Сабина Тислер - Я возьму твою дочь
Женщина, стоявшая рядом, держалась за его руку и с грустью смотрела по сторонам. Она не была красавицей, но при этом очень интересной внешне, на что все обращали внимание. Даже здесь, на кладбище, несмотря на траур, вид у нее был жизнеутверждающий.
Йонатан постарался попасть Тобиасу на глаза. Он хотел проверить, узнает ли его Тобиас, или же будет введен в заблуждение его изменившейся внешностью.
Ничего не случилось. Йонатан мог быть уверен, что Тобиас его не вспомнил. Успокоенный и довольный, он примкнул к похоронной процессии.
И возле могилы Йонатан стоял несколько в стороне, чтобы видеть Тобиаса и его жену.
«ДЕРЖИСЬ СПОКОЙНО, — сказал голос, — ТЕБЕ ПОТРЕБУЕТСЯ ТЕРПЕНИЕ».
Гроб опустили в землю. Ингрид не плакала, только сухими глазами неотрывно смотрела в могилу, пытаясь понять, что происходит. Она первой бросила три лопаты земли на гроб и отвернулась, видимо, больше не в силах сдерживаться. Йонатан присоединился к длинной очереди прощающихся. Кроме земли, он бросил в могилу лилию.
После этого он подошел к Ингрид и увидел удивление в ее глазах, когда она его узнала.
— Я бесконечно сожалею… — сказал он тихо и взял ее за руку. — Я вам соболезную. Пожалуйста, верьте мне.
На лице Ингрид промелькнула улыбка.
— Спасибо, большое спасибо! Очень мило, что вы приехали. Мы увидимся на поминальном обеде?
Йонатан кивнул, сделал легкий поклон и удалился.
Ресторан «Цур Линде» находился рядом с главным входом на кладбище, всего лишь в пятидесяти метрах от него. Йонатан постарался появиться там не в числе первых, но и так, чтобы было не слишком поздно, и приложил усилия к тому, чтобы занять место неподалеку от Тобиаса и Леонии, что ему также удалось.
Ингрид заказала поздний завтрак со сладкими и сытными бутербродами, в зависимости от вкуса.
— Спасибо, что вы пришли, — начала она, когда гости заняли свои места. — Меня утешает то, что у нас столько друзей, которые любили Энгельберта и не оставили меня в этот тяжелый час. Пожалуйста, угощайтесь, заказывайте чай, кофе или вино, кто что предпочитает.
Было видно, что она умеет держать себя в руках. Хелла, сидевшая рядом, обняла ее за плечи.
Йонатан некоторое время молча ел бутерброд с лососем. Потом он улыбнулся Леонии, которая сидела напротив. Леония улыбнулась в ответ.
— Разрешите представиться, — сказал Йонатан, — меня зовут Йонатан Валентини. Я живу в Италии, и это страшное несчастье случилось у меня в доме.
— Ой! — испуганно сказала Леония.
Тобиас поднял на него взгляд.
— У вас какие-то дела в Германии или вы приехали специально на похороны?
— Приехал специально. Я подумал, что обязан выразить соболезнование жене господина Кернера. В конце концов, это с моей лестницы он упал. Как бы ужасно это ни звучало.
— Я считаю, что это очень достойное решение.
Йонатан глубоко вздохнул и уставился в свою тарелку.
— Я никак не могу осмыслить случившееся. Он так неудачно упал… Это как пресловутые грабли, через которые люди спотыкаются и ломают себе шею.
Тобиас поспешил сменить тему.
— А как давно вы живете в Италии?
— О, дайте подумать… Да, уже почти двадцать лет. А почему вы спрашиваете?
— Мне показалось, что мы знакомы, — улыбаясь, ответил Тобиас. — Мы раньше не встречались?
— Нет, не знаю. Я очень редко приезжаю в Германию. Меня сюда больше ничего не тянет, а после развода для этого вообще нет причин. Думаю, за последние двадцать лет я был здесь всего раза три, да и то на короткое время. И эти визиты, как и сегодня, чаще всего не были приятными. Нет. Действительно, нет.
Сцена в коридоре здания суда стояла у Йонатана перед глазами. Растерянный молодой человек подошел к нему и выполнил чертовски неприятную обязанность:
«Я Тобиас Альтман. Я только хотел сказать, как мне жаль, что так получилось с вашей дочерью. Простите меня, пожалуйста».
Йонатан подумал, узнал бы он Тобиаса, если бы не знал, что это он. В совсем другом окружении, в другой ситуации. Может быть, да. Может быть, нет. Тобиас стал старше, у него была другая прическа, и он носил очки. Нет. С большой долей вероятности он бы его не узнал.
Леония встала.
— Я пересяду на ту сторону стола, к Хелле.
Тобиас взял еще один бутерброд с ветчиной.
