Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
Ночью хлев кажется каким-то особенным. Тихо, коровы спят, только иногда раздаются какие-то шорохи и звуки. То звякнет колокольчик на шее коровы, когда она во сне мотнет головой. То испуганно закудахчет курица, будто ей приснилась лисица. То Бьёрн заряжает ружье и посвистывает у своего слухового оконца. Вот в оконце заглядывает луна, и на пол ложится лунная дорожка. Дорожку пересекает крадучись кошка Янссона и тотчас пропадает в темноте, откуда видны только ее светящиеся желтые глаза. Бедные крысы, плохо им придется сегодня в хлеву! А бедный Юкке! Что стало бы с ним, если бы Пелле не пришел и не защитил его от лисы. Он крепче прижимает Юкке к себе и чувствует наслаждение от того, что кролик такой мягкий и теплый. Пелле думает о том, сколько ему еще придется ждать. Может, лиса в эту минуту выходит из норы и крадется по снегу к хлеву Янссона.
Как раз в эту минуту Мелькер идет поправлять одеяла своим мальчикам. Однако Пелле в кровати нет, а вместо него лежит сверху записка, на которой большими буквами написано:
«Я ПОШЕЛ СТРЕЛИТЬ ЛИС К ЯНССОНУ».
Мелькер принес записку Малин.
— Что ты на это скажешь? Кто разрешил Пелле уйти стрелять лисиц к Янссону ночью?
— Никто. Он не смел этого делать, — категорически заявляет Малин.
От сидения в телячьем загоне с теплым кроликом на руках клонит ко сну. Пелле чуть не засыпает, но внезапно вздрагивает. Он слышит, как Бьёрн взводит курок, он видит его в лунном свете у слухового оконца, он видит, как тот подымает ружье и прицеливается. Вот… вот сейчас на полянку выбежит лиса, сейчас она умрет, придет конец ее жизни, никогда больше не вернется она в свою нору на выгоне — и все это подстроил Пелле!
Пелле с криком бросает кролика и бежит к Бьёрну.
— Нет, нет, не стреляй!
Бьёрн был вне себя от злости:
— Ты что тут делаешь? Марш отсюда! Не мешай охотиться!
— Не надо! — кричит Пелле и цепко хватает его за ногу. — Не смей! Лисицы тоже хотят жить!
Этой ночью лиса не умрет из-за Пелле. В лунном свете лисы не видно. Зато появляется Малин. Она примчалась на лыжах. Бьёрн бледнеет. Подумать только, если бы Пелле не помешал ему выстрелить!..
— Как хорошо, что ты пришла, — сказал Пелле сестре, когда он снова лежал в кровати. Он обещал ей никогда больше не охотиться по ночам на лисиц, а Малин убедила его, что ни одна лиса не может съесть Юкке, пока тот сидит в огороженном загоне.
Но Пелле все же не мог уснуть и вертелся в постели, как уж. Неотступная мысль мучила его не меньше, чем страх перед лисой.
— Малин, — спросил он, — ты не выйдешь замуж за Бьёрна?
Малин, смеясь, поцеловала его в щеку.
— Нет, не выйду, — успокоила она его. — Лисе не добраться до Юкке, а Бьёрну до Малин, пока мы всей семьей живем в нашем маленьком загоне.
На следующий день Пелле забыл и думать про свой страх. В тот день на лед возле мостков Гранквистов выкатили сани. Каждый год, лишь только во фьорде вставал лед, Ниссе доставал сани. До него это делал его отец, потому что испокон веков на Сальткроке зимой катались на санях.
— Почему не придерживаться такого веселого обычая! — сказал Ниссе.
Мелькер согласился с ним. Он катался на санях еще охотнее, чем дети, а к обеду они все вместе возвратились домой с румяными, как яблоки, щеками и принялись за отварную треску под майонезом.
— С утра — подледный лов трески, а после обеда — финские сани, — по крайней мере чувствуешь, что живешь на свете, — утверждал Мелькер, когда все уселись на скамейки вокруг кухонного стола.
— А ты один ходил ловить треску? — спросил Юхан.
— Нет, вместе с Ниссе Гранквистом, — ответил Мелькер.
— И много вы наловили? — с любопытством спросил Никлас.
— По крайней мере штук десять, — ответил Мелькер. — Совсем неплохо!
— А сколько поймал ты? — спросил Юхан.
— Мы поделили поровну, — коротко заверил Мелькер. — Красота да и только — кататься на санях, верно? — зачастил он.
Но Юхан был неумолим:
— А сколько поймал ты?
Мелькер бросил на него недовольный взгляд. Горькая правда заключалась в том, что Ниссе вытащил девять, а сам он лишь одну треску, да и то маленькую, тощую, настоящего недомерка. Но об этом он распространяться не собирался.
— Может, ты ни одной не поймал? — спросил Никлас.
