Кейт Коннолли - Чудовище
На этот раз меня не отвлечь. Я буду делать то, для чего создана.
Спасу девочек и никогда больше не подойду к Рену.
В последние несколько дней я не бывала в окрестностях дворца, но сегодня осмелела. Встреча с Бату прибавила мне храбрости. Никакой мальчишка не помешает мне сделать все, что нужно, во исполнение долга, а отец говорит, что нам полезно будет знать, как обстоят дела у короля и у его совета.
В записке, которую я запомнила наизусть, говорится: «Пусть наутро Д. возвращается на исходную позицию».
Я все гадаю, кто же такой — или что же такое — этот Д. и где у него исходная позиция, но чтение между строк — не моя сильная сторона.
А вот спасать попавших в беду девиц — это мое.
Я думаю только о деле и оказываюсь у тюрьмы быстро, как никогда. Спрятавшись в тени, я закрываю глаза и пускаю в ход обоняние, чтобы понять, сколько там сегодня стражников. Я чую, что в соседнем доме разожгли очаг, чувствую липкий запах спящих в темнице детей и плывущий в воздухе аромат роз. Запах стражников — терпкий, грубый, смесь пота и неотвязного страха.
На миг мне кажется, что я чую запах Рена — аромат свежевыпеченного хлеба, — но он почти сразу меркнет, и я не успеваю понять, не почудилось ли мне. Я встряхиваюсь. Сегодня он ко мне в мысли не влезет. И никогда больше не влезет.
Стражник у парадного входа дремлет стоя. Я слежу за ним несколько долгих вдохов. Он не шевелится, и тогда я с легким шелестом перелетаю на крышу тюрьмы, сдвигаю черепицы и проникаю через отверстие внутрь.
Наполняющий тюрьму отвратительный запах — как удар о стену, но я преодолеваю себя. Девочкам с каждым днем все хуже. Гнусное заклятие болезни висит в воздухе, словно туча жужжащих насекомых. От стены отделяются двое стражников и бросаются на меня; я ныряю между ними и жалю обоих, одновременно срывая с пояса склянку с сонным порошком. Распахивается дверь темницы, выбегают еще стражники — больше обычного. Должно быть, одинокий караульный был поставлен у входа специально, чтобы усыпить мою бдительность. Я швыряю склянку на пол, зелье поднимается облачками и усыпляет добрую половину стражников. Оставшиеся выдерживают дольше, чем я думала, и бегут ко мне. Правда, добегают только двое — остальных отцовский порошок валит с ног. Я шиплю, выпускаю когти и жалю двух оставшихся слуг колдуна. К моему огорчению, один из них успевает-таки рассечь мне мечом плащ. Завтра придется зашивать, ну а сегодня надо думать о девочках.
Я обвожу взглядом комнату, высматриваю койку рядом с той, с которой я забрала девочку вчера, и замираю.
Там, на койке у самой двери, лежит девчонка, которая украла у меня Рена.
На минуту я забываю дышать.
Она очень хорошенькая, несмотря даже на бледность. Золотые кудри разметались по подушке, но лицо, вчера такое красивое, сегодня обезображено красной сыпью, которая поднимается от шеи к щекам, а на тыльной стороне изящных ладоней вздулись нарывы. Странно, но при всем при том она по-прежнему похожа на ангела. Может быть, поэтому Рен ее и выбрал? Она светлая и простая, а я темная и непонятная.
Теперь я понимаю, что значит «ненавидеть». Я ненавижу эту девчонку. Мне противно вспоминать, как смотрел на нее Рен. И как она смотрела на него. Я ненавижу ее за то, что не могу не воображать, как он показывает ей все те тайны Брайра, которые прежде показывал мне.
Что же мне теперь, спасать ее? Как решить? Я могу рассказать Рену, что спасла его девицу, и он окажется у меня в неоплатном долгу. А девчонка избежит лап колдуна, мук и ядов.
И станет жить далеко, в прекрасном и счастливом королевстве. Далеко-далеко от Рена.
Искушение сильное, ничего не скажешь. Но если я брошу ее тут, то она пропадет из жизни Рена навсегда.
Это искушение еще сильнее.
Рену будет больно. Если он ее любит, его сердце будет разбито. Но я этого не вынесу. Мне невыносима сама мысль о том, что он хоть на секунду ощутит эту боль. Пусть я ему безразлична, но он-то крепко засел у меня в сердце, хочу я того или нет.
Да, он меня бросил, но я не могу заставить его страдать.
Я должна спасти эту девочку.
Быстро, чтобы не успеть передумать, я хватаю свою добычу и бегу прочь из темницы.
Имея на руках такую ношу, я совсем не хочу сталкиваться с Реном. Я стремительно выбираюсь на край крыши и лечу домой, обуреваемая противоположными чувствами — удовлетворением от осознания того, что поступила правильно, и горечью, вызванной тем, что теперь я потеряла Рена навсегда.
