Артур Хейли - В высших сферах
Бумага, на которой были напечатаны эти слова — как и все последующее, — выцвела и пожелтела. Но положения закона — ratio decidenti[19] — были столь же обязательны, как если бы были сформулированы вчера.
Канадский судья постановил: Ахмед Синг в 1921 году (и следовательно, Анри Дюваль сегодня) не мог быть депортирован исключительно на корабль.
Любой человек (объявил давно умерший судья в 1921 году) должен быть депортирован в ту страну, откуда он приехал, и ни в какое другое место.
Но «Вастервик» не направлялся в Ливан… в страну, откуда приехал Анри Дюваль… где он сел на корабль. «Вастервик» бороздит океаны, его следующим портом будет Белфаст, а что после этого — неизвестно…
Следовательно, приказ о депортации Анри Дюваля противозаконен и недействителен.
Так сказано в деле «Королева против Ахмеда Синга».
Судья Стэнли Уиллис осторожно разузнал все насчет «Вастервика» и так же осторожно следил за подробностями этого дела.
До него дошел слух о поисках Аланом Мейтлендом и Томом Льюисом юридических прецедентов, которые помогли бы предотвратить депортацию Анри Дюваля. Он узнал также об их неудаче что-либо добыть, и это не удивило его.
Он не критиковал двух молодых адвокатов за то, что они не сумели обнаружить дело «Королева против Ахмеда Синга». Оно было неправильно изложено и занесено в «Канадские конспекты», что нередко случалось. Сам судья не знал бы о нем, если бы несколько лет назад не напал случайно на старый отчет и он не запомнился ему.
Зная о таком прецеденте, рассуждал судья Уиллис, на месте адвоката Анри Дюваля он немедленно — сегодня же — поставил бы вопрос о новом приказе на основании Habeas corpus. И если ему, как судье, было бы подано такое заявление, он немедленно согласился бы принять не полумеру в виде приказа nisi, как это было сделано раньше, а выступить в полном соответствии с Habeas corpus, что позволило бы немедленно вызволить Анри Дюваля с «Вастервика».
Но он был судьей, а не адвокатом. И ни один человек не может выступать в двух ипостасях.
Судья обязан выносить суждения о вынесенных на его рассмотрение делах. В его функции не входит вмешиваться в дела или действовать в пользу одной из тяжущихся сторон против другой. Иногда судья, конечно, может подсказать советнику шаги, какие, по его мнению, следует предпринять, чтобы продвинуть дело. Именно так он вел себя с Аланом Мейтлендом, когда речь шла о предоставлении приказа nisi Анри Дювалю.
Но больше этого судья вмешиваться не мог. Это было бы предательством в отношении своего положения.
Судья снова промерял шагами ковер между окном и своим столом. Сегодня широкие костлявые плечи были пригнуты к тощему телу, словно на них лежало бремя ответственности. На длинном худом напряженном лице читалось смятение.
«Не будь я тем, кто я есть, — думал судья Уиллис, — все было бы так просто. Я бы снял трубку телефона и вызвал Алана Мейтленда. Когда он подошел бы к телефону, я бы просто сказал: «Посмотрите отчеты Британской Колумбии, том тридцать четыре, за тысяча девятьсот двадцать первый год, страница сто девяносто один, «Королева против Ахмеда Синга». Больше вам ничего не требуется». Он сообразительный молодой человек, и сегодня же, прежде чем закроется судебная регистратура, он был бы здесь с приказом по Habeas corpus.
Тогда Анри Дюваль не уплыл бы на корабле.
«И мне это небезразлично, — думал он. — И Алану Мейтленду небезразлично. Но, будучи тем, кто я есть, я не могу… ни прямо, ни косвенно… так поступить. И тем не менее… существует ведь невысказанная предпосылка».
Судья помнил этот термин со времен юридической школы. Он по-прежнему существовал в учебниках, но в присутствии судей редко упоминался.
Термин «невысказанная предпосылка» означает, что судья, каковы бы ни были его намерения, не может быть беспристрастным. Судья ведь человек, следовательно, он не всегда может держать весы в равновесии. Сознает он это или нет, но на каждую его мысль и каждое действие влияют происходящие события и окружение.
Судья Стэнли Уиллис принимал допуски. Он знал, что у него была невысказанная предпосылка. Ее можно было суммировать одним словом.
Белзен.
Это было в 1945 году.
