Замерзшее мгновение - Седер Камилла

На больших заправках были свои камеры наблюдения, записи с которых им так или иначе придется просмотреть. Эстергрен обещала, что если все записи привезут в отделение, то она попытается найти людей, которые выполнят смертельно скучную работу.

— Посади Бернефлуда отсматривать их, — сказала Бекман. — Он все равно не в состоянии оторвать свою задницу от стула.

Да, пожалуй, но при этом существовал большой риск, что он вместо этого заснет в невентилируемом помещении.

— Пильгрен, — сказал Телль и попытался почесать голень, не свалившись при этом назад. — Улоф Пильгрен. Он должен был появиться у вас в семьдесят пятом году. Тогда ему было одиннадцать…

— А, Улоф. Да, конечно. Улоф жил у нас несколько лет, до… восьмидесятого года. Или до восемьдесят первого. Нет, не настолько уж у меня плохая память, чтобы я забыл Улофа.

— То есть ему было… шестнадцать или семнадцать, когда он переехал из дома?

— Он уезжал отсюда, по крайней мере по будним дням. И в конце концов оказался в каком-то интернате.

— Вы имеете в виду «Виллу Бьёркудден»?

Телль сделал пометку в копии журнала социальной службы.

— Да, кажется, это называлось так. На самом деле все было довольно странно, — задумчиво сказал Йидстен.

Последовала пауза, во время которой он прикурил сигарету, затянулся и закашлялся.

— Я имею в виду, странно, что он так себя повел. Не поймите меня неправильно. Я много чего повидал, и приемные дети редко бывают ангелами. — Он невесело рассмеялся. Ангелам не доводилось пережить и половины того, что выпало на долю этих детей, прежде чем они попали к нам, но, помнится, я все равно считал ситуацию с Улофом странной.

— Почему именно странной? Я вижу в его журнале социальной службы, что он пытался ограбить магазин. Был также угон машины.

Йидстен выпустил дым.

— Нет, я просто имею в виду, что Улоф производил впечатление… осторожного человека. Он был сам по себе. Достаточно покорный, почти боязливый. Помню, не смотрел в глаза. Всегда вниз. Удивительно, что этот недееспособный парень вдруг начал тыкать кому-то пистолет в лицо и требовать денег. Помню, что я… когда мы были в отчаянии от его выходки… мне показалось это своего рода успехом наоборот. То, что он в кои-то веки совершил самостоятельный поступок. Хотя ему, конечно, помогли более продвинутые приятели. Я понимаю, что для полицейского подобные рассуждения звучат странно, но, думаю, вы понимаете, о чем я…

Телль не понимал, но не стал ничего говорить.

— То есть «Вилла Бьёркудден» была своего рода результатом преступления.

— Именно. Детский дом для школьников, закрытый интернат или что-то в этом духе. Он жил там только год, но это вы можете посмотреть по своим бумагам. Мы продолжали быть его контактной семьей, так что первые полгода он приезжал домой на выходные.

— А потом?

Йидстен пожал плечами.

— Социальная служба изменила ему форму опеки, и она больше не включала контактную семью.

— А после того как он отбыл там наказание?

— Это, наверное, вам лучше знать. Мы потеряли контакт с Улофом.

Он тихо усмехнулся.

— Полагаю, с ним не все хорошо, иначе вы, пожалуй, не стали бы звонить. Кстати, я впечатлен, что вы нашли нас.

Телль закончил разговор, встал и схватился за поясницу. Трудно было свыкнуться с мыслью, что тело уже не так верно служит, как прежде. Годы начинают брать свое. Он подумал, что нужно больше двигаться.

Раньше он играл по четвергам во флорбол, и члены команды из разных подразделений полиции наполняли спортзал криками, стонами, запахом пота и азартом, а потом отправлялись в баню или, иногда, в бар, чтобы попить пива. Это было здорово. И он не мог понять, почему четверги с флорболом последние несколько лет отсутствовали в его жизни. Он снова сел к компьютеру и послал имейл Кенту Стриду, который был капитаном команды, по крайней мере когда Телль играл в ней. Хорошие привычки достойны того, чтобы их поддерживать.

Какое-то время он сидел, безразлично глядя в окно. Откуда-то доносился звук радио.

