Франк Тилье - Проект «Феникс»
— Не может быть! Вот же он! Нет, я просто глазам своим не верю!
Шарко вскочил и бросился к нему. Лемуан в это время прочел появившуюся на экране запись: имя, фамилию, дату рождения.
— Грегори Царно. Родился в январе тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.
Шарко показалось, что ему выстрелили прямо в сердце. Леваллуа так пялился в монитор, словно и впрямь не верил своим глазам.
— Черт побери, что бы это значило?
— Вы его знаете? — спросил криминалист.
Леваллуа кивнул:
— Девушка, ставшая жертвой преступления, которое мы сейчас расследуем, насколько я помню, виделась с ним в тюрьме. — Он заглянул в глаза Шарко. — Я не ошибаюсь, Франк? Ева Лутц побывала в тюрьме у Грегори Царно, так? Его имя есть в том самом списке заключенных, так?
Взволнованный Шарко положил ему руку на плечо.
— Пойди-ка, Жак, разомни ноги, я тебя сменю.
— Да у тебя глаза слипаются от усталости, а тут нельзя ошибиться даже в одной буковке! Уверен, что справишься?
— Ты за кого меня держишь?
Леваллуа сопротивлялся недолго, и комиссар сел на его место. Почему Тернэ скрыл сведения об убийце в своей книге? Существовала ли между ними связь? Если да, то какая? Он покачал головой и сосредоточился на строчках букв так, будто решает самый главный кроссворд своей жизни. Вопросы отложим на потом.
— Поехали? — спросил криминалист.
— Поехали, — ответил полицейский.
Пятый отпечаток: результат отрицательный. Пришел Леваллуа, принес три стаканчика кофе из автомата. Результат по шестому профилю тоже оказался отрицательным. Они приготовились к новому рывку. Шарко зевнул, потер глаза, Лемуан с хрустом размял пальцы.
— Ну что, начнем в последний раз, пока башка не лопнула?
И вот Лемуан нажал на клавишу ввода.
Седьмой результат, пришедший из НАКГО, был как взрыв.
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ
При этом не было ни имени, ни даты рождения, ни фотографии… Лемуан попытался вызвать на монитор подробности.
— Биоматериал, благодаря которому был получен интересующий нас генетический отпечаток, поступил из жандармерии всего-навсего три дня назад. Личность не идентифицирована. И это означает…
Шарко вздохнул, провел руками по лицу и закончил:
— Что речь идет о биоматериале, взятом на месте преступления, но «хозяина» его до сих пор не задержали. Кроме того, это может означать, что правонарушитель совершил подобное впервые, ведь иначе его данные уже были бы в картотеке. Надеюсь найти его, но можете ли вы мне сказать, о правонарушении какого рода идет речь?
Ученый ответил глухим от волнения голосом:
— Об убийстве.
28
Люси плыла над самой поверхностью земли, не касаясь ее ногами, ее словно несло вперед холодное и молчаливое дыхание самого Бога. Она попробовала обернуться, но не смогла: помешало что-то вроде ортопедического ошейника с двумя толстыми подушками по бокам. В конце концов ее беспокойный взгляд остановился на квадратике света, пробившего черную ночь. И сразу же послышались раскаты приближающейся грозы, и земля дрогнула, и еще через секунду небеса разверзлись, сверху обрушился ливень из тяжелых предметов. Из ваз… Тысячи одинаковых ваз падали и с грохотом, каким мог бы сопровождаться конец света, разбивались вокруг нее в осколки. Странно, что ни один осколок при этом Люси не задел, как будто ее защищал невидимый щит. Божественное дыхание становилось все резче, все неистовее, и вот уже Люси прорвалась сквозь ливень вверх, поднялась еще выше, еще, еще — и вошла в полосу ослепительной яркости. Смотреть стало больно, и она зажмурилась, но потом свет сделался рассеянным, она открыла глаза, и зрение постепенно вернулось. Теперь она плыла над прозекторскими столами, над сотнями прозекторских столов, стоявших в ряд, но какие горизонтально, а какие вертикально. На столах лежали трупы, тоже совершенно одинаковые. Маленькие, голые и неузнаваемые. И все обгоревшие, обуглившиеся… И все лица как эмблема страдания… А тела… Высохшая, бесплодная земля…
Точно в центре этой группы тел Люси заметила одно, отличавшееся от остальных: руки были не вытянуты по бокам, а сложены на колышущейся груди. И в руках что-то было. Люси сразу же устремилась сквозь невесомость к этому телу, и это устремление, будто легкий толчок, помогло ей легко и гибко проходить сквозь слои воздуха. Она приблизилась, ее обдало запахом горелого — словно с поверхности Солнца вырвался протуберанец. И тут же распахнулись глаза ребенка, и между век открылись две черные бездны. Люси беззвучно закричала. Она хотела повернуть обратно, но ее неудержимо влекли эти бездны, ее тянуло вниз и вниз, туда. Наконец она увидела, что держит мертвый ребенок. Вазу. Точно такую же, как те, осколки которых валялись на земле. Черный глаз — тот, который слева, — вдруг превратился в водоворот. Люси почувствовала, что сопротивляться не под силу, и глаз-водоворот стал ее затягивать. В это время ребенок протянул вазу, и она успела схватить ее до того, как влетела в черную дыру и с воплем рухнула вниз…
Люси, едва сдержав крик, вынырнула из сна вся в поту. Не совсем пробудившись, открыла глаза, осмотрелась: стены, потолок, совсем немного мебели… В течение нескольких секунд она не понимала, где находится, потом сообразила — Л’Аи-ле-Роз, Шарко, их ночной разговор… Продолжившийся черной дырой.
