Замерзшее мгновение - Седер Камилла

«Карин Бекман была опытным и многообещающим криминальным полицейским, пока не родила», — с горечью подумал Телль. Естественно, он никогда не допустил бы некорректности, высказав эту мысль вслух. Ровно в пять она бросала все, чем занималась в тот момент, и отправлялась домой, ссылаясь на закон и профсоюз. Кроме того, обе ее дочки ходили в садик, часто болели, и она то и дело брала отпуск по уходу за ребенком. Иногда он вообще не рассчитывал на нее в работе. Но если смотреть на все это позитивно, то сейчас уже должно стать лучше — ведь дети росли, а еще один ребенок у нее вряд ли родится. Ей ведь исполнилось сорок.

В любом случае прежде она была хорошим полицейским. Это он должен признать. Ее неплохо было иметь рядом в трудных ситуациях, когда речь шла о насилии над женщинами или к делу были причастны дети. Она понимала людей, обладала психологическими знаниями, чего он ни в коей степени не умалял. Иногда именно этих знаний не хватало в группе. Кроме того, сейчас она как раз заканчивала базовое образование в области психотерапии, которое, по собственному настоянию, получала в течение последних двух лет. Их группа весьма выиграла бы, если бы Карин снова работала полный день.

О Микаэле Гонсалесе у Телля еще не сформировалось определенное мнение. Он работал в группе около года и пока не участвовал в крупных расследованиях. Гонсалес, единственный из полицейских — и он упомянул об этом в собеседовании при приеме на работу, — вырос и по-прежнему жил в районе, чаще всего фигурировавшем в статистике совершения преступлений. Телль, пожалуй, не был одинок, считая, что полицейский отряд, возможно, мог бы извлечь пользу из его контактов и опыта. Однако оказалось, что у Гонсалеса нет никаких связей с преступным миром, напротив, он был образцом наивности. И хотя достиг совершеннолетия десять лет назад, по-прежнему жил с родителями и на сегодняшний день, насколько Телль мог понять, переезжать не собирался. Он просто не готов был поменять уход мамы Гонсалес на холостяцкую берлогу с горами немытой посуды и грязного белья.

Однако он казался достаточно умным и рассудительным, чтобы понять: к нему нигде не будут относиться как к маленькому принцу — только дома у мамы. Когда он рассказал, что его приняли в Высшую школу полиции, Франческа Гонсалес рыдала от радости больше недели, пока соседские тетки не попросили ее угомониться.

Телль подозревал, что молодой коллега более лояльно относился к женщинам, чем хотел показать, но независимо от того, так это или нет, Гонсалес был способным криминальным полицейским. Кроме того, он являлся образцом позитивного мышления — немаловажное качество в такой работе, как у них.

Телль снова взглянул на Карлберга, на этот раз примирительно. Несправедливо называть его флюгером. Скорее он обладал тонкой движущей силой, которая, если использовать самооценку, приобретенную Теллем за свои сорок четыре года, не угрожала его собственному эго. Карлберг работал тихо, исходя из собственных, часто хорошо продуманных гипотез, не привлекая к этому большого внимания.

Теперь он громко чихнул и смущенно вытер нос тыльной стороной ладони.

Прислонившись к косяку, в дверях стояла начальник криминальной полиции Анн-Кристин Эстергрен, одетая сегодня, как и всегда, в черное; черные бархатные брюки и рубашка поло резко контрастировали с самой отличительной чертой ее внешности — белокурыми кудрявыми волосами, облаком лежавшими вокруг морщинистого лица.

Группа единодушно считала ее хорошим шефом, хотя у каждого было свое представление о том, что такое хороший шеф. Однако, согласно общему мнению, она была знающей и имела отличное чутье, проработав почти всю сознательную жизнь в полиции и будучи женщиной в мире, где доминируют мужчины. В течение шести или семи лет, прошедших со времени назначения на эту должность, она заслужила полное доверие коллег, несмотря на первоначальные слухи, будто ее перевели из-за неразрешимых конфликтов на предыдущем месте работы.

Больше всего Телль ценил в ней доверие к подчиненным, способность делегировать полномочия и ответственность, не пытаясь при этом постоянно контролировать и поправлять согласно собственным представлениям. Между Теллем и Эстергрен существовало некое безмолвное соглашение — пока он справлялся со своей работой и принимал адекватные решения, ему не нужно было бегать к ней и отчитываться за каждый шаг, совершаемый во время расследования. Он надеялся, что так будет и впредь.

