Артур Хейли - В высших сферах
— Вот теперь вы подошли к сути дела. — Алан спустил ноги со стола, на котором стояла пишущая машинка. — Я так и думал, что у вас есть что-то за душой.
На лице Дэна Орлиффа было написано предвкушение.
— У каждого есть что-то за душой, но мы с вами поможем друг другу и Дювалю тоже. А кроме того, при том, что об этом будет заранее объявлено, Хоуден не посмеет вам отказать.
— Не знаю. Просто не знаю. — Алан встал на ноги и устало потянулся. «К чему все это? — подумал он. — Что можно выиграть еще одной попыткой?»
Потом перед его мысленным взором предстало лицо Анри Дюваля, а за Дювалем — победно улыбающееся лицо Эдгара Крамера.
И лицо Алана вдруг просияло, голос окреп.
— Какого черта! — воскликнул он. — Давайте раскручивать.
Глава пятнадцатая
Лидер партии
1
Молодой человек в очках с черепаховой оправой сказал «через пару дней».
Собственно, поскольку был еще конец недели, прошло четыре дня.
И сейчас в штаб-квартире партии на Спаркс-стрит он стоял перед Брайаном Ричардсоном там, где стоят посетители перед столом лидера партии.
В кабинете Ричардсона, не слишком заставленном мебелью, было, как всегда, душно и жарко. Паровые радиаторы у двух стен, включенные на всю мощность, булькали, как вода, кипящая в котлах. Хотя была середина дня, венецианские ставни были опущены, а жалкие занавески сдвинуты, предохраняя от тока воздуха, проникавшего в неплотно закрытые окна старого здания. К сожалению, они не пропускали и свежий воздух.
На улице, где поток арктического воздуха с утра воскресенья накрыл Оттаву и всю провинцию Онтарио, температура была минус пять градусов. А в кабинете, судя по термометру на столе, было двадцать восемь.
На лбу молодого человека появились капельки пота.
Ричардсон передвинул свое тяжелое широкоплечее тело в обитом кожей вращающемся кресле.
— Ну что? — спросил он.
— Я принес то, что вы просили, — тихо произнес молодой человек и положил на середину стола большой конверт из оберточной бумаги. На нем стоял штамп «Департамент национальной обороны».
— Хорошая работа.
Брайан Ричардсон почувствовал нарастающее возбуждение. Неужели его догадка, смелое предположение оправдались? Неужели он верно вспомнил случайное замечание, всего лишь вскользь высказанный намек, оброненный давным-давно на коктейле совершенно неизвестным ему человеком? Ведь это было лет пятнадцать назад, а то, возможно, и двадцать… задолго до его какой-либо связи с партией… задолго до того, как Джеймс Хоуден и Харви Уоррендер стали для него не просто именами в газетах. В таком далеком прошлом, что люди, места, намерения — все исказилось. А если этого и не произошло, тогдашние утверждения могли ведь быть и неверны. И он подумал, что вполне мог быть не прав.
— Отдохните немного, — предложил Ричардсон. — Курите, если хотите.
Молодой человек достал тонкий золотой портсигар, постучал по нему обеими концами сигареты и закурил, поднеся ее к тоненькому огоньку, выскочившему из угла портсигара. Спохватившись, он снова открыл портсигар и предложил сигарету лидеру партии.
— Нет, спасибо.
Ричардсон уже достал из нижнего ящика стола банку с табаком. Он набил свою трубку и раскурил ее, а потом вскрыл конверт и достал тоненькую зеленую папку. Когда трубка задымила, он стал читать.
Он молча читал минут пятнадцать. Через десять минут он уже знал, что получил то, что требовалось. Догадка оказалась верной, смелое предположение оправдалось.
Закрыв папку, он сказал молодому человеку в очках с черепаховой оправой:
— Мне это понадобится на двадцать четыре часа.
Тот молча, поджав губы, кивнул.
Ричардсон коснулся закрытой папки.
— Я полагаю, вы знаете, что тут.
— Да, я прочел. — Два ярких пятна появились на щеках молодого человека. — И я хочу сказать, что если вы хоть что-то из этого каким-либо образом используете, то станете еще более низким и грязным мерзавцем, чем я вас считал.
На секунду и без того красные щеки лидера партии стали багровыми. В голубых глазах появился стальной блеск. Затем гнев явно миновал. И он спокойно сказал:
— Мне нравится ваше настроение. Но я могу лишь сказать вам, что время от времени становится необходимым кому-то сойти в грязь, как бы это ни было ему неприятно.
Ответом было молчание.
— А теперь, — сказал Ричардсон, — настало время поговорить о вас. — Он протянул руку к подносу с документами, перебрал несколько бумаг и вынул два скрепленных вместе листа. — Вы знаете, где находится Фоллингбрук?
