Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы
— Давайте вернемся к Джейн Торп, — предложила жена писателя.
— Да, я в каком-то смысле отвлекся. Она была очень рассержена из-за форнитов. Сначала. Я сказал ей, что начирикал символ с пирамидой и глазом под своей подписью, не имея понятия, что это такое, и извинился, если сделал что-то не так.
Джейн подавила свое раздражение и рассказала мне о том, что происходило с Регом. Она, видимо, тревожилась все больше и больше, потому что поговорить ей было не с кем. Родители умерли, а все друзья остались в Нью-Йорке. Рег не пускал в дом никого. Они все, говорил он, или из налогового управления, или из ФБР, или из ЦРУ. Вскоре после переезда в Омаху в их двери постучала маленькая девочка-скаут, продававшая скаутские пирожные для сбора средств. Per наорал на нее, велел убираться к черту, поскольку он, мол, знает, зачем она здесь, и все такое. Джейн пыталась спорить с ним, заметив, что девочке всего десять лет. На что Per ответил, что у людей из налогового управления нет ни души, ни совести, И, кроме того, эта маленькая девочка вполне могла быть андроидом. Андроиды якобы не подлежат защите по законам о детском труде. Люди из налогового управления запросто могут подослать к нему андроида — девочку-скаута, набитую кристаллами радия, чтобы вызнать, не прячет ли он каких-нибудь секретов, а заодно и напулять в него канцерогенных лучей.
— Боже правый, — произнесла жена агента.
— Жена Торпа ждала дружеского голоса, и мой оказался первым. Я услышал историю про девочку-скаута, узнал о том, как ухаживать за форнитами и чем их кормить, услышал про форнус и про то, что Per отказывается пользоваться телефоном. Со мной она говорила по платному телефону из аптеки, что в пяти кварталах от их дома. Джейн сказала мне, что на самом деле Per боится не чиновников из налогового управления и не людей из ЦРУ или ФБР. Больше всего его беспокоило, что они — некая анонимная группа лиц, которые ненавидят Рега, завидуют ему и не остановятся ни перед чем, чтобы с ним разделаться, — узнают про форнита и захотят убить его. А если форнит умрет, не будет больше ни романов, ни рассказов, ничего не будет. Чувствуете? Квинтэссенция безумия. Они собираются его прикончить. В конце концов главным пугалом стало даже не налоговое управление, устроившее ему адскую жизнь из-за доходов от «Персонажей преступного мира», а они. Типичная параноидная фантазия. Они хотели убить его форнита.
— Боже, и что ты ей сказал? — спросил агент.
— Попытался успокоить ее, — ответил редактор. — Можете себе представить, я только что после ленча с пятью мартини разговариваю с этой перепуганной женщиной, стоящей в телефонной будке в аптеке в Омахе, и пытаюсь убедить ее, что все в порядке, и она не должна волноваться из-за того, что ее муж верит, что в телефонах полно кристаллов радия или что какая-то анонимная группа подсылает к нему андроидов в обличье девочек-скаутов собирать о нем информацию. Уговариваю не беспокоиться из-за того, что ее муж до такой степени отделил свой талант от собственных способностей, что в конце концов поверил, будто в его пишущей машинке живет эльф.
Я не думаю, что в чем-то ее убедил.
Она просила меня — нет, умоляла, — чтобы я поработал с Регом над его рассказом, чтобы он был опубликован. Она едва-едва не признала, что «Гибкая пуля» — это, может быть, последний контакт Рега с тем, что мы, смеясь, называем реальностью.
Я спросил ее, что мне делать, если Per снова упомянет форнитов. «Подыграйте ему», — ответила она. Именно так: «Подыграйте ему», — и повесила трубку.
На следующий день я нашел в почте письмо от Рега. Пять страниц, отпечатанных через один интервал. В первом абзаце говорилось о рассказе. Он сообщал, что второй вариант продвигается успешно. Предполагал, что сможет убрать семьсот слов из первоначальных десяти тысяч пятисот, доведя объем рассказа до плотных девяти тысяч восьмисот.
Все остальное было про форнитов и форнус. Его собственные наблюдения и вопросы…
— Что ты написал в ответ? — спросил агент.
— Здесь-то и начались все неприятности, — медленно произнес редактор. — Для нас обоих. Джейн попросила подыграть ему, что я и сделал. К несчастью, слишком хорошо. Ответ на его письмо я писал дома, будучи сильно пьяным. Я сидел перед машинкой с заправленным в нее бланком и думал: «Мне нужен форнит. Пожалуй, даже мне нужно целую дюжину форнитов, чтобы они посыпали форнусом весь этот проклятый одинокий дом». В тот момент я был достаточно пьян, чтобы позавидовать помешательству Рега Торпа.