Эстергрен откашлялась, но прежде чем заговорила, Телль успел заметить, как Бекман незаметно приподняла бровь, глядя на Рене Гуннарссон. Рене участвовала в первых совещаниях, чтобы быть в курсе, в каком направлении планируется вести расследование, ведь в ее рабочие обязанности входило принимать возможные телефонные звонки от прессы и обеспокоенных граждан. Решение о том, сколько информации выдать и какие вопросы переадресовать следователям, принимал Кристиан Телль.

Гуннарссон в ответ закатила глаза. Телль подозревал, что молчаливый обмен мнениями касался того факта, что Эстергрен продолжала стоять в дверях, не спеша сесть за стол, как остальные сотрудники группы. Телль, понимая, что у шефа есть для этого повод, скорее был раздражен поведением Бекман и Гуннарссон. Вместо того чтобы с такой легкостью критиковать Эстергрен, лучше бы поддержали женщину, вращавшуюся в высших сферах полицейской иерархии, в которой доминировали мужчины. Но разве не женщины зачастую строже всего судят о женщинах?

— О’кей, слушайте. Как вы знаете, мужчина был найден мертвым, скорее всего убитым, у одной из маленьких дорог между Улофсторпом и Елльбу. Точнее, в Бьёрсареде. Я говорю: скорее всего убит, — поскольку мы ждем отчет судмедэксперта, но учитывая два выстрела в голову, исходим из того, что это и послужило причиной смерти. Его — вероятнее всего, уже после выстрелов, но это еще требует подтверждения — несколько раз переехали. Очевидно, легковой машиной.

Эстергрен сняла очки и мгновение подержала перед собой, прежде чем вытереть рукавом пятнышко на стекле.

— Преступление относится к району полиции Ангереда, и я уже связалась с их начальником. Он обещал оказать нам всю возможную помощь и людскими ресурсами, и информацией о местности. К сожалению, у них там полно всего: несколько поджогов и какой-то прямо бум взломов вилл в последние недели. Поэтому мы договорились, что они будут подключаться время от времени, при необходимости, не выделяя нам постоянного человека. Для начала нам помогут в рутинных вопросах: обход домов, проверка схожих преступлений, сбежавшие из психушки — ну, вы понимаете, в каком направлении мы думаем.

Она кивнула в сторону Телля.

— Отчитываться о проделанной работе будете перед Кристианом Теллем. Мы снова соберемся всей группой и подведем итоги в следующий понедельник или когда предложит Кристиан. Да, кстати, об этом ты можешь сказать сам. Передаю тебе слово.

Она надела очки и отступила со сдержанной улыбкой. Теллю показалось, что он заметил у Эстергрен нехарактерную для нее отстраненность, хотя не понимал, в чем дело. На мгновение он задумался, не случилось ли у нее что-то дома, но отбросил эту мысль. Сейчас не время для размышлений об этом, а подступиться к Анн-Кристин Эстергрен с расспросами не так-то просто. Если она и захочет о чем-то поговорить, то в любом случае сама подаст сигнал.

— Итак, у нас есть мертвый парень, его застрелили и переехали. Согласно данным переписи, по этому адресу проживают некто Лисе-Лотт Эделль и Ларс Вальц. С женщиной мы пока не смогли связаться, и в усадьбе до сих пор никто не появлялся. Мы констатировали, что дом пуст, но, надеемся, более основательное расследование покажет, где она сейчас находится и как вступить с ней в контакт. Карлберг, поедешь со мной туда после собрания. Э-э… на Лисе-Лотт Эделль зарегистрировано две компании — текстильный магазин в Гробу и мастерская Томаса Эделля. Последняя, таким образом, действовала в усадьбе.

Еще один громкий чих Карлберга окончательно вывел из равновесия Бернефлуда, рассеянно рисовавшего психоделические картинки в своем блокноте в клеточку. «Карлберг совсем плохо выглядит», — подумал Телль, не замечавший надвигавшейся простуды у коллеги в последние несколько дней. Теперь, однако, пройти мимо нее было невозможно: красный нос Карлберга светил как семафор, а белки глаз покрылись сеткой прожилок. Бекман незамедлительно и самым недипломатичным образом озвучила мысли Телля: