Андрей Курков - Ночной молочник
– Четвертый! Все в порядке? – спросил он в рацию, отвлекшись от размышлений.
– Порядок, – ответил Сергей. – «Серьезные» пришли. Кусты осматривают. Видимо, «гарант» будет.
– Возвращаюсь, – произнес Егор.
В дверях гастронома столкнулся с местным бомжом, от которого в этот раз сильно пахло апельсинами. Лицо у бомжа было довольное, просветленное. Он смотрел на покупателей с божественным презрением, хотя глаза уже фильтровали посетителей гастронома на тех, кто всегда дает, тех, кто никогда не дает, и на тех, кто здесь случайно.
Вернувшись в парк, Егор прошел по всем аллеям. Взгляд его искал молодую беременную женщину, которая бывала здесь ежедневно и уже пару раз заставляла его и коллег понервничать. Однажды на пенсионера с собачкой набросилась ни с того ни с сего. Выматерила его с ног до головы, да так отборно, что старик потом полчаса на скамейке сидел, за сердце рукой держась. «Скорую» ему Егор вызвал, но приехала она, когда дед уже в себя пришел и поднялся, чтобы домой идти.
Отборный мат из уст беременной хорошо одетой женщины раньше Егору слышать не приходилось. Позже тоже. После этого видел и слышал Егор, как она с одним и тем же плотненького телосложения депутатом ругалась, но уже без мата. И однажды вечером снимали ее с бортика смотровой площадки – хотела вниз прыгнуть. Снимали три человека – двое коллег Егора и милиционер из охраны Парламента.
Сейчас, к радости и спокойствию Егора, ее в парке не было.
– Пятый! – донесся голос Сереги. – Отбой. «Серьезные» свернулись. Никого не будет.
– Понял, – ответил Егор.
Ответил и расслабился. Остановился. Уже более ленивым взглядом вокруг посмотрел. И на машину свою взгляд бросил – хорошо, что красного цвета, издалека видна. Он ее в переулочке у гастронома и бокового арочного входа в парк оставил. Там же, в машине, это молоко лежит. Погода не морозная, значит, в лед не превратится. Но испортиться может.
Прикусил Егор нижнюю губу, о молоке думая. Посмотрел на окна второго этажа серой «сталинки» напротив Парламента.
«Ладно, – решил. – Занесу. Заодно, может, пойму, что с этой старушкой и охранниками? может, только поцарапались?»
Сходил к машине. Взял матерчатую сумку с банкой.
У дверей в парадное серой «сталинки» остановился на мгновение. Задрал голову, на окна посмотрел. Потом зашел.
Знакомые двери на втором этаже были едва приоткрыты. На всякий случай Егор нажал на кнопку звонка, но очень коротко. И звонок прозвучал оттого почти неслышно.
Зашел Егор в коридор. Под стенкой – четыре бидона с откинутыми в сторону крышками увидел. Заглянул в один – пустой.
Напротив бидонов – белая дверь. Постучал. Тишина в ответ.
Потянул на себя – дверь открылась, а в комнатке-кухне – никого. Только чайная чашка в мойке умывальника.
Удивился Егор. Оставил банку на столе в комнатке-кухне, а сам дальше по коридору прошел.
Одна половинка двойных дверей в конце коридора открыта. За ней – как другая квартира, побогаче. Дорожка ковровая на полу, двери не белые, больничные, как здесь, а из натурального дерева. Ручки под бронзу.
Ступил Егор на ковровую дорожку. Вот здесь справа кабинет начальницы, где она на него кричала. Дверь в кабинет открыта, а внутри никого. «Вышла куда-нибудь», – подумал Егор.
Заглянул в приоткрытую дверь напротив кабинета начальницы. Там ванна большая, наполненная молоком. Молоко желтоватое, жирное.
Удивился Егор ванне с молоком. Внутрь зашел, не сводя с ванны глаз. И вдруг заметил, что в одном месте на молоке словно пенка легкая. А под пенкой что-то плавает. Присмотрелся Егор, и дыхание у него сперло. Запах в комнатке кислый, молочный. Затошнило Егора, но не от запаха. Рассмотрел он под пенкой светлые волосы и верхушку человеческого уха. Руки в молоко опустил, приподнял из молока женщину. Развернул к себе лицом, чтоб посмотреть: жива ли. А перед ним бывшая начальница Ирины. Мертвая. Волосы слипшиеся, глаза открытые. Из носа, из ушей, изо рта молоко течет.
Отпустил тело Егор, и ушло оно на дно ванны. Поверхность успокоилась. Теперь ни волос, ни уха видно не было. Ванна большая, глубокая.
Из коридора хлопанье дверей донеслось. Топот бегущих ног.
– Здесь, здесь! – мужской голос возле двери крикнул.
Забежали в комнату двое в зеленых комбинезонах и пожилой мужчина в костюме. Он им рукой на ванну показывает. Они туда руки опустили, вытащили тело женщины, опустили на пол.