Тут Мелькер вздохнул. Потом, улыбнувшись своей обезоруживающей улыбкой, он показал на тощую и жалкую треску, совсем затерявшуюся среди остальных:
— Вот эту!
Все сочувственно посмотрели на треску и на Мелькера, но он убежденно сказал, что рыбацкое счастье, если они еще верят в него, совершенно необъяснимо и ничего общего с умением не имеет.
— Иногда человеку везет, а иногда нет. Как-то раз, помню, несколько лет назад я тоже зимой ловил треску с одним старым другом. Я поймал двадцать шесть рыбин, а сколько б, вы думали, поймал он? Ни одной!
— Кто же был этот старый друг? — спросил Юхан.
Мелькер скользнул по нему взглядом.
— Ты что, из спортивного интереса спрашиваешь? — сказал он и, наморщив лоб, глубокомысленно задумался. — Да, как же его звали?.. Подумать только, не могу вспомнить его имя!
— Хм-хм, а почему ты его тоже не выдумаешь? — спросил Пелле.
— И не стыдно тебе, детка! — укоризненно покачал головой Мелькер. — Не забывай, ты разговариваешь со своим родным отцом.
Пелле повис у него на шее.
— А я и не забываю…
Малин пришла на помощь к отцу:
— Ничего удивительного, что ему не вспомнить имя своего старого друга. Разве вы не знаете, как иногда бывает с отцом? Он помнит только: что-то он забыл, а что именно — ему никак не вспомнить.
— И не стыдно тебе, детка! — еще раз повторил Мелькер.
Зимой дни короткие, смеркается рано. Долгими вечерами все сидели в теплой кухне. По правде говоря, во всей усадьбе не было более обжитого теплого местечка, чем эта кухня.
Ночи стояли холодные. Мальчики спали у себя на чердаке в фланелевых пижамах и шерстяных джемперах. Мелькер неплохо устроился в своей каморке при кухне. А Малин пришлось перебраться в кухню, на диван.
— Отапливать две чердачные комнаты — так дело не пойдет, — заявила она.
Да ей и нравилось жить на кухне.
— Одно плохо — никогда не ляжешь вовремя спать, — жаловалась Малин.
Потому что все собирались на кухне. Туда приходили поболтать и попить кофейку Ниссе с Мэртой, там Тедди и Фредди играли в карты с Никласом и Юханом, там рисовали и играли Чёрвен с Пелле, там в углу спал Боцман, там вышивала Малин, а Мелькер пел, балагурил и чувствовал себя в своей родной стихии.
На дворе стоял собачий холод. Ледяные звезды мерцали над замерзшими фьордами, а стены потрескивали от мороза. До чего же хорошо было сумерничать в теплой кухне! Пелле улыбался от радости, подкладывая дрова в плиту. Так вот и надо жить. Все должны быть вместе, все должны сидеть в тепле, петь и болтать. Но вот он незаметно начинал клевать носом, разговоры доносились до него, как мерное жужжание, и, пошатываясь, он еле добирался до постели.
Почти все свободное время Пелле проводил на скотном дворе Янссона. И не только с Юкке. Он помогал дяде Янссону убирать стойло, а когда возвращался домой, от него так ужасно пахло навозом, что никто не хотел сидеть с ним рядом. Малин пришлось специально выделить ему для скотного двора пару старых лыжных брюк и куртку, из которой он вырос. Едва переступив порог, он должен был немедленно скинуть их в сенях.
— Перед отъездом мы их, пожалуй, сожжем, — сказала Малин.
— He-а, я возьму их с собой в город, — неожиданно горячо возразил Пелле.
Малин пробовала отговорить его от этой блажи. И тогда Пелле, чуть смущаясь, объяснил ей, что он задумал.
— Я положу брюки и куртку в отдельный шкафчик, — сказал он. — А когда уж очень соскучусь по Юкке, то подойду и понюхаю их.
Чёрвен тоже несколько раз ходила с Пелле на скотный двор к дяде Янссону, но вскоре ей там надоело.
— Одни коровы да коровы, — говорила она. — Не хочу!
То ли дело бегать на лыжах. На Рождество ей подарили лыжи, и теперь она без устали карабкалась по холмам. Если же Чёрвен падала, то без посторонней помощи подниматься не могла. Лежа в снегу, она болтала ногами, как майский жук, перевернутый на спину, пока не подбегали Тедди или Фредди и не помогали ей снова встать на лыжи. Но теперь они редко оказывались под рукой. Большей частью они носились по всей округе вместе с Юханом и Никласом и снова секретничали. У них была тайная снежная крепость, но всякий зрячий, кто бывал на Сорочьем мысу, мог видеть ее. Там они пропадали целыми днями. Подчас им это надоедало, и они отправлялись в дальние лыжные походы по льду на другие острова или удили подо льдом салаку вместе с дедушкой Сёдерманом, который поклялся, что больше ни за что не поедет в город, по крайней мере в ближайшее время.