Насколько Телль мог понять из журнала социальной службы, после пребывания в «Вилла Бьёркудден» Улоф Пильгрен переехал в собственное жилье. Точный адрес выяснить не удалось — он понял только, что квартира находилась в Елльбу. На полях было записано имя — Турбьёрн Перссон — и номер телефона. Естественно, абонент давно уже не был зарегистрирован по этому адресу.

Тогда Телль позвонил Биргитте Сундин, и та объяснила, что Пильгрену было предложено молодежное жилье под присмотром контактного лица.

Потратив следующие полчаса на обзвон множества Турбьёрнов Перссонов в окрестностях Гётеборга, чтобы спросить, не работали ли они в качестве контактного лица в восьмидесятые годы, он наконец-то обнаружил зацепку. К счастью, Перссон по-прежнему жил в городе и согласился встретиться с ним.

— Я мог бы заехать к вам, — сказал он в тот самый момент, когда в дверях появился Гонсалес с беспроводным телефоном, прижатым к уху.

Телль нажал кнопку блокировки разговора.

— Есть. Девушка на заправке под Буросом, в Хедвигсборге, обслуживала клиента на «гранд чероки». Время сходится, они пришлют запись с камеры наблюдения. Кроме того, после рассылки, которую мы сделали на днях, объявились две фирмы по аренде машин: одна на Мёльндальсвэген, у них вроде не работает камера, а другая рядом с Ульрицехамном — у них нет наблюдения. Но в обеих фирмах хорошо помнят клиента, бравшего джип.

— Что ты им сказал?

— Что мы приедем.

— О’кей.

Телль договорился о встрече с Перссоном на следующий день после обеда. Если бы не больная поясница, он на радостях выпрыгнул бы из кресла.

Телефонный разговор с соседями Лисе-Лотт Эделль Бертилем и Дагни Мулин, запланированный, чтобы выяснить, известен ли им Улоф Пильгрен — Барт, с тем же успехом можно было провести и позже.

— Тогда поехали, — сказал Телль и толкнул Гонсалеса в плечо.

38

Гонсалес вошел в здание заправки, а Телль остался снаружи. Молодая продавщица видела лишь собственное отражение в окошке у кассы. Колонки были хорошо освещены; в данный момент там заправлялась женщина в шубе на старинном «мерседесе». Она стала копаться в карманах.

На секунду Гонсалес вообразил, что женщина сейчас закурит сигарету, и собрался снова выйти на улицу, чтобы сделать ей внушение. Ведь люди, как известно, невероятно тупы. Однако из шубы появилась не сигарета, а маленький несессер. Привычной рукой она накрасила губы — наверное, решила воспользоваться ярким светом на заправке.

— Давай, я платил в прошлый раз!

Хлопнула дверь, вошли два молодых человека и, продолжая громко болтать, взяли пиво и чипсы. Гонсалес разглядывал заголовки в вечерних газетах, ожидая возможности заговорить с продавщицей; на ее бейдже было написано «Анн-Катрин Хёгберг». Она не проверила удостоверение личности у платившего парня, хотя у нее на этот счет наверняка была строгая инструкция. Может, у нее просто не было сил выслушивать дурацкую болтовню: «Я забыл права дома, но всегда тут покупаю. Ведь в пятницу я тут покупал пиво», — и тому подобное.

Женщина в шубе вошла, чтобы оплатить бензин. Выходя обратно на улицу, она столкнулась с неопрятным мужчиной лет тридцати. Он взял вечернюю газету, подошел к кассе и начал теребить пачку презервативов.

— Вот эти хорошие? — обнажил он в ухмылке желтые зубы.

Гонсалес испытал к нему отвращение: спрашивает так, словно девушка не продавец, а специалист по вопросам половых отношений. Анн-Катрин Хёгберг мрачно взглянула на парня.

— Нет, думаю, чтобы пользоваться этим сортом, вас должно быть двое, — холодно произнесла она и быстро застучала по кнопкам кассового аппарата. — Что-то еще?

Парень хмуро покачал головой. Гонсалес смотрел, как он пошел напрямик, через колонки, втянув голову в плечи. Магазин опустел.

Он подошел к кассе и показал свое удостоверение.