Артур Хейли - В высших сферах
— А-а, — сказал он, — это вы. Что ж, входите.
И тон, и манера говорить были нелюбезны. Да и язык у него слегка заплетался — видимо, решил Ричардсон, вследствие выпитого виски, стакан с которым Харви Уоррендер держал в руке и которому, по всей вероятности, предшествовало несколько других. В такой ситуации, подумал он, едва ли удастся проделать то, ради чего он приехал. А может быть, и удастся: влияние алкоголя порой непредсказуемо.
Лидер партии вошел в дом, ступив на толстый персидский ковер, лежавший на середине широкого вестибюля с дубовым полом. Харви Уоррендер жестом указал на стул времен королевы Анны с прямой спинкой.
— Оставьте здесь ваше пальто, — приказал он и, не дожидаясь Ричардсона, пошел по коридору к открытой двери.
Ричардсон сбросил пальто и последовал за ним.
Уоррендер кивком указал на комнату, куда вела дверь, и Ричардсон вошел в квадратный просторный кабинет. Три стены — от пола до потолка — были уставлены книгами, многие из которых, как заметил Ричардсон, были в дорогих тисненых переплетах. В центре четвертой стены, выложенной панелями красного дерева, был массивный каменный камин. Раньше в нем горел огонь, а сейчас дымились лишь два-три обугленных полена. В стороне стоял письменный стол полированного темного красного дерева, а по комнате были расставлены группами кожаные кресла.
Но главное было над камином.
В панелях стены была сделана выемка, и в выемке, умело освещенный скрытыми лампами, висел портрет молодого человека в форме военно-воздушных сил. Это был такой же — лишь более крупный — портрет, как и тот, что висел в рабочем кабинете Харви Уоррендера.
В основании выемки, как увидел Ричардсон, была полка, и на ней лежало три предмета: маленькая модель бомбардировщика «Москит» времен Второй мировой войны, сложенная карта в пластиковом пакете карманного размера, а между ними пилотка офицера военно-воздушных сил с выцветшей материей и эмблемой. Внутренне вздрогнув, лидер партии вспомнил слова Милли: «этакий храм».
Харви Уоррендер подошел к нему сзади.
— Вы смотрите на моего сына — Хоуарда, — сказал он.
Это было произнесено более любезным тоном, чем все предыдущее. При этом на Ричардсона пахнуло виски.
— Да, — сказал Ричардсон, — я предполагал, что это он.
У него было такое чувство, что его проводят по ритуалу, какому подвергают всех посетителей. И ему хотелось поскорее с этим покончить. Но Харви Уоррендера было не сбить с пути.
— Вы, наверное, думаете, почему эти вещи лежат под портретом, — сказал он. — Это все вещи Хоуарда. Я попросил прислать их мне — все, что у него было, когда он погиб в бою. У меня их целый ящик, и я меняю их тут через каждые несколько дней. Завтра я уберу отсюда маленький самолет и положу на его место карманный компас. На будущей неделе я на место карты положу бумажник Хоуарда. Пилотку большую часть времени я держу тут. Мне иногда кажется, что он войдет в эту комнату и наденет ее.
«Что тут можно сказать?» — подумал Ричардсон. Интересно, сколько людей страдали здесь от смущения. Если слухи верны, то немало.
— Он отличный был малый, — сказал Уоррендер. Язык по-прежнему не очень слушался его. — С отличным характером, и умер он как герой. Я думаю, вы об этом слышали. — И резко добавил: — Должны были слышать.
— Ну… — начал было Ричардсон и умолк. У него было такое чувство, что поток слов ничем не остановить.
— Был воздушный рейд над Францией, — возвестил министр по иммиграции. Голос его потеплел, словно он привык рассказывать эту историю. — Они летели на «Москитах» — двухместных бомбардировщиках, как эта маленькая модель. Хоуард не был обязан лететь. Он уже выполнил положенное число операций, но он добровольно вызвался. Он был командиром эскадрильи.
— Послушайте, — перебил его Ричардсон, — вам не кажется, что нам следует… — Ему хотелось прекратить это — прекратить раз и навсегда.
А Уоррендер даже не услышал его. Он продолжал греметь:
— Благодаря Хоуарду рейд прошел успешно. Цель была хорошо защищена, но они расколошматили ее. Так они обычно говорили: «расколошматить цель».
Чувствуя свою полную беспомощность, лидер партии слушал.
— А потом, на обратном пути, самолет Хоуарда подбили, и он был смертельно ранен. Но он продолжал вести самолет… борясь за каждую милю к дому, желая спасти своего штурмана… хотя сам умирал… — Голос Уоррендера прервался; казалось, он подавил пьяный всхлип.
«О Господи! — подумал Ричардсон. — Да прекрати же, ради Бога!»
