Анатолий Арамисов - Французская защита
Виктор вспомнил, как в детстве, когда его родители (а отец, Одинцов — старший, был моряк) в очередной раз переехали в маленький дом — развалюху, то по ночам семью донимали крысы, прогрызавшие деревянные половые доски. Они обитали под кухней, откуда доносились запахи еды,
и под покровом ночи шустро сновали там, забираясь даже на стол. Однажды крысы перегрызли провода от электрической плитки, и в этот же день отец принес домой взятого «напрокат» огромного кота по имени Васька.
Пушистый и внешне добродушный котяра оказался настоящим убийцей для подпольных тварей.
В первую же ночь пребывания Васьки на новом месте семья Одинцовых проснулась от ужасного визга на кухне. В наступившей тишине послышались быстрые кошачьи шаги. Когда отец включил свет, то открылась картина, достойная кисти художника: кот победно сидел рядом с полуза-душенной крысой гигантских размеров и играл с ней, правой лапой поворачивая поверженную противницу туда — обратно.
После того, как вся стая утром покинула подпольное пространство, стало ясно — Васька прикончил главаря.
…Виктор вздохнул, пытаясь прогнать невеселые мысли о незваной обитательнице карцера, опять повернулся на бок и закрыл глаза.
Сон не шел.
Время тянулось мучительно медленно.
Внезапно Одинцов услышал в коридоре голоса. Они с каждой секундой становились все громче.
Виктор приподнял голову, ладонью подпер щеку и прислушался.
Один голос, резкий, с характерным фальцетом, Виктор сразу узнал. Он принадлежал Жану Темплеру. Тот явно протестовал, видимо выражая недовольство перемещением себя любимого в этот мрачный отсек тюремного здания.
Через минуту совсем близко от камеры Одинцова лязгнул замок, послышался скрип открываемой двери, потом она с оглушительным грохотом захлопнулась под выкрик наркомана:
— Merde![27]
Приглушенное бормотание в соседней камере слышалось в течение часа. Виктор поймал себя на мысли, что в душе радуется соседству француза. Во-первых: справедливость восторжествовала, и зачинщик конфликта тоже угодил в карцер.
Во-вторых: стало как-то веселее оттого, что рядом за стеной находится еще один живой человек. Пусть даже испытывающий к Одинцову неприязнь после случившегося.
Наконец Темплер затих, и Виктор стал погружаться в дрёму.
Это был не сон, скорее полузабытье. К тому же в камере стало заметно холодать: окно с решеткой не было закрыто стеклом, и температура в карцере приближалась, вероятно, к уличной.
Светало.
Внезапно резкий выкрик и оглушительный визг словно катапульта подбросили Виктора на койке:
— Canaille! Canaille! Merde![28] — кричал Темплер в соседней камере.
«Бог мой! Наверное, его укусила крыса!» — первое, что пришло в голову Одинцову.
Через секунду послышался странный «хакающий» звук, будто бы выдох, и в то же время мало похожий на человеческий голос:
— Хаак!
Одновременно с ним раздался какой-то лязг, словно чем-то железным резко царапнули по стене.
Француз еще несколько минут выкрикивал ругательства, потом в коридоре раздались шаги, и подошедший охранник спросил заключенного:
— Qu у a-t-il?[29]
Темплер нервным тоном что-то объяснил ему, тот сдержанно хохотнул и, ничего не ответив, застучал каблуками по коридору, удаляясь в свою каморку.
Француз бурчал себе под нос еще с полчаса, чем-то стучал в своей одиночке, и лишь под утро успокоился.
Лучи солнца постепенно отодвигали мрак в камере Одинцова. Глаза Виктора скользили по унылому однообразию тюремных стен серо-грязного цвета, точно так же выглядели пол и потолок В правом углу от двери виднелось мокрое пятно, словно туда плеснули водой из ведра. Приглядевшись, Одинцов с ужасом увидел, что мокрота была кровавого, красного цвета…
Кровь??
От этого пятна по полу к койке Виктора тянулся след, прежде невидимый из-за темноты, а сейчас хорошо различимый: будто бы по бетонному пространству полз маленький окровавленный гномик, теряя капли крови на своем пути.
Страшная догадка пронзила мозг Виктора, он резко заглянул под свою откидную койку и отшатнулся.
У самой стены лежала мертвая крыса, задрав все четыре лапки вверх. Но не это было самое страшное.
