Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
— Если я доживу до этого возраста, — приговаривал он, балансируя вдоль конька крыши и не спуская глаз с трубы. Но вот он взглянул вниз и чуть не свалился, увидев так далеко внизу перепуганные лица сыновей, обращенные к нему.
— Держись, папа! — закричал Юхан.
Чуть не разозлившись, Мелькер покачнулся. Ведь над ним была только бездонная высь, за что же ему держаться? Тут он услыхал пронзительный голос Чёрвен:
— Знаешь что? Держись за кочергу! Держись крепче, дядя Мелькер!
Но Мелькер, к счастью, был уже в безопасности. Он добрался до трубы и заглянул в нее. Одна лишь черная пустота.
— Послушай, Чёрвен, что ты болтаешь о дохлых совах, — закричал он с упреком, — нет здесь никакой совы!
— А может, там филин? — крикнул Никлас.
Тогда Мелькер рассерженно зарычал:
— Говорят вам, нет здесь никакой совы!
Тут он вновь услышал пронзительный крик Чёрвен:
— Хочешь сову? Я знаю, где они водятся. Только не дохлые!
Все вернулись на кухню. Настроение было подавленное.
— Придется жить всухомятку, — предупредила Малин.
Все печально уставились на плиту, которая не желала вести себя как положено. А им так хотелось горячего!
— Что за жизнь! — вздохнул Пелле, точь-в-точь как это частенько делал его отец.
Вдруг кто-то постучал в дверь, и в кухню вошла незнакомая женщина в красном дождевике, которую они видели впервые. Она быстро поставила на плиту эмалированную кастрюлю и улыбнулась всем широкой светлой улыбкой.
— Добрый вечер! Ах вот ты где, Чёрвен! Так и знала! Брр, как дымно! — сказала она и, не дождавшись ответа, добавила: — Надо же, я еще не представилась… Мэрта Гранквист. Мы ближайшие ваши соседи. Добро пожаловать!
Она сыпала словами и все время улыбалась; Мелькерссоны не успели слова вымолвить, как она уже подошла к плите и заглянула под колпак.
— Открыли бы вьюшку — вот и тяга была бы сильнее!
Малин расхохоталась, а Мелькер обиделся.
— Я первым делом открыл вьюшку, — заверил он.
— Сейчас-то она закрыта, а вот теперь открыта, — сказала Мэрта Гранквист и повернула вьюшку на пол-оборота. — Видно, она была открыта до вашего приезда, а господин Мелькерссон взял да и закрыл ее.
— Верх аккуратности! — съязвила Малин.
Все рассмеялись, и даже Мелькер. Но громче всех заливалась Чёрвен.
— Я знаю эту плиту, — сказала Мэрта. — Отличная плита!
Малин с благодарностью смотрела на нее. Стоило этой удивительной женщине войти в кухню, как сразу стало легче. Она была такая жизнерадостная и излучала приветливость, энергию и уверенность. «Какое счастье, что она наша соседка», — подумала Малин.
— Я вам приготовила жаркое, не побрезгуйте, — сказала она, указав на эмалированную кастрюлю.
Тут у Мелькера навернулись на глаза слезы, что случалось с ним, когда люди бывали добры к нему и к его детям.
— Мир не без добрых людей, — пробормотал Мелькер.
— Такие уж мы, сальткрокские, — засмеялась Мэрта Гранквист и добавила: — Ну, Чёрвен, пошли домой!
В дверях она обернулась.
— Если нужна еще какая помощь, скажите.
— У нас стекло разбито в комнате, — смущенно сказала Малин. — Но нам неудобно беспокоить вас по каждому пустяку.
— Я пришлю Ниссе, как только поедите, — пообещала Мэрта.
— Это он вставляет на Сальткроке стекла, — пояснила Чёрвен, — а бьем их я и Стина.
— Это еще что такое? — строго спросила мать.
— Мы не нарочно, — поторопилась объяснить Чёрвен. — Так выходит.
— Стина? А я ее знаю, — похвастался Пелле.
— Да-а? — И в голосе Чёрвен почему-то прозвучала нотка недовольства.
Пелле долго молчал. Да и о чем говорить, когда рядом такой пес, как Боцман. Пелле вис у него на шее.
— Ты славный пес, — шептал он ему на ухо.
Боцман позволял Пелле ласкать себя. Он смотрел на мальчика доброжелательным, отсутствующим и чуть грустным взглядом, и каждый, кто понимал выражение собачьих глаз, мог прочесть в них вечную преданность. Но Чёрвен было пора идти домой, а куда бы ни шла Чёрвен, за ней неотступно следовал Боцман.
— Боцман, отчаливай! — приказала она. И они ушли.
Окно на кухне было распахнуто, и Мелькерссоны услыхали снизу голос Чёрвен, проходившей мимо:
— Мама, знаешь что? Когда дядя Мелькер шел по крыше, он держался за кочергу.
Они услыхали и ответ Мэрты:
— Понимаешь, Чёрвен, они же горожане и не привыкли обращаться с кочергой.
Мальчики на кухне переглянулись.
