Эллен Датлоу - Лучшие страхи года
За ее спиной возвышался картонный фасад древнегреческого храма. Когда из оркестровой ямы утренним туманом поплыла музыка, Лора заметила какое-то движение в противоположной кулисе. Билетер, все в той же фуражке, застегивал рубашку с жабо. Он выпрямился, положил фуражку на пол и вышел на сцену. Аплодисменты зазвучали громче. Билетер встал у дальней стороны храма, повернулся к зрителям и, величественно взмахнув рукой, начал петь.
Его бас гудел от страсти и преувеличенных эмоций. Латинский текст, трепеща вместе с музыкой, плыл над рядами зрителей. Лора начала пятиться, от боли и растерянности у нее кружилась голова. Но не успела она спрятаться за кулисами, как кто-то схватил ее за плечи, и она, взмахнув юбками, повернулась. Директор что-то злобно прошипел и снова вытолкнул ее на сцену.
— Что вы делаете? — прошептала она.
Ей хотелось закричать, вцепиться ногтями в его грубое лицо, но хотя Лора и была в панике, давящие взгляды застывших в ожидании зрителей как будто что-то замораживали в ней. Она вновь заковыляла на сцену, под жаркие огни. Ребра болели ужасно.
Билетер пел. Он взмахивал рукой с таким чувством, что его рубашка шла складками. Но Лора ошеломленно смотрела не на него, а на зрителей. Как только лица людей в зале перестали сливаться в сплошное мутное пятно, она увидела знакомую фигуру — в партере, примерно в двенадцатом ряду, сидел Маркус. Лора прищурилась, чтобы не так слепили огни рампы. Ей удалось разглядеть его надменное и удивленное лицо. Он узнал ее. Время остановилось. Какая-то девушка моложе Лоры наклонилась к нему и что-то прошептала на ухо. Он повернулся, черные волосы на мгновение скрыли лицо, и Лора сразу же потеряла его в толпе зрителей.
Она, нахмурившись, продолжала вглядываться в зал. Там было слишком уж темно: зал освещался только отблесками, падающими со сцены. Сердце Лоры чуть не выскочило из груди: наверное, она обозналась, приняв незнакомого мужчину за своего неверного возлюбленного, потому что вот же он, Маркус, сидит на два ряда ближе к сцене. Его взгляд был прикован к бешено жестикулирующему билетеру, но затем Маркус заметил Лору и, ахнув, зажал рот ладонью. Женщина рядом с ним посмотрела на него с удивлением, но он лишь покачал головой, ошеломленно глядя на сцену.
Женщина придвинулась ближе, широкие поля ее шляпы загородили лицо Маркуса, и Лора неожиданно обнаружила, что Маркус сидит гораздо правее. Он наклонился вперед, уперевшись локтями в колени, и с недоверием уставился на Лору, даже не заметив, как сидящая рядом женщина погладила его по руке.
Лора моргнула. Теперь Маркусы были везде. На их лицах с высокими лбами и мужественными подбородками отражалось одно и то же выражение крайнего изумления. Каждый из Маркусов или указывал на нее, или удивленно ахал. А их спутницы что-то шептали и жались к ним, требуя, чтобы им уделили внимание.
Билетер набрал в грудь колоссальный объем воздуха, приближаясь к кульминационному моменту своей арии. Он, очевидно, Маркусов не замечал. Лора бросила взгляд на директора. Толстяк хмурился, поднеся руку к стене. Как только Лора встретилась с ним взглядом, он сделал шаг в сторону и потянул вниз какой-то длинный рычаг. Лора снова посмотрела на зрителей — и увидела, как Маркус наклонился вперед, и волосы упали ему на лицо. Она лихорадочно начала осматривать зал, но он исчез. И женщина исчезла тоже. По ту сторону рампы не было ничего, кроме бесчисленных рядов пустых кресел.
От пения у нее уже звенело в ушах.
— Театр — это все, милашка, — произнес тихий голос.
Лора обернулась. Билетер стоял рядом с ней, и на его лице играла высокомерная ухмылка. На рубашке с жабо были отпечатки кровавых ладоней.
— Не прикасайтесь ко мне, — прошипела Лора, попятившись.
Финальная часть арии все еще звучала, голос стал еще громче и выразительнее, и при этом певец молча стоял перед Лорой. Она, пошатываясь, начала отступать к задней части сцены.
— Беги, — воскликнул он, перекрыв звуки арии. — Беги. Ты можешь вернуться к началу, но дальше уже не зайдешь.
— Не прикасайтесь ко мне!
Он стоял смирно и даже руки к ней не протянул. Отупляющей тяжести зрительского внимания больше не было. Лора вскарабкалась по ступеням, ведущим к картонному портику храма. Ударила кулаками по нарисованному входу. Бумага разорвалась, и сквозь прореху в заднике полился густой запах фимиама. Лора бросилась на колени и влезла внутрь.