Крыса была как будто исполосована острой бритвой. Удар лезвия пришелся по ее животу и он был вскрыт, словно консервная банка, обнаженные внутренности вылезли, свалились вбок, и наверное, от них шел кровавый след по камере Одинцова, когда бедное животное в агонии ползло к человеку.
Виктор вытер ладонью вспотевший лоб.
«Да. Темплер оказался явно негостеприимнее меня по отношении к крысе…»
Теперь настала очередь Одинцова барабанить по железной двери. Виктор выкрикнул в коридорное пространство с пару десятков слов, добрая половина которых были из матерного лексикона великого и могучего. Минуты через три в коридоре послышался топот, к двери подбежали сразу два охранника и открыли её: высокий негр с выражением застывшей печали на лице и толстый коротышка с зажатым в руке носовым платком, которым он вытирал через каждые десять секунд вспотевший лоб.
— Qu у a-t-il? — задал тот же вопрос, что и соседу Виктора некоторое время назад высокий негр.
Вместо ответа Одинцов, не оборачиваясь, ткнул рукой в направлении подвесной койки.
Толстяк подошел к ней и, заглянув вниз, тотчас с брезгливым выражением на лице отпрянул назад.
Он что-то быстро сказал своему напарнику, тот повернулся и зашагал по коридору.
Через несколько минут негр вернулся, неся в руках что-то наподобие веника и грязное ведро.
— Ramassez![30] — скомандовал Виктору толстяк, указав рукой в направлении убитой крысы.
— Пошел на …й, сам убирай! — ответил по-русски Одинцов. — Переводи меня в другую камеру отсюда!
— Je ne parle pas russe! — отчеканил тот, глаза толстого француза стали наливаться кровью.
— Ramassez!! — повторил он, хватая Виктора за рукав, и пытаясь развернуть его в направлении койки.
Внутри Виктора знакомо закипело…
«Только держать себя в руках! Не хватает мне еще этого урода избить! Тогда долго отсюда не выйду»…
Он снова бросил взгляд вниз, и тут организм заключенного не выдержал. Одинцов мотнул головой в сторону, стараясь, чтобы брызги рвотной массы не попали на оторопевших французов…
— Merde! — в один голос закричали те. — Cochon![31]
Они отпрянули от прислонившегося к дверному косяку Виктора.
Того долго сотрясали рвотные рыдания тела.
До тех пор, пока вызванная штатная уборщица тюрьмы не убрала все в камере, включая кровавый след, оставленный смертельно раненой крысой.
Из соседней камеры раздавался ликующий смех фиолетоголового наркомана.
Когда уборщица закончила работу, негр запер камеру на ключ, потом взял Одинцова под руку и повел по пустынному коридору на выход.
Тюрьма уже не спала.
Виктор шел мимо решетчатых отделений камер, сопровождаемый свистом и улюлюканьем заключенных. Почти каждый из них считал своим долгом что-то выкрикнуть в адрес русского.
Слова сливались в один сплошной крик, и лишь отдельные обрывки фраз сознание автоматически переводило на родной язык.
Одинцов сжал кулаки, и, стиснув зубы, боролся с желанием бросить в ответ какое-нибудь замысловатое многоэтажное ругательство.
Негр, который вел Виктора, слегка ухмылялся, на его лице застыла маска гордой значительности, словно он лично задержал важного государственного преступника.
Французские зэки только что проснулись и совершали утренний туалет: умывались, брились, чистили зубы, словом, готовились к завтраку. Некоторые прилипли к решеткам, белея полосами только что нанесенной пены для бритья.
Необычно-оживленное веселье царило в этот момент в коридорах «Seine Saint-Denis».
Поравнявшись со своей камерой, Виктор бросил взгляд внутрь её.
Лёха почему-то еще лежал на койке, отвернувшись к стене.
«Что это с ним? — с некоторой тревогой подумал Одинцов. — Обычно он встает раньше всех, жаворонок по натуре…»
— A' gauche![32] — негр подтолкнул Виктора в сторону большой красивой двери, обитой темно-бордовой кожей.
Они остановились.
Охранник нажал на неприметную кнопку звонка, и через несколько секунд дверь отворилась.
На пороге стояла высокая, спортивного вида молодая женщина, крашеная блондинка.
Она внимательно посмотрела на русского заключенного и улыбнулась:
— Входите! — несмотря на сильный акцент, слово она выговорила правильно.
Одинцов удивленно уставился на француженку.
Женщина выразительно взглянула на охранника:
— Merci!
Тот моментально сделал «налево кругом» и удалился.