Смятая одежда… Всклокоченные волосы… Брошенные как попало башмаки… Люси, еще не придя в себя окончательно, поднялась с дивана. Недели не проходило, чтобы ей не виделся этот кошмар с мертвыми детьми. И всегда, всегда один и тот же сценарий, и всегда один и тот же финал — с провалом в черную бездну глаза. Она понимала, что у этого сна должен быть смысл, должно быть значение. О чем он ей рассказывает? Может быть, эти вазы напоминают о пятнышке на радужке Клары, а этот невероятный ливень призывает ее открыть глаза, обратить на вазы внимание? А зачем?
— Франк! Ты здесь?
Франк не ответил. Люси посмотрела на часы. Около девяти. Ужас! Она схватила мобильник — полно сообщений. Мать ничего о ней не знает и волнуется. Сейчас же позвонить ей, успокоить, сказать, что все в порядке.
Но как трудно, говоря по телефону, находить нужные слова! Как трудно объяснить, почему сейчас она не может вернуться, не рискуя вызвать непонимание, а то и гнев с той стороны. Она пыталась как-то оправдаться, но ничего, кроме жестких вопросов, из трубки не слышала. Зачем Люси понадобилось снова погружаться в кошмар, который уже и так разбил ей жизнь? Царно умер, умер и похоронен, почему не признать это и не забыть наконец-то об этой мрази? Сколько можно гоняться за призраками? Где она ночевала? И так далее и тому подобное. Не меньше пяти минут упреков и вопросов без ответов.
Дав потоку иссякнуть, Люси спросила, как Жюльетта. Вовремя ли мать отвела ее в школу? Ладит ли она с новыми одноклассниками?
Мари сухо ответила двумя «да» и повесила трубку.
«А ведь по существу она совершенно права, — подумала Люси. — Разве мои отношения с девочками можно было хоть когда-нибудь назвать прочными и полностью состоявшимися? Разве я умела любить их так, как любят своих детей настоящие матери?» Причиной и оправданием тому ее профессия. Ей надо было тосковать по девочкам, быть от них вдали, чтобы любить их. Ей надо было погружаться в грязь, охотиться за самыми гнусными из сволочей, чтобы, измученной и издерганной возвращаясь с работы, ощущать, как ей повезло, что у нее есть семья, которой можно дорожить, которую можно лелеять.
Когда разразилась трагедия, Люси столкнулась и с другой истиной, еще более страшной: она никогда особенно не любила Клару. И когда ей казалось, что Жюльетта превратилась в Клару, она дарила ей всю свою нежность. Но когда Жюльетта оставалась Жюльеттой… иногда Люси любила ее, а иногда…
Нет, лучше об этом не думать. Люси вздохнула и пошла на кухню. На столе лежала записка: «Свари себе кофе. В спальне найдешь свои вещи. И пожалуйста, сделай так, чтобы вечером я тебя здесь не застал». Она сжала зубы, скатала записку в комочек, швырнула в помойное ведро и отправилась в спальню. Роскошная железная дорога с миниатюрными поездами была разобрана, рельсы кое-как свалены в пластиковые мешки — на выброс, даже крошечного паровозика с прицепленной к нему черной вагонеткой для дров и угля не было видно, а ведь Шарко никогда не расставался с ним… Комната аскетичная, бесцветная, кровать тщательно застелена, покрывало не смято, можно подумать, это спальня умирающего.
Свою прошлогоднюю одежду Люси нашла в глубине комода. Она была аккуратно сложена в пакет вместе с двумя шариками нафталина. Шарко выкинул поезда, свое главное сокровище, а вещи женщины, которую никогда больше не рассчитывал увидеть, оставил…
Она вынула пакет из ящика и за стопкой свитеров Франка с удивлением обнаружила револьвер и коробку с патронами. «Смит-вессон магнум 357». Люси взяла револьвер в руки. У многих полицейских есть дома собственное оружие — одни держат его на случай, если захочется потренироваться в стрельбе на стенде, другие просто коллекционируют. Из чистого любопытства она заглянула в барабан и вздрогнула, обнаружив там пулю. Одну-единственную. Нажми на спусковой крючок — вылетит… Неужели Шарко забыл о ней? Мог ли он в своем нынешнем состоянии совершить такую оплошность? Люси предпочла не задумываться о том, как Франк мог — или собирался — использовать это оружие, и положила его на место.