День сорок третий
Отец велел не беспокоить девочек, но сегодня я не могу держать себя в руках. В комнате на верхушке башни сидит и рыдает та самая девчонка, моя соперница. Я не спала всю ночь — меня терзали любопытство и неприязнь.
С одной стороны, мне хочется знать, кто эта девчонка, что так легко увела у меня Рена. Да, она красивее меня, но чем еще она его взяла? Что-то я не припомню, чтобы Рена легко было очаровать хорошеньким личиком.
На самом деле я думала, что он очарован мною.
Оказалось — нет.
Когда отец задремывает в кресле, держа на коленях спящую Пиппу, я на цыпочках выхожу из дома и иду к башне. Солнечные лучи согревают лоскутную кожу на руках и я провожу пальцем по швам.
У той девчонки кожа совсем другая, нормальная. Мне когда-то казалось, что кожа разных цветов — это красиво, но мало-помалу она стала казаться мне отвратительной. Любого человека, да того же Рена, эти лоскуты только отпугнут. А уж хвост и крылья, как они ни полезны для моего дела, — и подавно.
Как же так получается, что все то, что я ценю, другим кажется ужасным и отвратительным?
Плач девочки эхом отдается по двору. Наверное, она стоит у окна. О чем она плачет? О Брайре? О своем доме? О Рене?
Когти выпрыгивают сами собой, и я сжимаю кулаки, чтобы загнать их обратно.
Это я горюю о Рене. А она пусть рыдает о чем хочет, мне все равно.
Я лечу вверх по лестнице, но у двери наверху останавливаюсь. На миг мне становится дурно. Сейчас я увижу эту девицу. Хвост у меня обернут вокруг ноги, крылья прижаты к спине, плащ надежно застегнут. Не напугаю.
Я распахиваю дверь. Девчонка вскрикивает, пятится прочь от окна и хватается побелевшими пальцами за изголовье кровати.
Я не могу произнести ни слова. От взгляда ее сузившихся глаз на меня нападает немота.
— Ты… — говорит она. — Кто тебя?..
Со двора доносится звук хлопнувшей двери. У меня мало времени.
— Откуда ты знаешь Рена? — спрашиваю я.
— Рена… — шепчет она. Она отступает на шаг назад, на хорошеньком лице недоумение. Сыпи больше нет, но она все еще бледна — не оправилась от заклятия. И она всего на год или на два меня младше.
На лестнице слышны шаги. Это отец. Как он догадался, что я к ней пошла?
У девочки перекашивается лицо.
— Ты мне снилась, — говорит она, вздрогнув. — В кошмаре! У тебя глаза!
Я замираю. Белобрысая воровка трясется как осиновый лист.
Глаза?
Сейчас у меня глаза голубые, человечьи. Или эта девочка знала меня-прежнюю?
Распахивается дверь.
— Ким! Ты что тут делаешь?
Девчонка прижимается спиной к стене. Я оборачиваюсь — отец очень зол.
— Прости, я…
Он хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.
— Что я тебе говорил насчет этих девочек?
— Чтобы я с ними не говорила, — покорно отвечаю я.
Он сжимает мою руку так крепко, что мне больно.
— Правильно, а почему?
Лицо у него красное, словно мои розы. Он тяжело дышит. Мы идем вниз по лестнице.
— Чтобы я к ним не привязывалась.
Он прав, только не знает, что уж к этой-то девице мне привязаться не грозит.
Эта девчонка не такая, как остальные. Мне она совсем не нравится. Я спасла ее ради Рена, и… и она не больно со мной любезничала.
И почему это я снилась ей в кошмарах?
— Вот именно, не привязывалась! Эти девочки остаются у нас совсем ненадолго. Это небезопасно. Они будут спасены, только когда доберутся до Белладомы.
Мы уже внизу, у самого выхода из башни. Отец заставляет меня повернуться к нему лицом.
— Тебе нельзя отвлекаться от своего дела, Кимера. Ты меня поняла?
Не могу смотреть ему в глаза.
— Я все поняла, папа.
Я и правда поняла. С любопытством мне не совладать. Особенно когда речь идет об этой девчонке.
— Вот и хорошо. Больше так не делай. Усыпляй их регулярно, но не вздумай болтать о пустяках. Ничего хорошего из этого не выйдет, только боль. — Отец вздыхает и нежно касается моей щеки. — А ты ведь знаешь, я не могу видеть тебя несчастной.
На меня снисходит покой. Утихает жгучая ярость в сердце. Зачем я вообще пошла в башню? Нельзя же так расстраивать отца! Рен, Бату — я и так достаточно натворила дел, о которых он не знает. Надо держать себя в руках. Ради отца.
А на Рена с его девчонкой — наплевать.
Отец и наше дело — для меня все.