А Егор в углу комнаты стоял и смотрел. Не видели его мужчины сначала. А потом пожилой Егора заметил.
– Чего стоишь? – крикнул ему. – Неси бидоны!
Егор на ту сторону коридора побежал. Принес все четыре бидона. А пожилой стал оцинкованным ведром молоко из ванны вычерпывать и в бидоны сливать. Мужики в комбинезонах тело женщины из комнаты вынесли.
– Там второе ведро! – сказал сердито пожилой мужчина в костюме стоящему в дверном проходе Егору и показал в другой угол комнатки, туда, где стояли старые медицинские весы.
Егор нехотя подошел, взял второе ведро.
– Пятый! Где ты? – раздался из рации голос Сереги.
И мужчина в костюме поднял испуганный взгляд на Егора. Ведро застыло в его руках над бидоном. И молоко, лившееся в бидон, казалось, тоже зависло в воздухе.
– Сейчас буду, – ответил в рацию Егор.
Опустил ведро на пол. Бросил отстраненный взгляд на ванну, уже наполовину пустую. Посмотрел на оцепеневшего мужчину в костюме. И выбежал.
Остановился уже в парке. Оглянулся по сторонам. Почувствовал в теле нервную дрожь. Стоял на одном месте минут двадцать, пока дыхание не выровнялось и дрожь не пропала.
Мысли об увиденном в молочной кухне продолжали буравить сознание Егора. Он то и дело посматривал на парадное «сталинки», ожидая увидеть под ним милицейские машины с мигалками или две-три черных машины из СБУ. По номерам он бы определил!
Но у парадного все было тихо. Около трех к парадному подъехала «нива». Двое мужчин в зеленых комбинезонах вынесли и погрузили в «ниву» три бидона молока. В «ниве» сидело двое. Только один из них вышел, чтобы заднюю дверцу захлопнуть.
И машина уехала.
Удивленный Егор так и не смог до конца смены от своего удивления отделаться. Бывшую начальницу Ирины ему жалко не было. Было жалко молока. И того, что в ванной, увезенного куда-то на «ниве», и Ирининого, оставленного на столе в комнатке-кухне.
68
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
Вечером в пятницу Веронике позвонила Дарья Ивановна.
– Никочка! Я не успела веночек с угла снять! Возьми его на выходные себе, умоляю! У меня тут такие новости!
– Какие?
– Эдичку забрали на профилактику. Эти, из фирмы по пластилизации. Сказали, что какой-то состав был некачественный. И у Аннушкиного мужа, и у Эдика. Так что теперь одна я в квартире осталась…
– может, на кофе зайдешь? – предложила Вероника, пожалев подругу.
– А твой где?
– Он сегодня всю ночь на работе будет, забегал недавно перекусить и снова уехал.
– Ну хорошо, я приду! – пообещала Дарья Ивановна. – Через часик! А ты пока сходи за веночком!
Вероника вышла на угол Стрелецкой и Ярославова Вала, сняла венок с гвоздика и вернулась с ним домой. Итальянские сапожки в коридоре на тряпке оставила, чтобы подсохли, а то ведь слякоть на улице. Потом она их кремом почистит. А может, на ночь их сметаной смазать, как Дарья Ивановна делает?
Прогулка за венком зарядила Веронику энергией. Венок тоже остался в коридоре, возле итальянских сапожек, только ближе к стенке. А Вероника вытащила из коробки новую итальянскую кофеварку, которую можно как чайник на огонь ставить, и через пять минут с шипением кофе наполняет чашки и пропитывает ароматом воздух вокруг. Она бы уже и поставила эту кофеварку на огонь, но ведь Дарья Ивановна не признает пунктуальности и никогда конкретно не говорит, когда придет. Может, через час, может, через полтора. В этом нет ничего плохого, ничего необычного. Она свободный человек, свободный от семьи и мужа, от каких-то конкретных обязательств.
Чтобы не тяготиться ожиданием, достала Вероника записную книжку аптекаря, переданную ей вдовой на хранение, и уселась с ней за кухонный столик. Прежде чем открыть, удивилась еще раз той легкости, с которой Дарья эту тетрадь ей отдала. Впрочем, понять можно. Ведь те страницы, которые не были засорены нечитабельным почерком, были разрисованы эротическими картинками. Их и решила полистать Вероника. И с первой же картинки возникла в ее душе странная зависть к неизвестной и не узнаваемой женщине, которую покойный аптекарь так тонко и талантливо изобразил простым карандашом. Вероника задержала взгляд на собранных в пучок волосах нарисованной женщины. Почему-то возникла у нее уверенность, что эта женщина – такая же блондинка, как и она. И совершенно легко, без какой-либо натяжки, сравнила Вероника свои формы с формами нарисованной женщины и согласилась сама с собой в том, что похожи они, то есть та, нарисованная, и она, Вероника, как две капли воды. И нос ровный, и грудь такая же, и не маленькая, и не большая, и форму держит, и шея тонкая.
