Кейт Коннолли - Чудовище
— Куда мы идем? — спрашиваю я.
— Домой, — отвечает он.
Домой. При звуках этого слова у меня в груди словно шарик надувается, а память подсовывает картинку домика с красной крышей, башни и розового сада. А что такое дом для Рена? Сердце бьется быстрее; сейчас я это узнаю.
Меня терзает тревога. Мы шагаем по извилистым улочкам, и я, сама того не сознавая, кутаюсь в плащ все туже. Я никогда еще не бывала в гостях у людей, но помню, что у нас в доме принято снимать плащ, когда войдешь. Что подумают хозяева, если я останусь в плаще; — решат, что я странная, или, хуже того, примут за рабыню колдуна?
Мне нельзя снимать плащ и нельзя входить в дом Рена. Хвост выскользнет, перышко в крыле шелохнется — и я пропала. Но это же Рен, и отказать ему я не могу. Вся моя решимость ушла на то, чтобы промолчать и не выдать ему истинную цель своих еженощных визитов в город. Так что я просто закутываюсь в плащ потуже. Еще немного, и задохнусь.
А больше всего меня тревожит мысль о том, понравлюсь ли я семье Рена. Что, если они решат, что их сыну такая дурнушка не пара? Что я какая-то не такая? Что не так хороша, как Делия, по которой они тоже наверняка горюют? А уж если бы они знали, какая я на самом деле, — точно бы не одобрили.
У небольшого, сложенного из камня дома Рен замедляет шаг. Дом невысокий, на окне красные ставни, под окном — белый ящик с цветами, не розами, но все равно красиво. Поначалу кажется, что дом невелик, но за узким фасадом он тянется в глубину и наверняка насчитывает несколько комнат. В лунном свете серые каменные стены выглядят уютно, словно приглашают войти. Мне приятно, что дом Рена цел и не лежит в развалинах, как многие другие дома в этом городе. Ползучая лоза сюда еще не добралась. В углу дворика разбит огород, а вдоль дорожки растут кусты, усыпанные цветами. Даже на улице чувствуется запах корицы, тот самый, которым пропах Рен.
— Ты здесь живешь? — спрашиваю я.
Он крепко берет меня за руку и ведет по дорожке к двери. Сейчас я увижу родителей Рена. В горле комок, я вспоминаю, надежно ли запахнут плащ, и плотнее прижимаю крылья к спине. Хвост обмотан вокруг ноги так туго, что я ее почти не чувствую.
Рен распахивает дверь, и навстречу нам льется тепло и чудесный запах пекущегося хлеба — словно солнечный свет. В этом доме любят печь. У камина слышны голоса, мои глаза быстро приспосабливаются к свету свечей, и я вижу женщину, которая мешает в стоящем на огне горшке. Она приветственно машет Рену рукой, но улыбка ее увядает, когда вслед за Реном вхожу я.
Сердце уходит в пятки. Неужели она сразу меня раскусила?
— Рен! Чем ты думал! Кто это? — говорит она.
— Мама, это Ким. — Он показывает на меня. — Ким, это моя мама.
Женщина упирает одну руку в бок и замахивается на Рена поварешкой:
— Зачем ты ее привел! Ты же знаешь, как это опасно! Хватит с меня того, что ты каждую ночь носишься по городу после заката, — а теперь еще и гостей водить? И это после… — Она осекается и умолкает.
— Тише, Лора, тише, — доносится от кресла у камина. Это мужчина. Он сидит к нам спиной, лица не видно, но над спинкой кресла высится седая макушка. Волосы у него не такие длинные, как у отца, но и не совсем уж короткие. На мгновение мне кажется, что это отец Рена, но тут из коридора выходит еще один мужчина, моложе первого, быстро шагает к Рену и заключает его в медвежьи объятия. Рен с этим мужчиной так похожи, что сразу становится ясно: это и есть его отец.
— Послушай, Лора, — говорит отец Рена, — время сейчас для всех, конечно, тревожное, но нельзя же так грубо обходиться с гостями.
Он подмигивает мне — точно так же, как это делает Рен, — но на лице его написана глубокая скорбь. Вот в кого пошел Рен.
— Меня зовут Эндрю, — говорит мужчина.
Я делаю книксен, как девочки в книге сказок.
— Видишь? У нас очень вежливая гостья.
Лора складывает руки на груди.
— Городским девочкам опасно ходить после заката. Заболеешь же!
— Я не городская, — отвечаю я, вспоминая старую отговорку для Рена.
— Ей проклятие не опасно, понимаешь? — говорит Рен, и я замечаю, что, когда мы вошли в дом, он воспрял духом. Что это — радость быть дома или он не хочет расстраивать родителей и скрывает горе, которому предавался у фонтана?
Мать Рена смотрит, прищурившись, фыркает и идет мешать суп.
— Очень приятно с вами познакомиться, — говорю я, гадая, кто же все-таки тот седой мужчина у огня.
Рен снова берет меня за руку и ведет к стулу. Я сажусь так изящно, как только могу, и с удовольствием смотрю, как Рен подбрасывает полено в огонь. Никогда такого не видела. Пламя лижет поленце, оно загорается. А мы дома обходимся без дров. Огонь просто горит, пока нужно, а потом гаснет, и все.
— Ким, — зовет Рен, и я забываю о странном очаге. В глазах Рена отражается огонь, и мои щеки теплеют от его взгляда сильнее, чем от жара пламени. — Это Оливер. Он тоже у нас гостит.
Пожилой мужчина наклоняет голову и протягивает руку для пожатия. Я тоже протягиваю ладонь, но меня не оставляет чувство чего-то знакомого.
А потом я заглядываю ему в глаза, и меня сотрясает узнавание. Этот человек, Оливер, был у меня в воспоминаниях, он показывал мне розы в дворцовом саду. Теперь он постарел, но это тот самый человек, я знаю точно.
Так все же картины, которые я вижу, — это не порождения моего воображения? Откуда бы иначе взялся у меня в памяти этот мужчина? Я-прежняя когда-то его знала, в этом невозможно усомниться.
В животе что-то переворачивается. Значит, воспоминания о нем и о Рене тоже могут быть правдой.
Оливер хмурится, не выпускает мою руку, щурится — что я сделала не так? Отец не учил меня хорошим манерам. Он же не хотел, чтобы я якшалась с людьми. Все, что я знаю, я знаю из книжек.
Как он рассердился бы, если бы знал, где я сейчас! При этой мысли ладони у меня потеют, и рука выскальзывает из ладони седого человека. Вблизи видно, что на самом деле он ненамного старше отца Рена — просто рано поседел.
— Так как, говорите, вас зовут? — Оливер смотрит на меня с каким-то странным выражением лица.
— Кимера. Ким.
Он повторяет имя со странным выражением, словно оно горчит на языке. Я ломаю голову, пытаясь понять, чем его обидела.
— Не помню этого имени. — Он делает паузу, я замираю. — Вы напоминаете мне одного человека. Глаза очень похожи. Это была… ну да не важно. Она давно умерла. А вы — с нами, да вдобавок подружились с нашим славным Реном. — Он треплет Рена по волосам.
У меня с языка рвется вопрос, я уже почти готова заговорить, но все же заставляю себя молчать.
Отец выразился ясно. Никто не должен знать, кто я такая. Даже я сама.
Если у меня в глазах этот человек разглядел меня-прежнюю, значит, мы были близко знакомы. Впрочем, возможно, это просто игра света, и Оливер вспомнил кого-то совсем другого.
К нам подходит Эндрю, приносит тарелку с сыром и ломтями свежевыпеченного хлеба. Рен уплетает за обе щеки, делится со мной. Я беру себе хлеба и сыра и отдаю тарелку обратно.
— Спасибо, — говорю я, покусывая ломтик сыра. Он нежный, душистый, а хлеб на вкус — точно как запах Рена. Упоительно.
Я не свожу с Рена глаз. Он старается казаться веселым, но за весельем я вижу горе. Дело в той девчонке, в Делии. Они все ее знали и теперь горюют. В этом доме поселился страх. Я буквально чувствую его запах.
А ведь я могла бы развеять их страхи. Могла бы сказать, что с Делией все хорошо, что это я унесла ее, и теперь она попадет в прекрасную солнечную Белладому.
Но тогда неизбежно начнутся расспросы, и тогда на отца падет гнев колдуна. Нет, я не выдам отца. Даже ради Рена.
— Ким здесь недавно, — говорит Рен Оливеру. — У них дом за городской стеной.
При этом известии Оливер поднимает брови:
— Правда? Где же вы жили раньше?
У меня перехватывает дыхание. Об этом я ведь тоже не могу рассказать. Надо сменить тему, и поскорее.
— Да так, в глуши, — говорю я. — А ваш город такой красивый, ничего прекраснее не видела.
Отец Рена смеется:
— Ну и ну, это в какой же глухомани вы тогда жили, раз вам наш городишко по вкусу!
Оливер сердито на него смотрит, и Эндрю тут же замолкает.
— В прежние дни Брайр был воистину прекрасен. Однако нынче времена тяжелые.
— Да-да, Рен мне говорил, про замок и про колючую лозу.
Рен вздрагивает и поглубже вдавливается в кресло. Я слишком поздно понимаю, что ляпнула лишнее. Мать ахает, отец хмурится.
— Правда? — говорит Оливер. — Показывал, значит, темные места нашего города, мальчик?
— Ну, я…
— Нет! — говорю я. — Ничего подобного. Дворец, конечно, в ужасном состоянии, и это очень жаль, но он все равно прекрасен. И Рен мне показал в городе много красивого. Вот дворцовый сад, например, — мне он так понравился! Я больше всего люблю розы, а в королевском саду они такие красивые, нигде больше таких не видела.
