок и отчалит от набережной, отправляясь в свой обычный рейс к самым дальним шхерам, где кончается залив и начинается море. «Сальткрока I» — трудолюбивый и неугомонный пароходик. Вот уже более тридцати лет трижды в неделю плавает он в прибрежных водах, и ему, верно, невдомек, что он бороздит фарватер[3], не похожий на все другие на свете. То по широким проливам, то по тесным фьордам[4], мимо сотен зеленых островков и тысяч серых скалистых шхер он без устали идет вперед. Но путь его долгий, и солнце совсем низко опускается над горизонтом, когда пароходик причаливает к последней своей пристани, той, что на острове Сальткрока. В честь его и называется пароходик. Дальше ему идти незачем. За Сальткрокой начинается открытое море, где торчат из-под воды лишь голые скалы да шхеры. Там никто не живет, только что гага, да чайка, да другая морская птица.
А на Сальткроке живут люди. Их немного. От силы десятка два. Правда, это зимой. Летом на остров приезжают дачники.
Вот такая семья дачников и плыла на пароходе «Сальткрока I» в один прекрасный июньский день. Отец и четверо детей. По фамилии Мелькерссон, коренные стокгольмцы. Никто из них еще не бывал на острове, и все они с нетерпением ожидали встречи с ним, особенно Мелькер Мелькерссон-старший.
— Сальткрока, — сказал он задумчиво. — Мне нравится это название, поэтому я и снял там дачу.
Его девятнадцатилетняя дочь Малин, взглянув на него, покачала головой. До чего же легкомысленный у них отец! Ему скоро пятьдесят, а он все такой же непосредственный, как ребенок: в нем больше мальчишества и беспечности, чем у его собственных сыновей. Вот он стоит на палубе в радостном нетерпении, будто мальчуган в рождественский вечер, и ждет, что его затея снять дачу на Сальткроке всех осчастливит.
— На тебя это похоже, — сетует Малин. — Только ты можешь за глаза снять дачу на острове лишь потому, что тебе понравилось его название.
— А я думал, все так делают, — оправдывался Мелькер.
Но тут же смолк и задумался. А может, надо быть писателем и чуточку сумасшедшим, чтобы так поступать? Из-за одного названия… Сальткрока, ха, ха! Может, другие сперва едут и смотрят.
— Некоторые, разумеется, так и делают! Но не ты!
— Ну что ж, я как раз туда и еду, — беззаботно ответил Мелькер. — Приеду и посмотрю!
И он посмотрел по сторонам своими веселыми голубыми глазами. Все, что он видел, было ему дорого: эта неяркая водная гладь, эти островки и скалы, эти серые неприступные шхеры — обломки благородных шведских гор седой старины, эти берега с деревянными домишками, причалами и рыбачьими сараями… Ему захотелось дотянуться до них рукой и дружески их похлопать. Но вместо этого он обнял за шею Юхана и Никласа.
— А вы понимаете, как это красиво? Понимаете, какие вы счастливчики, что все лето будете жить среди такой красоты?
Юхан и Никлас ответили, что понимают. И Пелле сказал, что Он тоже понимает.
— Почему же вы тогда не восторгаетесь? Сделайте милость, повосторгайтесь!
— А как? — удивился Пелле. Ему было только семь лет, и он еще не научился восторгаться по заказу.
— Мычите, — сказал Мелькер и безмятежно рассмеялся.
Потом он сам замычал, и дети прыснули со смеху.
— Ты мычишь, как корова, — сказал Юхан, но благоразумная Малин возразила:
— Может, подождем мычать, пока не увидим, что за дом ты снял?
Но Мелькеру это не понравилось.
— Агент уверял меня — дом чудесный. Надо ж верить людям на слово. «Настоящая дача, уютный старый дом», — говорил он мне.
— Когда же мы наконец доедем? — взмолился Пелле. — Хочу скорее увидеть дачу.
Мелькер взглянул на часы:
— Через час, сынок. К тому времени мы здорово проголодаемся, и отгадайте-ка, что мы тогда сделаем?
— Пообедаем, — ответил Никлас.
— Вот именно. Усядемся на залитой солнцем лужайке и перекусим отличными бутербродами, которые припасла Малин. На зеленой травке, понимаете… Так вот просто будем сидеть, и у нас будет лето.
— Вот здорово! — воскликнул Пелле. — Так я скоро замычу.
