Сара Шепард - Милые обманщицы. Грешные
Она снова набрала его номер, но звонок принял автоответчик.
– Это я, – быстро сказала Ханна после сигнала. – У меня была веская причина сделать то, что я сделала. Позволь мне объяснить.
Она выключила телефон, дисплей потемнел. Ну почему было не рассказать Лукасу про анонимки, когда имелась такая возможность? Впрочем, девушка знала, что ее удержало: не было уверенности, что это сообщения от настоящего Анонима. А когда сомнения стали рассеиваться, Ханна испугалась, что произойдет нечто ужасное, если сказать кому-нибудь.
И она держала язык за зубами. Но, похоже, нечто ужасное все равно начало происходить.
Ханна дошла до двери киносалона и заглянула в комнату. К ее великому разочарованию, там тоже было пусто. Красный шерстяной плед, обычно аккуратно сложенный на спинке дивана, теперь небрежно валялся на подушках. На журнальном столике она увидела несколько пустых коктейльных бокалов и скомканные салфетки. Дальше, на приставном столике, стояла огромная Эйфелева башня из проволоки – такая высокая, что почти упиралась в потолок. К ней все так же было прислонено старое фото Эли, сделанное в шестом классе.
Ханна настороженно смотрела на снимок. Эли, смеясь, держала в руке объявление о «Капсуле времени». За ней стоял Ноэль Кан. Он тоже смеялся. В глубине вырисовывался неясный силуэт, почти не в фокусе. Ханна наклонилась к фотографии, и в животе мгновенно образовалась свинцовая тяжесть. Это была Мона. Она опиралась на руль своего розового скутера, глядя в спину Элисон. У Ханны было такое чувство, что она увидела призрак.
Девушка медленно опустилась на диван, глядя на расплывающийся силуэт Моны. Почему ты так со мной поступила? – хотелось крикнуть ей. Ей так и не довелось задать Моне этот вопрос – к тому времени, когда она сообразила, что Мона и есть «Э», та уже вместе со Спенсер ехала к карьеру Утопленников. У Ханны было много вопросов к Моне, вопросов, которые навсегда останутся без ответа. Неужели все эти годы ты втайне меня ненавидела? Хоть что-то из того, что мы делали вместе, не было притворством с твоей стороны? Мы вообще когда-либо были подругами? Как я могла так ошибаться в тебе?
Ханна снова уставилась на широко открытый рот Эли. В восьмом классе, подружившись с Моной, она часто высмеивала Элисон и остальных бывших подруг, показывая Моне, что они не такие уж идеальные. Рассказала, как в субботу, после объявления о старте «Капсулы времени», она заявилась во двор к Эли, чтобы выкрасть найденный Эли лоскут флага.
– Спенсер, Эмили и Ария тоже туда пришли, – вспоминала Ханна, закатывая глаза. – Это было так чудно́. А потом – вообще фантастика: Элисон выскочила из дома и побежала к нам через весь двор. «Опоздали, девочки», – сказала она. – Ханна даже сымитировала визгливый голос Эли, игнорируя всколыхнувшееся в ней чувство стыда. – А потом сказала, что ее лоскут стащила какая-то сволочь, хотя она его уже расписала и все такое.
– И кто же его стибрил? – спросила Мона, ловя каждое ее слово.
Ханна пожала плечами:
– Должно быть, какой-то кретин, тайный поклонник Эли, устроивший у себя в комнате святилище в ее честь. Очевидно, поэтому он так и не вернул лоскут, чтобы его закопали в «Капсуле времени». Должно быть, спит с ним каждую ночь. Или, может, кладет в трусы и ходит так целыми днями.
Мону передернуло.
– Фуу, – пронзительно вскрикнула она.
Этот разговор произошел в начале восьмого класса, как раз когда стартовала очередная «Капсула времени». А спустя три дня Ханна с Моной обнаружили лоскут флага в роузвудской библиотеке, в томе энциклопедии на букву «W». Все равно если бы они были персонажами фильма «Чарли и шоколадная фабрика» и нашли золотой билет – верный признак того, что в их жизни произойдут грандиозные перемены. Они вместе декорировали лоскут, крупными печатными буквами написав на нем: МОНА И ХАННА ВМЕСТЕ НАВСЕГДА. Теперь их имена похоронены – метафора их дружбы-фарса.
Ханна сникла, сидя на диване, глаза обожгли слезы. Если бы можно было побежать к футбольному полю за школой, выкопать «Капсулу времени» того года и сжечь этот лоскут. Сжечь все воспоминания об их дружбе!
Свет ламп над головой Ханны отражался от снимка. Снова взглянув на фото, она нахмурилась. Ей показалось, что глаза Эли имеют почти миндалевидный разрез, а щеки безобразно одутловатые. В одночасье Эли превратилась в свою плохую копию, в Эли в другом ракурсе. Ханна сморгнула и увидела, что Элисон опять смотрит на нее. Она провела ладонями по лицу, чувствуя, как по коже побежали мурашки.