— Господин доктор Кернер много рассказывал мне о вас и вашем отце.
— Да? — Тобиас поднял глаза.
— Вечером накануне его смерти мы ужинали вместе. Он говорил, что вам предложили сказочно выгодную работу. Он гордился вами.
Тобиас польщенно кивнул, хотя ему и не хотелось касаться этой темы.
— Значит, вы адвокат? По вопросам экономической преступности?
— Да.
— Интересно.
Йонатан мысленно вздохнул. Этот Тобиас был крепким орешком. Его будет трудно вызвать на легкий, ни к чему не обязывающий разговор. А может, он вообще не способен на это.
— Давайте, — предпринял он новую попытку, — выпьем по бокалу шампанского. А где ваша жена? Может, она захочет поддержать нас.
— Нет, конечно, нет. — Он наклонился к Йонатану. — Ей нельзя пить. Дело в том, что она беременна.
— Значит, одной причиной больше. — Йонатан кивком подозвал официантку. — Пожалуйста, принесите нам два бокала шампанского.
Та молча кивнула.
— И когда же срок?
— В конце января, около двадцатого.
У Йонатана перехватило дыхание. План созрел буквально за пару секунд. Он принял решение.
— У моей жены срок тоже где-то около Рождества, — быстро сказал он. — Рождественский ребенок!
— Как? — Тобиас улыбнулся. — Ваша жена тоже беременна?
— Да! — просиял Йонатан.
— Это же великолепно!
Официантка принесла два бокала.
— Давайте же выпьем за наших, надеюсь, здоровых детей!
Они чокнулись.
— Ингрид рассказывала о вашей вилле. Она, должно быть, великолепна! Мы, возможно, когда-нибудь заедем к вам и проведем там пару дней отпуска!
— Вы всегда будете желанными гостями!
«БРАВО, ПАПОЧКА!»
Леония вернулась назад.
— Твой отец очень устал, Тоби. Может, пойдешь к нему?
— Да, хорошо. — Тобиас встал и вытащил из нагрудного кармана визитную карточку. — Это наш адрес и номер телефона. Если у вас когда-нибудь окажутся дела в Гамбурге, загляните к нам в Буххольц. Я буду рад.
— Спасибо. Очень приятно!
Тобиас подал ему руку. Йонатана это удивило, поскольку он думал, что тот еще вернется за стол. Но потом он и думать об этом забыл.
У него в кармане лежала визитная карточка. Он потрогал ее пальцами, и ему стало ясно, что этот маленький лист картона, вероятно, является самым важным из того, что побывало у него в руках за последние годы.
29
В церкви было очень холодно. Дон Лоренсо специально надел нижнее белье, сапоги на меху и толстую спортивную куртку с капюшоном, которую обычно надевал на полевые работы, но, несмотря на это, сильно замерз. Епитрахиль лилового цвета он накинул сверху на спортивную куртку. Ясно, что его одеяние выглядит более чем странно, но в исповедальне было темно. Ему не нужно было думать о том, смущает ли это кого-нибудь, потому что он был один. Как и почти каждую субботу, после обеда он сидел здесь в темноте и холоде, но сюда редко кто заходил. Непосредственно перед Рождеством и Пасхой на исповедь заходила пара женщин, и он спрашивал себя зачем. У них вряд ли была возможность согрешить. Одна из них пожелала соседке в пылу спора всяческих напастей, а больше сказать было нечего и раскаиваться не в чем.
Он растирал руки и пытался двигать пальцами ног, чтобы согреться, но ничего не помогало. «Надо сказать Тициано, чтобы он принес в исповедальню небольшую лампу. Тогда я смогу здесь читать. По крайней мере, не буду терять время понапрасну», — решил он. И вспомнил, что надо еще вывезти засохшее дерево из леса и вырубить вереск на южном склоне, том, что в направлении Берарденги. Там было три гектара, а на это потребуется время. До марта нужно справиться, потому что он хотел посадить виноградник и обрезать оливы. Триста деревьев. Безбожно много работы. Как у язычников.
Дон Лоренсо улыбнулся, когда до него дошел смысл этих слов. Он был человеком божиим, но у него постоянно была «безбожная работа». Но вместо того чтобы вкалывать сейчас в лесу или хотя бы делать работу, всегда приносившую ему глубокое удовлетворение, он просто сидел тут без дела.
Он поднес часы к глазам и попытался в темноте различить циферблат. Еще четверть часа.
«Боже, я сейчас уйду! — взмолился он. — Я больше не выдержу, меня это выводит из себя. Все равно ведь никто не приходит. Сейчас я закрою церковь и приму горячую ванну. Это еженедельное время исповеди в холодной как лед церкви было не самой лучшей Твоей идеей, если мне будет позволено так выразиться».
