Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы
— Расскажите еще о Джонатане Либлинге.
— Что вы хотите узнать?
— Все что угодно; всякие мелочи, его привычки, причуды, какую он предпочитал яичницу. Какого цвета у него были глаза?
— Я уже не помню.
— Выдайте все, что помните. Начните с физических примет.
— Это невозможно, я понятия не имею, как он выглядел.
— Перестаньте дурачить меня, док. — Я наклонился вперед и пустил струю дыма в его водянистые глаза.
— Я скажу правду, — закашлялся доктор. — Молодой Либлинг приехал к нам после радикальной операции по восстановлению лица.
— Пластическая хирургия?
— Да. Лицо у него было укрыто бинтами все время его пребывания тут. Мне не довелось менять ему повязки, и поэтому у меня не было возможности увидеть его лицо.
— Я знаю, почему они называют это «пластической хирургией», — заметил я, ощупывая собственный, смахивающий на картофелину нос.
Доктор впился в меня профессиональным взглядом.
— Воск?
— Военный сувенир. Пару лет он выглядел прекрасно. У парня, на которого я работал, был летний дом на побережье Джерси, в Барнегате. Однажды в августе я заснул на пляже, а когда проснулся — он расплавился изнутри.
— Теперь воск для подобной операции не используют.
— Мне так и сказали. — Я встал и оперся о стол. — Теперь выдайте все, что знаете об Эдварде Келли.
— Это было давно, — протянул доктор, — а люди меняются.
— Как давно, док? Какова дата отъезда Либлинга из клиники?
— Это было в 1943-м или 44-м. Во время войны. Точнее мне не вспомнить.
— У вас снова приступ амнезии?
— Прошло больше пятнадцати лет, что вам еще нужно?
— Правду, док. — Я уже терял терпение с этим стариком.
— Я и говорю правду, насколько могу ее припомнить.
— Как выглядел Эдвард Келли? — прорычал я.
— Тогда он был молодым человеком, лет тридцати пяти. В любом случае, сейчас ему за пятьдесят.
— Док, вы меня задерживаете.
— Я встречался с ним всего три раза.
— Док. — Я потянулся и ухватил узел его галстука, зажав его между указательным и большим пальцами. Не слишком крепкая хватка, но когда я поднял руку, Фаулер подскочил с легкостью пустого кукурузного початка.
— Поберегите свое здоровье, док, не заставляйте меня выбивать из вас правду.
— Я рассказал все, что мог.
— Почему вы покрываете Келли?
— Вовсе не покрываю. Я почти не знал его, я…
— Не будь ты таким старым пердуном, я расколол бы тебя, как пустой орех. — Он попытался было вырваться, но я затянул на нем узел галстука чуть сильнее. — Ну к чему такие грубости, когда все можно сделать гораздо проще. — В налитых кровью глазах Фаулера сквозил неприкрытый ужас. — А вы уже в холодном поту, док. Видно, ждете не дождетесь, пока я исчезну, чтобы взяться за свою отраву в холодильнике?
— Каждому нужно что-то, помогающее забыть. — прошептал он.
— А я не хочу, чтобы вы забывали. Хочу, чтобы вспомнили, док. — Я взял его за руку и повел прочь из кухни. — Вот почему мы пойдем сейчас наверх, в вашу комнату, где вы полежите и подумаете как следует, пока я схожу куда-нибудь перекусить.
— Что еще вам нужно? У Келли были темные волосы и тонкие усы, под стать Кларку Гэйблу.
— Этого маловато, док. — Я силой втащил его по лестнице за воротник твидового пиджака. — Пара часов хорошей ломки поможет освежить тебе память.
— Он всегда дорого одевался, — взмолился Фаулер.
— Строгие костюмы, ничего яркого.
Я втолкнул его в узкую дверь его спартанской спальни, и он повалился вперед, на кровать.
— Подумайте как следует, док.
— У него были отличные зубы. Очаровательная улыбка. Пожалуйста, не уходите…
Я закрыл за собой дверь и повернул длинный ключ в замке. Такими ключами пользовалась моя бабушка, храня свои секреты. Я опустил его в карман и, посвистывая, сошел вниз по лестнице.
Глава шестая
Я вернулся в дом доктора Фаулера после полуночи. Свет еще горел в спальне. То, что этой ночью доку не удастся хорошо выспаться, мою совесть не тревожило. Я прекрасно поужинал в гриле и посидел в кинотеатре на двухсерийном фильме от начала до конца, не испытывая при этом ни малейшего сострадания. Такая уж у меня бессердечная профессия.
Войдя через главную дверь, я прошел по темному коридору на кухню. Холодильник жужжал в полумраке. Сняв бутылочку с морфином с верхней полки, я направился наверх, подсвечивая путь узеньким фонариком. Дверь в спальню была крепко заперта.