— Да, на северо-западе Онтарио.
Ричардсон кивнул.
— Советую вам начать узнавать об этом месте все, что можно: площадь, местное население — в этом я вам помогу, — экономика, история и все остальное. Этот райдинг двадцать лет представлял Хэл Тедеско. На следующих выборах он уходит в отставку, хотя об этом еще не объявлено. Фоллингбрук — хорошее надежное место в парламенте, и премьер-министр рекомендует вас в качестве кандидата от нашей партии.
— Что ж, — пробурчал молодой человек, — вы явно не теряете зря время.
Ричардсон сухо произнес:
— Мы же заключили сделку. Вы выполнили свою долю, теперь дело за мной. — И, указав на лежавшую на столе папку, добавил: — Я верну вам это завтра.
А молодой человек медлил.
— Я, право, не знаю, что и сказать.
— Ане говорите ничего, — посоветовал Ричардсон. И впервые за время их встречи улыбнулся. — Беда в политике то, что слишком много людей слишком много говорят.
Полчаса спустя, перечитав папку — на этот раз более тщательно, — он снял трубку одного из двух телефонов, стоявших на его столе. Это была прямая внешняя линия, и, набрав коммутатор правительства, он попросил соединить его с департаментом по иммиграции. Пройдя еще через одну телефонистку и двух секретарей, он достиг министра.
Голос Харви Уоррендера загремел по телефону:
— Чем могу быть вам полезен?
— Я хотел бы встретиться с вами, господин министр.
С большинством членов кабинета министров Брайан Ричардсон был на ты. Уоррендер был одним из немногих исключений.
— Я свободен в течение часа, — сказал Харви Уоррендер, — так что, если хотите, приходите.
Ричардсон отреагировал не сразу.
— Я, пожалуй, не стану этого делать, если не возражаете. То, о чем я хочу с вами поговорить, весьма личное. Я подумал, не мог бы я зайти сегодня вечером к вам домой. Скажем, в восемь часов.
Министр заколебался.
— Мы можем поговорить наедине и в моем кабинете.
Лидер партии терпеливо повторил:
— Я все же предпочел бы прийти к вам домой.
Было ясно, что Харви Уоррендер не любит, когда ему перечат. И он пробурчал:
— Не могу сказать, чтобы мне нравилась такая таинственность. В чем дело-то?
— Как я уже сказал, дело весьма личное. Я думаю, вечером вы согласитесь со мной, что нам не следовало обсуждать это по телефону.
— Послушайте, если речь идет об этом чертовом безбилетнике…
— Не о нем, — перебил его Ричардсон. Во всяком случае, не непосредственно, подумал он. Лишь косвенно, благодаря злонамеренному двуличию, которое неосознанно вызвал к жизни безбилетник.
— В таком случае ладно уж, — соизволил безо всякого желания согласиться министр по иммиграции. — Если вам так надо, приходите ко мне домой. Буду ждать вас в восемь часов.
И в телефоне щелкнуло — он повесил трубку.
2
Достопочтенный Харви Уоррендер жил во внушительном двухэтажном особняке в деревне Рокклифф-Парк, что на северо-востоке от Оттавы. Через две-три минуты после восьми лидер партии увидел, как в свете фар его «ягуара» появились извилистые, обсаженные деревьями бульвары деревни, когда-то прозаично называвшейся Чащобой Маккея, а ныне ставшей элегантным эксклюзивным поселением столичной элиты.
Дом Уоррендера, к которому Ричардсон подъехал еще через несколько минут, стоял среди большого благоустроенного лесистого участка — к нему вела длинная, проложенная полумесяцем подъездная дорога. Двойные белые двери с белыми колоннами по бокам вели в дом, фронтон которого был красиво выложен тесаным камнем. На западе и на востоке, за примыкающими к нему лужайками, как было известно Ричардсону, стояли дома французского посла и судьи Верховного суда, а через дорогу жил лидер оппозиции Бонар Дейц.
Оставив «ягуар» на подъездной дороге, Ричардсон прошел между колоннами и нажал на горевшую кнопку звонка. В доме тихонько зазвонил колокольчик.
Министр по делам гражданства и иммиграции в домашней куртке и красных кожаных туфлях открыл одну из двойных белых дверей и выглянул наружу.
— А-а, — сказал он, — это вы. Что ж, входите.
И тон, и манера говорить были нелюбезны. Да и язык у него слегка заплетался — видимо, решил Ричардсон, вследствие выпитого виски, стакан с которым Харви Уоррендер держал в руке и которому, по всей вероятности, предшествовало несколько других. В такой ситуации, подумал он, едва ли удастся проделать то, ради чего он приехал. А может быть, и удастся: влияние алкоголя порой непредсказуемо.