Карьера Стэнли Уиллиса в юриспруденции, как и у многих людей его поколения, была прервана Второй мировой войной. Он служил артиллерийским офицером в канадских войсках в Европе с 1940 года до конца войны. И незадолго до ее окончания майор Стэнли Уиллис, награжденный орденом «Военный крест», офицер связи с британской Второй армией, вместе с 63-м противотанковым полком участвовал в освобождении нацистского концлагеря Берген-Белзен.
Он пробыл в Белзене месяц, и то, что он там увидел, преследовало его потом всю жизнь. На протяжении многих лет, а иногда даже и теперь, ужас тех тридцати дней возвращался к нему в лихорадочных четких снах. И Стэнли Уиллис, человек образованный и, несмотря на суровую внешность, чувствительный, уехал из Белзена, дав себе клятву в оставшиеся годы делать все от него зависящее, чтобы облегчить бедственное положение униженных и больных людей насколько удастся.
Ему нелегко было это делать, будучи судьей. Были случаи, когда, несмотря на внутреннее предубеждение, он вынужден был выносить приговор виновному, тогда как инстинкт подсказывал ему, что главным преступником является общество, а не отдельные люди. Но бывали случаи, когда незадачливый несчастный уголовник, списанный большинством как неисправимый, получал легкий или смягченный приговор, потому что в уме судьи Уиллиса… возникла тень прошлого… бессловесная предпосылка.
Как и теперь.
Плачевное положение Анри Дюваля, какое он наблюдал при рассмотрении приказа nisi, продолжало волновать судью.
Человек, по сути, сидел в тюрьме. И он мог быть по справедливости свободен.
Между одним и другим стояла гордость достопочтенного судьи.
«Подавив гордость, следуй, чему учит справедливость», — подумал он. И подошел к телефону.
Не надо звонить непосредственно Алану Мейтленду — этого требовало благоразумие. Но есть другой путь. Он может поговорить со своим бывшим партнером-юристом, уважаемым старшим юрисконсультом, человеком умным, который поймет скрытый смысл разговора. Сообщенная им информация будет тотчас передана, не открывая источника. Но его бывший партнер тоже строго смотрел на вмешательство судьи…
Судья Уиллис вздохнул. Для конспирации, подумал он, нет идеального плана.
Его соединили. Он возвестил:
— Это Стэнли Уиллис.
Басовитый голос по телефону любезно произнес:
— Какой приятный сюрприз, ваша милость.
Судья быстро вставил:
— Это неофициальный звонок, Бен.
На линии раздался смешок.
— Как поживаешь, Стэн? Давненько мы не общались. — В интонации было искреннее дружелюбие.
— Я знаю. Надо непременно как-нибудь посидеть вместе. — Но он сомневался, что это произойдет. Судья из-за своего положения вынужден идти одиноким путем.
— Что ж, Стэн, чем могу быть полезен? Есть кто-то, кого тебе хотелось бы прищучить?
— Нет, — сказал судья Уиллис. Он никогда не занимался болтовней. — Я решил перекинуться с тобой словцом по делу Дюваля.
— A-а, эта история с безбилетником. Я читал твое постановление. Очень жаль, но не вижу, что еще ты мог тут сделать.
— Да, — признал судья, — ничего другого сделать было нельзя. Все равно молодой Мейтленд — умный молодой адвокат.
— Согласен, — сказал его собеседник. — Я думаю, он немало прославит свою профессию.
— Я слышал, он провел настоящие поиски прецедентов.
— Как мне рассказывали, — хохотнул бас, — Мейтленд и его партнер перевернули всю юридическую библиотеку. Но счастье не улыбнулось им.
— Меня несколько удивило, — медленно произнес судья Уиллис, — почему они не обратили внимания надело «Королева против Ахмеда Синга» в Отчетах Британской Колумбии, том тридцать четыре, за тысяча девятьсот двадцать первый год, страница сто девяносто один. Мне кажется, что на этом основании они без вопроса получили бы решение, основанное на Habeas corpus.
На другом конце провода наступило молчание. Судья мог представить себе, как у его собеседника поднялись осуждающе брови. Затем более холодно голос произнес:
— Повтори-ка мне еще раз данные. А то я не все понял.
Повторив данные и вскоре после этого повесив трубку, судья Уиллис подумал: «За все свои действия надо платить». Но он знал, что его информация будет передана.
Он взглянул на часы, прежде чем вновь обратиться к исписанным страницам приговоров на столе.
Четыре с половиной часа спустя, когда над городом уже спускались сумерки, тощий пожилой клерк из регистрации появился в дверях и объявил:
— Милорд, мистер Мейтленд принес заявление о применении Habeas corpus.