– Вот ты где.
Вскрикнув, Ханна обернулась. В комнату вошел отец. Он был не в костюме, как остальные мужчины на этом благотворительном вечере, а в брюках-хаки и синем свитере с V-образным вырезом.
– О, – выдохнула Ханна. – Я… не знала, что ты придешь.
– Я и не собирался, – отвечал отец. – Просто зашел на минуту.
За его спиной маячила чья-то фигура. В белом платье без бретелей, с браслетом Swarovski, в атласных туфельках Prada с открытым носком. Когда она выступила на свет, у Ханны упало сердце. Кейт.
Ханна прикусила щеку изнутри. Ну конечно, Кейт побежала жаловаться своему отчиму. Иначе и быть не могло.
Глаза у мистера Марина сверкали гневом.
– Ты действительно сказала своим друзьям, что у Кейт… герпес? – Последнее словно он произнес невнятно.
Ханна отпрянула:
– Да, но…
– Ты в своем уме? – спросил мистер Марин.
– Точно так же она собиралась поступить со мной! – возмутилась Ханна.
– Ничего подобного! – с жаром возразила Кейт. Ее прическа «французская ракушка» немного растрепалась, и несколько прядей теперь падали ей на плечи.
У Ханны вытянулось лицо.
– Я же слышала, как ты говорила об этом по телефону в пятницу! «Сейчас подходящее время. Получится. Самой не терпится». А потом ты… рассмеялась! Я знаю, что ты имела в виду, не строй из себя святую невинность.
Из горла Кейт вырвался беспомощный писк.
– Я не понимаю, о чем это она, Том.
Ханна встала и повернулась лицом к отцу.
– Она хочет уничтожить меня. Как и Мона. Они с ней сговорились.
– Чокнулась, что ли? О чем ты вообще? – Кейт в отчаянии всплеснула руками.
Мистер Марин вскинул густые брови. Сложив на груди руки, Ханна еще раз взглянула на фото Эли. Та, казалось, смотрела прямо на нее, усмехаясь и закатывая глаза. Ханну так и подмывало перевернуть фотографию – или лучше изорвать ее в клочки.
Кейт громко охнула:
– Постой, Ханна. Вчера, когда ты слышала меня, я была в своей комнате? Между моими фразами были длинные паузы?
– М-м… именно так, – фыркнула Ханна. – Так всегда бывает, когда болтаешь по телефону.
– Я не болтала по телефону, – невозмутимо заявила Кейт. – Я заучивала текст для школьного спектакля. Мне дали роль. И ты бы это знала, если б соизволила со мной поговорить! – Она в изумлении покачала головой. – Я ждала твоего возвращения домой, надеялась, что мы потусим вместе. Зачем мне строить тебе козни? Я думала, мы подруги!
Джаз-бэнд в конце длинного холла доиграл очередную композицию, раздался взрыв аплодисментов. Из кухни в комнату просочился едкий запах голубого сыра, так что у Ханны свело живот. Значит, Кейт просто репетировала роль?
Глаза мистера Марина потемнели. Таким сердитым Ханна отца еще не видела.
– Так, давай разберемся, Ханна. Ты погубила репутацию Кейт, потому что услышала что-то из-за закрытой двери. Даже не удосужилась спросить у Кейт, что она имела в виду и чем занималась, а просто взяла и при всех оболгала ее.
– Я думала… – неуверенно начала Ханна и умолкла. Все так и есть?
– Ну, это уж слишком. – Мистер Марин печально покачал головой. – Я пытался быть к тебе снисходительным, особенно после того, что случилось осенью. Пытался не судить строго. Но это не сойдет тебе с рук, Ханна. Не знаю, какие у вас здесь были порядки, когда ты жила с мамой, но в своем доме я такого не потерплю. Ты под домашним арестом.
Со своего места, глядя на отца немного сбоку, Ханна видела каждую новую морщинку у его глаз и каждую седую прядь в волосах. До ухода из семьи отец никогда ее не наказывал. Если, случалось, она совершала какой-то проступок, он просто беседовал о ее провинности, пока дочь не усваивала, почему так делать нельзя. Но, похоже, все это в прошлом.
В горле у Ханны образовался огромный комок. Ей хотелось спросить отца, помнит ли он их беседы. И то, как им было весело вдвоем. А также, если уж на то пошло, почему он обозвал ее поросенком в Аннаполисе несколько лет назад. Тогда отец ее сильно обидел и, по идее, должен был это понимать. Но, возможно, она ему безразлична. Лишь бы Кейт была счастлива. Он всегда принимал сторону Кейт с тех пор, как она и Изабель вошли в его жизнь.