Я написал ему, что у меня, конечно же, тоже есть форнит, удивительно похожий повадками на форнита Рега. Ведет ночной образ жизни. Ненавидит шум, но, кажется, любит Баха и Брамса… Мне часто работается лучше всего после того, как я вечером послушаю их музыку, — так я ему и написал. Написал также, что мой форнит определенно питает слабость к киршнерской колбасе. Пробовал ли Per кормить своего этим блюдом? Я просто оставляю кусочки около своего синего редакторского карандаша, который беру домой, и наутро они почти всегда исчезают. Разумеется, если предыдущим вечером не было шумно, как Per и сам заметил. Я поблагодарил его за информацию о радии. Рассказал, что мой форнит живет у меня еще с колледжа. Мое собственное сочинительство так захватило меня, что я отпечатал почти шесть страниц, добавив в самом конце несколько строк о рассказе, чисто для проформы, и подписался.
— А под подписью?.. — спросила жена литературного агента.
— Разумеется, «Fornit Some Fornus». — Он умолк на секунду. — Вы в темноте не видите, конечно, но я покраснел. Я был тогда жутко пьян и жутко доволен собой…. Утром я, возможно, опомнился бы, но к тому времени было уже поздно.
— Ты отправил письмо в тот же вечер? — пробормотал писатель.
— Да, именно. А потом полторы недели ждал затаив дыхание. Наконец получил рукопись, адресованную в редакцию на мое имя, но без сопроводительного письма. Он сократил все, о чем мы договаривались, и я решил, что теперь рассказ просто, безукоризнен, но сама рукопись… Я положил ее в свой кейс, отнес домой и перепечатал. Все листы были в странных желтых пятнах, и я подумал…
— Моча? — спросила жена агента.
— Да, я сначала тоже так подумал. Но оказалось, нет. Вернувшись домой, я обнаружил в почтовом ящике письмо от Рега. На этот раз десять страниц. И из его содержания становилось ясно, откуда взялись желтые пятна: он не нашел киршнерской колбасы и попробовал кормить форнита джорданской. Писал, что форниту понравилось. Особенно с горчицей.
В тот день я был более-менее трезв. Но его письмо в сочетании с этими жалкими горчичными пятнами, отпечатавшимися на листах рукописи, заставили меня двинуться прямиком к бару. Как говорится: «Круг не прошел — двести долларов не получаешь. Двигайся прямо в бар»[25].
— А что еще он писал? — спросила жена агента. Рассказ все больше и больше завораживал ее. Она наклонилась вперед, перегнувшись через собственный немалых размеров живот в позе, напомнившей жене писателя щенка Снупи[26], влезшего на свою будку и изображающего горного орла.
— На этот раз всего две строчки про рассказ. Мол, вся заслуга принадлежит форниту… и мне. Идея с колбасой, мол, просто великолепна. Ракне от нее в полном восторге, и как следствие…
— Ракне? — переспросил писатель.
— Это имя форнита, — ответил редактор. — Ракне. И как следствие, Ракне серьезно помог ему с доработкой рассказа. А все остальное в письме — настоящий параноидный бред. Вы такого в жизни никогда не читали.
— Per и Ракне… Союз, заключенный на небесах, — произнесла жена писателя, нервно хихикнув.
— Вовсе нет, — сказал редактор. — У них сложились чисто рабочие отношения. Ракне был мужского пола.
— Ладно, расскажи нам, что было дальше в письме.
— Это письмо я наизусть не помню. Для вас же, может быть, лучше. Даже ненормальность начинает через некоторое время утомлять. Per писал, что их молочник — из ЦРУ. Почтальон — из ФБР: Per видел у него в сумке с газетами револьвер с глушителем. Люди в соседнем доме просто какие-то шпионы: у них, фургон с аппаратурой для слежки. В угловой магазин за продуктами он больше ходить не осмеливается, потому что его хозяин — андроид. Он, мол, и раньше это подозревал, но теперь совсем уверен. Per заметил перекрещивающиеся провода у него на черепе под кожей в том месте, где хозяин магазина начал лысеть. А засоренность дома радием в последнее время значительно повысилась: по ночам он замечает в комнатах слабое зеленоватое свечение.
Письмо его заканчивалось следующими строками: «Я надеюсь, Генри, Вы напишите мне и расскажете о Вашем отношении (и Вашего форнита) к врагам. Уверен, что контакт с Вами — явление весьма не случайное. Я бы сказал, это спасательный круг, посланный (Богом? Провидением? Судьбой? — любое слово на Ваш выбор) в самый последний момент. Человек не может в одиночку долго сопротивляться тысяче врагов. Но вот наконец узнаешь, что ты не один… Видимо, я сильно преувеличу, если скажу, что общность происходящего с нами — это единственное, что спасает меня от полного краха. Мне нужно знать, преследуют ли враги Вашего форнита так же, как моего? Если да, то как Вы с ними боретесь? Если нет, то, как Вы думаете, почему? Повторяю, мне очень нужно это знать».