— Она нас жалеет, — сказал Юхан. — А мы не нуждаемся в жалости.
Что же касается плиты, Марта не ошиблась. Плита не подвела, дрова в ней дружно трещали, и вскоре она накалилась докрасна, распространяя по кухне удивительное тепло.
— Святой домашний очаг! — сказал Мелькер. — У человека не было дома, пока он не изобрел очага.
— И пока она не пришла со своим жарким… — сказал Никлас и так набил рот мясом, что уже больше не мог вымолвить ни слова.
Они ели за кухонным столом, наслаждаясь теплом и домашним уютом. В плите шумел огонь, а за окном моросил дождь.
Когда мальчикам пришло время идти спать, дождь полил как из ведра. Нехотя покинули они обогретую кухню и потащились к себе на чердак, где было холодно, сыро и неуютно, хотя в плите на кухне еще теплился огонь. Пелле уже спал, закутанный в шерстяные кофты Малин, а на голову у него была натянута шерстяная шапочка.
Дрожа от холода, Юхан прижался носом к окну, пытаясь разглядеть дом Гранквистов. Дождь хлестал по стеклу, и мальчишка видел все сквозь плотную завесу струившейся воды. «Бакалейная лавка», — прочел он вывеску. Дом был такой же красный, как и Столярова усадьба. Участок спускался к заливу, где у Гранквистов был причал, такой же, как и в Столяровой усадьбе.
— Может, завтра познакомимся с этими ребятами, которые… — начал было Юхан, но внезапно осекся. На соседнем дворе происходило нечто странное. Дверь дома распахнулась, и кто-то выбежал под дождь. Это была девочка. В одном купальнике понеслась она к причалу, и за спиной у нее развевались длинные светлые волосы.
— Поди-ка сюда, Никлас, тут кое-что для тебя инте… — Но совсем оторопевший было Юхан снова осекся. Ибо дверь в соседнем доме опять распахнулась — и под дождь выскочила другая девочка, тоже в купальном костюме, и за спиной у нее тоже развевались длинные волосы, и она тоже неслась к причалу. Первая уже добежала до берега. Прыжок с мостков — и она уже скрылась под водой. Как только ее нос показался на поверхности, она закричала:
— Фредди, ты взяла мыло?
Юхан и Никлас молча переглянулись.
— Это и есть твои ребята, с которыми ты завтра хотел подружиться? — произнес наконец Никлас.
— Ну и дела! — только и вымолвил Юхан.
Они долго не спали в тот вечер.
— Не уснешь, пока ноги хоть чуточку не отогреются, — уверял Никлас.
Юхан согласился с ним. Они помолчали.
— Кажется, дождь перестал, — немного погодя сказал Юхан.
— Какое там, — ответил Никлас. — Над моей кроватью, наоборот, только начался.
«Бывает, что нравится, когда крыша течет, а бывает, что и не нравится…»
Никласу хотя и не нравилось, что с потолка капало на постель, но это его не очень огорчало, ведь ему было всего двенадцать лет и он не привык унывать. Зато оба брата отлично понимали, что Малин проведет бессонную ночь, если они тотчас доложат ей о новом бедствии, а так как они любили свою сестру и оберегали ее от неприятностей, то тихонько отодвинули постель Никласа от стены и поставили под капли ведро.
— Под стук капель глаза сами слипаются, — пробормотал Юхан, снова забираясь на свою кровать. «Кап, кап, кап!»
А Малин сидела в теплой кухне, не ведая о всех этих «кап, кап», и усердно строчила в своем дневнике. Ей непременно хотелось припомнить весь их первый день на острове Сальткрока. В заключение она написала:
Сижу здесь одна. Но такое чувство, словно на меня кто-то смотрит — не человек! Дом… Столярова усадьба! Дом столяра, миленький, полюби нас, будь так добр! Ведь ты только выиграешь от этого, тебе же все равно придется иметь с нами дело. Ты говоришь, что еще не знаешь, кто мы. Я могу рассказать. Этот длинный нескладный мужчина, который лежит в маленькой каморке при кухне и декламирует себе самому перед сном стихи, — Мелькер… Его ты должен опасаться, особенно если увидишь у него в руках молоток, или пилу, или какой другой инструмент. А вообще-то он добрый и безобидный. На чердаке три маленьких шалуна, о них я могу только сказать… да ведь ты, надеюсь, любишь детей? Тогда не рассердишься. Может, больше мне и незачем говорить? И ты, я думаю, привык к этому, пожалуй, Столяровы дети тоже не всегда были послушны? А тот, кто будет заботливо мыть твои окна и скоблить твои полы, тот, у кого со временем загрубеют руки, будет Малин собственной персоной. Хотя можешь быть уверен, что я и других заставлю помогать. А как же? Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы навести здесь порядок. Спокойной ночи, дорогая Столярова усадьба, теперь, верно, пора и спать. Маленькая холодная комнатушка на чердаке ожидает меня… но я стараюсь как можно дольше задержаться здесь, внизу, в твоей сельской кухне, у твоей раскаленной плиты, потому что здесь я чувствую себя рядом с твоим теплым бьющимся сердцем.
