Оке Эдвардсон - Зов издалека
— Женщину из моей коман… из моего отдела ночью сильно избили. Сломали челюсть. И если ты узнаешь или уже знаешь, кто это сделал, я тоже хочу быть в курсе. Сейчас или со временем.
— У тебя изменился стиль, — поморщился Бенни Веннерхаг.
— Я и сам изменился.
— Вот оно что… в трусах купаешься…
— Это очень серьезно, Бенни, — прервал его Винтер, подошел к шезлонгу, сел на корточки и посмотрел собеседнику в глаза. От того пахло спиртным и кокосовым маслом. — Я тебя терплю, пока ты со мной честен. Как только начнешь мне врать, я терпеть перестану.
— Конечно… И что это значит?
— Значит, всему твоему раю конец, — безразлично сказал Винтер, по-прежнему глядя Бенни в глаза.
— Это что — угроза? И откуда мне знать, что случилось с твоей… сотрудницей? Как ты это себе представляешь?
— Я представляю себе это в чисто личном плане… Среди твоих знакомых куда больше отморозков, чем среди моих. И уже не впервые нападают на чернокожих… а на этот раз на инспектора полиции.
— Это я понял.
— Ты уголовник и расист, Бенни. Если тебе что-то известно, выкладывай.
— Я еще и твой бывший свояк, — осклабился Веннерхаг, — так что мог бы обойтись без скандала.
Винтер, повинуясь внезапному импульсу, схватил его за шею и сдавил, упершись большими пальцами в подбородок.
— Они ударили ее как раз в челюсть, — прошипел он, нагнулся к Бенни и нажал сильнее. — Чувствуешь, Бенни? Чувствуешь?
Тот резко мотнул головой, и Винтер опустил руку.
— Тебе что, падла, башку напекло? — Веннерхаг потер шею. — Ну и ну… Что это ты себе позволяешь? Лечиться надо!
У Винтера на секунду закружилась голова. Он зажмурился.
— Ну и ну… да тебя на улицу нельзя выпускать.
Винтер открыл глаза и посмотрел на свои руки? Ему ли они принадлежат? Откуда это садистское наслаждение, когда он сдавил шею Веннерхага?
— Вот так мне и с Лоттой надо разговаривать, — сказал Бенни.
— Ты и близко к ней не подойдешь.
— Она такая же придурочная, как и ее брат.
Винтер встал.
— Позвоню через пару дней. Узнаешь что-то раньше — звони сам.
— Ну и ну… — повторял Бенни. — Зашел навестить, нечего сказать.
Винтер сунул мокрые трусы в карман шорт, натянул майку, не говоря ни слова, прошел той же дорогой к машине и поехал в город. Сквозь окна казалось, что в городе прохладно.
У подъезда Сальгренска посадили три пальмы. Из машины они выглядели замерзшими в своих кадках.
Анета Джанали вздрогнула, когда он вошел в палату, посмотрела удивленно и потянулась за кружкой с соломинкой. Он подошел к кровати и протянул ей газету.
— Посижу у тебя немного… пока жара спадет.
4
Мамы в машине уже не было. «Она скоро придет, — сказал дядя, — жди и молчи». Было темно, но свет никто не зажигал. Почему они не зажигают свет? Ей очень хотелось писать, но она не решалась попросить, удерживалась из последних сил, и от этого было еще холоднее.
Через щелку в шторе она видела лесную опушку, качающиеся под ветром верхушки деревьев. В доме чем-то пахло, очень неприятно, и у нее зачесалась спина под кофтой. Когда же наконец придет мама?
В комнату вошел еще один дядя и перебросился с первым несколькими словами. Она прижалась к стене. Ей очень хотелось есть, но еще больше мучил страх. Почему они не отправлялись домой, когда все это случилось и они оттуда уехали? За рулем сидел какой-то дядя, они долго ездили между домами, а потом еще один дядя взял ее на руки, отнес в другую машину, и они двинулись дальше. Только тогда она решилась осмотреться. Мамы с ними не было.
«Мама!» — позвала она, и дядя сказал, что мама скоро придет. Она закричала громче, и тогда дядя рассердился и больно схватил ее за плечо. Он злой, этот дядька.
Она сидела на заднем сиденье. Обхватила себя руками и плакала, пока не заснула. Проснулась, только когда они остановились, и дядя отнес ее в дом.
Никакие они не дяди, пришло ей в голову. Злые дядьки, орут все время, и от них воняет. Когда ор прекращался, она понимала, о чем они говорят.
— А что делать с девчонкой? — Ответа она не расслышала, потому что тот, второй, шептал.
— Сегодня же надо решить. — Этот дядька говорил громче других.
— Не ори так громко! — осадил его первый.
Странные какие… Разве можно орать тихо? Либо орут, либо разговаривают как люди.