— Он добрался до родной страны… и посадил самолет. Штурман был спасен… а Хоуард умер. — Теперь голос изменился и зазвучал вздорно. — Его должны были наградить посмертно Крестом Виктории. Или по крайней мере Крестом за летные заслуги. Иногда даже теперь я думаю, что должен этого добиться… ради Хоуарда.
— Не надо! — Лидер партии повысил голос, чтобы быть услышанным. — Прошлое умерло. Оставьте его в покое.
Министр по иммиграции приподнял стакан, выпил содержимое до дна и предложил Ричардсону:
— Если хотите выпить, смешайте себе сами.
— Спасибо.
Брайан Ричардсон повернулся к столу, на котором стоял поднос со стаканами, льдом и бутылками. «Мне необходимо выпить», — подумал он. И щедро налил себе виски, добавив льда и имбирного эля.
Повернувшись, он обнаружил, что Харви Уоррендер пристально смотрит на него.
— Вы никогда мне не нравились, — сказал министр по иммиграции. — Не нравились с самого начала.
Брайан Ричардсон пожал плечами:
— Ну, я полагаю, вы в этом отношении не единственный.
— Вы всегда были человеком Джима Хоудена, а не моим, — держался своего Уоррендер. — Когда Джим захотел сделать вас главой партии, я выступил против. Джим, наверно, рассказал вам об этом, пытаясь настроить против меня.
— Нет, он никогда мне этого не говорил. — Ричардсон отрицательно покачал головой. — И не думаю, чтобы он хотел настроить меня против вас. Для этого нет никаких оснований.
Внезапно Уоррендер спросил:
— А что вы делали во время войны?
— Какое-то время был в армии. Ничего выдающегося не совершил. — Он не стал упоминать, что три года провел в пустыне — в Северной Африке, потом была Италия, где он прошел через жестокие бои. Бывший сержант Ричардсон редко говорил теперь об этом, даже с близкими друзьями. Воспоминания о войне, череда пустых побед утомляли его.
— В этом вся беда тех, кто вытащил легкий билет. Вы все выжили… А вот те, кто сыграл наибольшую роль… — Глаза Харви Уоррендера снова вернулись к портрету. — Многие из них не выжили.
— Господин министр, — сказал глава партии, — не могли бы мы сесть? Я хочу кое о чем с вами поговорить.
Ему хотелось побыстрее с этим покончить и уйти из дома. Впервые он задумался о том, в своем ли Харви Уоррендер уме.
— Что ж, пошли туда. — И министр по иммиграции указал на два стоявших напротив друг друга кресла.
Ричардсон опустился в одно из них, а Уоррендер подошел к столу и плеснул в стакан виски.
— Ладно, — сказал он, садясь, — приступайте.
Что ж, решил Ричардсон, можно прямо и приступить.
И он спокойно произнес:
— Я знаю о соглашении между вами и премьер-министром — о руководстве, о лицензии на телевидение и обо всем остальном.
Наступило молчание. Затем, сузив глаза, Харви Уоррендер прорычал:
— Это Джим Хоуден сказал вам. Он все врет…
— Нет. — Ричардсон категорически покачал головой. — Шеф ничего мне не говорил, и он не знает, что мне это известно. Я думаю, он был бы в шоке, если бы узнал.
— Ах ты, чертов врун! — Уоррендер вскочил пошатываясь.
— Можете так думать, если вам угодно, — спокойно произнес Ричардсон. — Но зачем мне лгать? В любом случае, как я об этом узнал, не имеет значения. Факт тот, что я знаю.
— Отлично, — забушевал Уоррендер, — значит, вы приехали шантажировать меня. Так разрешите сказать вам, господин Модник, Лидер партии, что мне плевать, если об этой договоренности стало известно. Вы грозите мне раскрыть это, а посмеюсь-то я. Я вас переплюну! Созову репортеров и сообщу им — вот здесь, сегодня!
— Сядьте, пожалуйста, — уговаривал его Брайан Ричардсон, — и не надо ли нам понизить голос? А то мы можем потревожить вашу супругу.
— Ее тут нет, — отрезал Харви Уоррендер. — В доме вообще никого больше нет. — Тем не менее он сел на свое место.
— Я приехал сюда не угрожать, — сказал лидер партии. — Я приехал просить. — Он попробует сначала пойти само собой разумеющимся путем, решил Ричардсон. Надежда на то, что ему удастся преуспеть, была слабой. Но к альтернативному ходу надо прибегать лишь в том случае, если ничего не получится.
— Просить? — переспросил Уоррендер. — Что вы под этим подразумеваете?
— Именно это. Я прошу вас прекратить влияние на шефа, подвести черту под прошлым, отказаться от подписанного вами соглашения…
