Замерзшее мгновение - Седер Камилла

«Главное — сохранять спокойствие, успокоить Гранит. Попытаться отговориться».

Словно мать, потерявшая терпение из-за своего упрямого ребенка, Сульвейг толкала Сейю все дальше в глубину темной квартиры.

Мозг Сейи лихорадочно работал. Она попыталась обернуться, чтобы встретиться глазами с Сульвейг. Голос стал пронзительным и сорвался на фальцет, а потом застрял в горле.

— У меня ведь есть ее имя. Я позвоню ей из дома, я… достаточно будет, если…

Они миновали кухню со старомодным телефоном на столе. Сейя всерьез запротестовала, рванулась, чтобы освободиться, но Сульвейг рывком распахнула дверь куда-то, где, судя по затхлому запаху старой одежды, должна была находиться гардеробная.

Удар коленом по копчику швырнул Сейю вперед, в темноту, на что-то жесткое и податливое одновременно. Боль острыми стрелами взлетела по спине к затылку.

Ей удалось слегка повернуть голову и разглядеть силуэт еще одного человека, стоявшего прямо за Сульвейг и загораживавшего свет из коридора. Потом она получила сильный удар по голове, и все почернело.

64

— Он сказал, что убил их, поскольку они это заслужили, и отказался от адвоката. Наверное, ему кажется, что защищаться нет необходимости.

Телль и Бернефлуд стояли за зданием полиции — выщербленная брусчатка, полусгнившие скамейки. Классическая бочка из-под цемента, наполненная песком, предназначалась для тех, кому не удалось бросить курить, несмотря на строгий запрет.

— То есть ты от него ничего не добился?

— Ни звука. Буквально ни звука. Он молчит с тех пор, как сделал признание. Рассказал свою историю и заглох. Это начинает действовать на нервы.

Бернефлуд задумчиво присвистнул.

— Кто бы мог подумать, что этот маленький ублюдок настолько уверен в себе? Я считал, он просто весь на нервах.

Телль согласно пробормотал что-то и закурил вторую за последние пять минут сигарету. Если уж ты добрался сюда, нужно пользоваться моментом. Раньше он часто запирал дверь в свою комнату, открывал окно и высовывался с сигаретой наружу. Стряхивал пепел в один из горшков с цветами — только Богу известно, как они оказались на его подоконнике. Узнав, что у Эстергрен рак легких, он начал спускаться на лифте сюда, на задний двор. Он оказался именно таким — банальным и предсказуемым.

— Не знаю, самоуверен ли он.

Он несколько часов провел с Себастианом Гранитом. Подозрений, что тот по двум первым убийствам мог выгораживать другого преступника, больше не было. Особенно после того, как его отпечатки обнаружили во взятом напрокат джипе, следы колес которого остались на месте убийства. А поскольку в обоих случаях использовалось одно и то же оружие, Гранит был замешан в убийстве Вальца.

Хуже дело обстояло с Мулином. Телль был уверен, что Себастиан Гранит знает, кто убил Мулина, но после первоначального шока он ничем не выдал волнения и не собирался говорить. Время шло, и недовольство Телля невозможностью раскрыть дело полностью, росло все сильнее.

— Нет, — сказал он, поразмыслив. — Он молчит не потому, что уверен в себе. Просто закрылся. Вероятно, он… больше, чем комок нервов. Сидит и думает о чем-то другом, словно действительно может отключиться от реальности, как по заказу.

— Это, наверное, наследственное, — пробормотал Бернефлуд и, кажется, собрался продолжить свою мысль, но зашелся кашлем. Сотрясаясь, он повернулся к Теллю спиной, и тот с готовностью похлопал его между лопатками, краем глаза косясь при этом на ряды окон.

— Ну ты как? Кашляешь будто туберкулезник. Что ты говорил?

Бернефлуд вошел внутрь и вызвал лифт.

— Да просто сказал, что это, видимо, наследственное. Мамаша произвела на меня такое же впечатление. Временами она отключалась, даже не замечала нас. А иногда обращала слишком много внимания. Эта баба — настоящая психопатка. Неудивительно, что и он стал полоумным, бедный парень.