— Пошли в кухню.
— А девчонка?
— Что — девчонка?
— А девчонка?
— Что ты имеешь в виду?
— Куда девчонку-то девать?
Она сидела у окна. Дядьки куда-то ушли. В лесу заухала сова. Она приподняла штору. Перед окном куст, а за ним стоит машина. Над деревьями занимается рассвет. Придерживая штору, она оглянулась — от окна шел луч слабого света, как от карманного фонарика.
В полоске света на полу что-то лежало. Она отпустила штору. Ничего не видно. Опять подняла — точно, что-то есть. Какая-то бумага.
Она запомнила направление, слезла со стула и на четвереньках поползла по полу.
Откуда-то слышались мужские голоса.
И в самом деле, лист бумаги. Она спрятала его в потайной кармашек. Надо же — она надела сегодня именно эти брюки. С потайным кармашком. Под обычным карманом — еще один. Потайной.
Она опять забралась на стул.
У нее в кармане тайна. Интересно и весело, но не сейчас. Сейчас все равно страшно. «А если дядька, уронивший бумагу, начнет ее искать и поймет, что это я взяла? Надо положить назад», — решила она, но не успела — дядьки ввалились в комнату и уставились на нее. Один взял ее на руки, а другой выглянул в окно.
Они снова куда-то ехали. Она пыталась не спать, но все равно заснула, а когда открыла глаза — было совсем светло. Она опять спросила, где мама.
— Найдем твою маму, — буркнул тот, кто сидел за рулем.
Почему он так сказал? Они что, не знают, где моя мама? И мама не знает, что я здесь, с этими дядьками?
Она заплакала, но дядька рядом на нее даже не глянул. Ей нечем было занять руки — куклу она потеряла, пока они бежали от одной машины к другой. «И где теперь моя кукла?»
5
Они медленно обходили Кунгсторгет. Свидетеля звали Йоран Квист. Его сопровождали Хальдерс и Бергенхем. Было уже одиннадцать вечера, но на улицах не протолкнуться. На сцене играл какой-то танцевальный ансамбль. «Дерьмо, а не музыка», — сказал Хальдерс, адресуя это замечание Бергенхему, но тот, поглощенный попытками различить лица в мерно качающейся толпе, похоже, не услышал.
Два инспектора и свидетель спустились к воде. Здесь тоже грохотала музыка — рядом был ресторан. По каналу шел экскурсионный теплоход. У воды было легче распознать отдельные голоса, чем на площади. На огромных грилях жарились сотни шашлыков. Все держали в руках бумажные стаканчики с пивом и бумажные же тарелки со всякой снедью. Требовалось немалое искусство, чтобы их не выронить.
— Чертов праздник, — сказал Хальдерс. — Дерьмовая жратва и свински дорогая моча вместо «Пильзнера». А в тесноте вот-вот яйца отдавят.
— Людям нравится, — возразил Бергенхем. — Ничего плохого в этом нет.
— Дерьмо, — остался при своем мнении Хальдерс.
— Не у всех же такие высокие интеллектуальные запросы, как у тебя.
— Что?
— Я говорю: не у всех такие высокие интеллектуаль…
— Вон они сидят, — перебил Йоран Квист.
Бергенхем оборвал себя на полуслове и посмотрел, куда показывал Квист — за столиком под зонтиком над самой водой сидели трое с пивными кружками. Они были освещены, как на сцене. Наглецы, подумал Бергенхем. Ничего не боятся.
Странно, Хальдерс не сказал ни слова. Помолчал и переспросил:
— Уверен?
— Совершенно.
— Все трое? Ты опознал всех троих? Не кого-то одного?
— Нет. Всех троих. На них даже одежда та же. А на коротышке та же бейсболка.
— Вызываем патруль.
— К дьяволу.
— Фредрик…
Но Фредрик Хальдерс его не слышал. Он уже протискивался через толпу. Не торопясь, не обращая на себя внимания. Как наемный киллер, подумал Бергенхем, еще несколько секунд, и…
— И что теперь будет? — спросил Квист.
Бергенхем что-то пробормотал.
— Что?
— Если бы я знал. — Бергенхем вызвал дежурного патрульной службы и сообщил их координаты.
— Подожди здесь… — Он тоже начал протискиваться к столику. Не меньше десяти метров. Хальдерс уже на полпути.
Один из троицы пошел к бару — взять еще пива. Вернулся и сел, заметно покачнувшись. Его приятели захохотали.
Бергенхему было жарко и до этого, а сейчас пот ручьями катился по лбу, заливая глаза, и по спине. В башмаки словно воды налили, чуть не хлюпает, а о подмышках даже думать не хочется. От пота защипало глаза. Он протер их, а когда открыл, увидел, что Хальдерс уже присел на скамейку рядом с теми троими.