Но потом он решил заняться другим. Остался еще час пути, сказал отец, и на пароходе наверняка найдется для него дело. Правда, чего он только не переделал! Он облазил все трапы и заглянул во все тайники и уголки. Сунул было нос в штурманскую рубку, но его выпроводили. Забежал на минуточку в кают-компанию, но и оттуда его выставили. Пытался пробраться на капитанский мостик, но и здесь ему дали от ворот поворот. Долго стоял в машинном отделении и таращился на поршни машины, которые ходили и стучали. Свешивался через перила за борт и плевал в шипящую белую пену, которую взбивал пароход. Попил лимонада на баке и поел сдобных булочек, а остатки бросил голодным чайкам. Переговорил почти со всеми пассажирами на пароходе. Проверил, за сколько времени можно пробежать от носа до кормы. И путался под ногами у матросов всякий раз, когда пароход причаливал к пристани и на берег сгружали багаж и чемоданы пассажиров. Словом, проделал все, что только может проделать семилетний мальчик на рейсовом пароходе, идущем в шхеры. Теперь он оглядывался в поисках чего-нибудь новенького — и вдруг обнаружил двух пассажиров, которых прежде не заметил. На баке сидел старик с маленькой девочкой. А на скамейке рядом с девочкой стояла клетка с вороном. Живехонький, взаправдашний ворон! Пелле оживился. Он любил всяких разных зверюшек и вообще всех, кто живет, движется, летает и ползает под небесным сводом и на тверди земной, — всех птиц, всех рыб и всех четвероногих. «Мои миленькие зверюшки», — называл он их всех без разбору, причисляя к зверюшкам даже жаб, ос, кузнечиков, майских жуков и всяких других букашек.
А тут ворон! Живехонький, взаправдашний ворон!
Когда он подошел к клетке, девочка приветливо улыбнулась ему беззубым ртом.
— Твой? — спросил он, просунув указательный палец между железными прутьями, чтобы, если удастся, немножко погладить птицу. Этого не следовало делать. Ворон клюнул его в палец, и Пелле быстро отдернул руку.
— Берегись Попрыгуши Калле, — сказала девочка. — Да, ворон мой, правда, дедушка?
Старик кивнул.
— Как же, как же, это ворон Стины, — подтвердил он. — Во всяком случае — пока она живет у меня на Сальткроке.
— Вы живете на Сальткроке? — восторженно спросил Пелле. — И я там буду жить летом. Вернее, папа и все мы будем жить там.
Старик с любопытством посмотрел на него:
— Вон оно что, так это вы, сняли старую Столярову усадьбу?
Пелле усердно закивал головой:
— Мы. А хорошо там?
Склонив голову набок, старик пытался что-то вспомнить. Потом рассмеялся чуть кудахтающим смешком:
— Как же, как же, хорошо. Только кому что нравится.
— Как это? — переспросил Пелле.
Старик снова закудахтал:
— Бывают, которым нравится, когда крыша течет, а бывают и такие, которым не нравится.
— Бывают и такие, которым не нравится, — словно эхо, повторила девочка. — Мне вовсе не нравится.
Пелле призадумался. Об этом, пожалуй, стоит рассказать папе. Но не сейчас. Как раз сейчас ему нужно поглядеть на ворона, это крайне необходимо. Видно, что и Стине не терпелось показать ему свою птицу. Наверно, здорово иметь ворона, на которого охотно глазеют люди, и особенно такие вот большие мальчики, как он сам. И пусть Стина всего-навсего маленькая девочка, больше пяти ей не дашь, но ради ворона Пелле готов подружиться с ней и играть все лето, хотя бы до тех пор, пока не найдет себе товарища получше.
— Хочешь, я как-нибудь зайду к тебе? — милостиво предложил он. — В каком доме ты живешь?
— В красном, — ответила Стина.
Что ж, это тоже примета, хоть и не ахти какая.
— Ты лучше спроси, где живет дедушка Сёдерман, — посоветовал ему старик. — Меня тут всяк знает.
Ворон хрипло закаркал в клетке, всем своим видом выражая беспокойство. Оказывается, Пелле снова просунул палец в клетку, и ворон снова клюнул его.
— Ты не думай, он умный, — сказала Стина. — Умнее всех на свете — так говорит дедушка.
Расхвасталась, решил Пелле. Где уж Стине или ее дедушке знать, какая птица умнее всех на свете.