— Уже иду, док! — возвестил я, нашаривая в кармане ключ. — Я принес вам вашу конфетку.
Повернув ключ, я открыл дверь. Доктор Альберт Фаулер не произнес ни слова. Он лежал на своей постели, опираясь на подушки. Левой рукой он прижимал к груди фотографию женщины, а в другой держал «Уэбли-Марк 5».
Пуля вошла в правый глаз. От сотрясения он наполовину выскочил из глазницы, делая дока похожим на пучеглазую тропическую рыбку.
Я коснулся тыльной стороны его ладони — она была холодной. Прежде чем потрогать еще что-нибудь, я поставил на пол мой «дипломат», извлек из внутреннего кармана с клапаном пару хирургических перчаток из латекса и надел их.
Что-то здесь было не то. Довольно странный способ покончить с собой выстрелом в глаз, но предположим, что медики разбираются в подобных вещах лучше меня. Тогда я попытался представить себе дока с перевернутым «Уэбли» в руке, откинувшего назад голову, как будто для того, чтобы закапать себе глазных капель. Это совсем не походило на правду.
Дверь однако была заперта, а ключ находился у меня в кармане. Самоубийство — единственное логическое объяснение. «Если глаз твой — враг твой…» — бормотал я, пытаясь найти выпадающую из общей картины деталь. Комната выглядела точь-в-точь по-прежнему, военный гребень и зеркало лежали на бюваре, а нетронутый запас носков и белья — в ящиках.
Я поднял с прикроватного столика кожаную Библию, и на коврик высыпались патроны из открытой коробки. Книга была пустой внутри, «кукла». Я был такой же набитой «куклой», не найдя патронов раньше. Подняв их с пола и выудив закатившиеся под кровать, я вернул их вместе с коробкой на место, в пустую Библию.
Я прошелся по всей комнате с платком, вытирая все, к чему прикасался во время предыдущего обыска. Полиции Пафкипси вряд ли понравится то, что заезжий сыщик вынудил к самоубийству местного выдающегося гражданина. Я повторял себе, что они не будут искать отпечатки пальцев, если констатируют самоубийство, но продолжал тереть все вокруг платком.
Вытерев дверную ручку и ключ, я закрыл дверь, оставляя ее незапертой. Внизу опорожнил пепельницу в карман своего пиджака, отнес ее на кухню и вымыв, поставил на подставку рядом с тарелками. Я убрал в холодильник морфин и картонку с молоком и тщательно прошелся платком по всей кухне. Затем отступил назад, до самого подвала, протирая за собой перила и ручки. Но со скобой на двери сарая делать было нечего. Хотя я и поставил ее на место, втолкнув шурупы в ноздреватое, точно губка, дерево, любой, делающий свою работу как следует, сразу заметит следы взлома.
На обратном пути мне никак не удавалось отделаться от мысли, что именно я толкнул старика на смерть. В душе зашевелились печаль и сожаление. Запирать его таким образом, да еще вместе с револьвером было ни к чему. Тем хуже для меня: док многого не успел рассказать.
Я попытался мысленно представить сцену его смерти.
Доктор Фаулер, вытянувшийся на кровати с дырой в глазу и с мозгами на покрывале. На столике, рядом с Библией, горит электрическая лампа. Фотография в рамке, снятая с бювара, крепко зажата в его холодеющей руке. Указательный палец на курке револьвера.
Я просматривал эту сцену бессчетное количество раз, но в ней по-прежнему чего-то не хватало, буквально одного кусочка мозаики всей картины. Но какого? И где ему место? Это нечто ускользающее тревожило меня, как заноза. Может, я просто не хотел примириться с сознанием собственной вины? Но я-то был уверен, что смерть доктора Альберта Фаулера — не результат самоубийства.
Глава седьмая
Утро понедельника выдалось ясное и холодное. Поплавав в бассейне «Молодежной христианской лиги» напротив Челси-отеля, я съездил в «Ипподром Гэридж», поставил там свой «шеви» и пешком прошел в свою контору, остановившись на углу Таймс-Тауэр, чтобы купить в киоске, торгующем провинциальной прессой, вчерашнюю «Пафкипси Нью — Йоркер». О докторе Альберте Фаулере нигде не было написано ни слова.
В начале одиннадцатого я отпер дверь своего кабинета. Напротив, через улицу, обычные плохие новости: «НОВОЕ НАПАДЕНИЕ ИРАКА НА СИРИЮ… ПОГРАНИЧНИК РАНЕН В СТЫЧКЕ С БАНДОЙ НАРУШИТЕЛЕЙ ИЗ ТРИДЦАТИ ЧЕЛОВЕК…» Я позвонил в юридическую фирму Германа Уайнсэпа на Уолл-стрит, и вышколенная секретарша тут же соединила меня с адвокатом.