Телль кивнул с отсутствующим видом. Он направился к кафетерию, а не в свою комнату, чувствуя, что все равно не сможет сконцентрироваться на чем-то существенном.

Бернефлуд последовал за ним, продолжая говорить, и, кажется, не требовал большего внимания, чем Телль мог сейчас ему уделить.

Взяв кофе и булочки с корицей, они пошли в отдел, где их и нашел Гонсалес, испытывавший острую потребность в общении после нескольких часов работы за письменным столом.

— Черт, у меня рука отсохла от компьютера и телефона, — пожаловался он, скривившись от боли. — Может, тем, кто много говорит по телефону, нужно иметь наушники?

Телль спрятал улыбку. Было много общего между Гонсалесом и им самим в начале карьеры: нетерпеливым, энергичным, жаждущим приключений. Гонсалес наверняка сейчас переживал первую фазу разочарования из-за того, что работа не соответствовала его ожиданиям.

— Вам что-то удалось узнать? — спросил юный коллега, кивнув в сторону Бернефлуда.

Тот откусил от булки, покачал головой и бросил взгляд на Телля.

— Не слишком много, кроме того, что она, кажется, полностью невменяема. Довольно неприятная, я бы сказал. Не хотел бы я встретиться с ней в темном переулке.

— О’кей, а вот мне удалось кое-что выяснить. Я сидел на телефоне…

Гонсалес умолк, когда Телль поднял руку у него перед носом.

— Подожди-ка, было кое-что еще странное в этой тетке, до меня только сейчас дошло. Пока мы там были, появилась девица. Или не совсем девица: лет тридцать пять — сорок, из службы социальной помощи на дому. Но и я, и Бенгт почувствовали, что с ней что-то не так, правда?

Бернефлуд оживленно кивнул.

— Если она из социальной помощи, то я Дональд Дак. У нее… другая одежда и… другое поведение, — сказал он с набитым ртом, жуя булочку. — Кроме того, она обеспечила тетке алиби на момент убийства.

Телль кивнул.

— Давайте сядем и более детально в этом разберемся. Бекман здесь?

— У нее очень короткие волосы, большие серьги и яркая помада, — продолжал Бернефлуд, как будто его не перебивали. — Нахальный вид и большая, чертовски отвратная змея, вытатуированная на шее, как у гребаного морского волка.

— Что у нее было?..

Гонсалес ударился коленками о стол и учинил всеобщий беспорядок, прежде чем сумел внятно сообщить свою информацию.

В тот самый момент, когда Телль резко затормозил перед красно-коричневым кирпичным домом после безумной гонки по шоссе с включенным спецсигналом, зазвонил телефон и на дисплее высветился номер Микаэла Гонсалеса.

Телль заметил разочарование Гонсалеса, когда тому приказали оставаться в отделе и как можно скорее выяснить все возможное о женщине с татуировкой в виде черной змеи на шее. Принять такое решение Телля заставило вовсе не предчувствие того, что Бернефлуд взбесился бы даже от одного намека на необходимость остаться у письменного стола.

У Бенгта Бернефлуда, каким бы бесчувственным и социально безнадежным он ни был, за плечами имелся более чем тридцатилетний опыт подобных ситуаций. Теперь он действовал на автопилоте, казался равнодушным, какого бы преступника они ни брали. Его не покидало хладнокровие там, где другие бывалые полицейские теряли голову. Зависело ли это от его эмоциональной ущербности или равнодушия к бедам других людей, в данном случае не имело значения. Телль должен бы признать: хотя коллега сильно напрягал его, и одному только Богу известно, как часто это происходило, в сложных случаях присутствие Бернефлуда означало безопасность.

Предстоящий визит к Сульвейг Гранит не был критической ситуацией в полицейском понимании. В квартире находились лишь две женщины, какими бы сумасшедшими они ни были. Вот только у Телля было дурное предчувствие. Кроме того, ему казалось, что от их действий в ближайший час будет зависеть исход данного дела — которое представлялось ему раскрытым уже несколько дней назад.

Гонсалес вкратце подтвердил сведения Греты Ларссон: Селандер лежала в психиатрической больнице три раза в возрасте от восемнадцати лет до двадцати одного года. Он сделал заявку на доступ к информационным базам больниц, но, как известно, на это потребуется время.