Зажмурившись, она слепо ползла вперед, и ей казалось, что под руками у нее каменные плиты. Пение билетера стихло моментально, как будто бы за Лорой закрыли дверь, и теперь тишину нарушал лишь звук ее дыхания. Едва не теряя сознание от изнеможения, она осмотрелась по сторонам.
В обе стороны, насколько хватало взгляда, тянулся храм — бесконечные ряды колонн, перемежающихся каменными статуями в таких же платьях, как у Лоры. За ее спиной обнаружился огромный нарисованный пейзаж с прорехой в том месте, куда она вползла со сцены. Картина словно излучала ослепительный полуденный свет, заливающий пол храма. Потолок скрывался за клубами благоухающего дыма.
Одна из статуй вышла из своего ряда и двинулась к Лоре. Это была та самая дама в белом. Обезьянка, уже успевшая где-то потерять свою форменную курточку и оставшаяся в одной фуражке, соскочила с ближайшей колонны даме на плечо. Струя дыма сразу же развеялась при ее приближении.
— Что это за место? — хрипло спросила Лора.
Она пошатнулась, поморщилась и грузно осела на пол, раскинув вокруг себя пышные юбки.
Лама наклонилась к ней так близко, что Лора смогла различить тончайшие морщинки вокруг ее глаз и корочки на губах, которые выглядели как помада.
— Это место, которому мы все принадлежим.
— Мне нужно выбраться отсюда.
Дама выпрямилась и расхохоталась так громко, что обезьянка с испуганным визгом спрыгнула с ее плеча. Она мягко приземлилась на пол, оскалила зубы и побежала за колонны, задрав хвост.
— Выбраться? Ты же только что прибыла, — сказала дама.
— Я задыхаюсь, — взмолилась Лора. — Помогите мне.
Дама нахмурилась:
— Чем я могу помочь? Мне не легче, чем тебе. Может, даже хуже. — Широким жестом она указала на свое накрашенное лицо и вновь наклонилась вперед. — В том, как выбраться отсюда, нет никакой тайны, — произнесла она изрезанными губами. — Нужно только избавиться от костюма.
Лора ощупала свою затянутую в корсет талию, пытаясь отыскать завязки. Она нашла тесьму, пересекающую крест-накрест ее измученный торс, но там, где должны были обнаружиться узлы, ничего не было. За последним отверстием шнуровки тесьма просто исчезала, врастая в ткань платья. Лора задышала чаще, чувствуя, что безжалостное давление на ребра и живот становится невыносимым.
— Непросто, да? — Голос дамы прозвучал над ее головой, словно колокол.
Все так же сидя на полу, Лора наклонилась вперед и подняла тяжелый подол юбки. Под ним была целая груда шелковых оборок. Лора начала в отчаянии сгребать их в ком, пока не добралась до такого же вороха гипюровых нижних юбок. Затем пошли накрахмаленные юбки из газа, царапающего руки, но Лора продолжала рыться в слоях одежды, пока не добралась до очередной горы ткани.
Это был снова гипюр. А под ним опять шелк. У Лоры что-то сжалось внутри. Под шелком обнаружилась задняя часть верхней юбки. Лора сгребла и ее — бесконечные слои ткани уже едва умещались в руках, и почувствовала, как ее ногти заскребли по каменному полу храма.
Лору затошнило. Она выпустила юбки из рук, и слои ткани упали на немыслимый каменный пол пустой грудой газа, гипюра и шелка.
Голова у Лоры закружилась, и статуи пришли в движение. Она слышала шорох их юбок и где-то вдали визг мучительной боли, который, наверное, издала обезьянка.
(перевод М. Ковровой)Дэниел Кайсен
РЕКА РАЗЛИВАЕТСЯ
Давить на меня брат начал с августа и для начала позвонил мне по межгороду:
— Мы так соскучились по тебе, Эми. Было бы так здорово, если бы ты вернулась домой. Правда, здорово.
Я ничего не ответила, потому что никогда не отвечаю. Тем более если эту тему поднимает мой брат. Когда он начинает давить, я просто отмалчиваюсь.
Я стояла и слушала шум телефонной линии.
Но он не сдавался. Он никогда не сдается.
— И Сара. И девочки. Мы все очень хотим с тобой увидеться. Я серьезно.
Я повесила трубку.
* * *— Плохие новости? — спросила с диванчика Тиш, моя соседка по квартире.
— Рождество, — ответила я.
— Да уж, Рождество — это плохая новость. Как только тебе исполняется восемь, оно превращается в полную фигню.
Мы прожили вместе всего две недели и почти ничего не успели узнать друг о друге, но уже поняли, что поладим.
— Эй, а может, встретим Рождество вместе? — предложила она. — Здесь? Вдвоем?
