Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2
Наконец Нанда сама решила отплатить, уселась к нему на колени, и тут вышел конфуз. К замешательству, которое она испытала, странным образом приплеталась нежность. Она-то полагала, импотенты ничего не чувствуют, но Энеа от сознания, что может доставить удовольствие ей, был, казалось, наверху блаженства. Позже она убедилась, что эти ласки дают ей огромную власть над ним. Такого девушка до сих пор не знала и за это сладостное ощущение была благодарна Энеа больше, чем за что бы то ни было.
После первой неудавшейся лжи Нанда вообще перестала рассказывать о себе: лгать не позволяло внезапно зародившееся в душе уважение к Энеа, а правда была слишком нелицеприятна.
Если Энеа давал деньги — хорошо, а если нет, она сама шла их добывать. На этот счет у них был как бы негласный уговор. Хотя Энеа постоянно твердил о своей готовности вытащить ее из этой грязи, спасти от «стервятников», как он их называл. Нанду это порой даже раздражало. Ну как ему втолковать, что она сама выбрала свою судьбу и вполне ею довольна! Почему он не хочет понять, что ее спасение не в красивых фразах, а в дозе героина и, если надо, она будет кружить по ночному городу, как сова, пока не достанет ее?
Однако душой она не до конца очерствела и в спокойные моменты, когда в ящике стола лежал пакетик, сознавала, что должна чем-то отплатить Энеа за его заботы — не просто ласками, а чем-то еще. Тогда она загодя делала себе укол, чтобы он не видел ее мотающуюся голову и бессмысленный взгляд, а перед его приходом принимала душ.
Нанда никогда не спрашивала, откуда у него деньги. Даже если он добывает их не вполне законным путем — это его личное дело, он взрослый человек и в состоянии сам решить, как себя вести. Энеа упоминал о том, что работает в нотариальной конторе, но в подробности не вдавался. Нанда часто склонялась к мысли, что он владелец конторы или по крайней мере компаньон — ведь он так прилично выглядит. Но тогда отчего у него все время проблемы с деньгами?..
Она иногда встречала его в городе, но решалась подойти, только когда он уже удалялся на достаточное расстояние от своей конторы, а до этого незаметно следовала за ним и наблюдала, как он широко и неуклюже шагает, погруженный в свои мысли. Наконец, убедившись, что их никто не увидит, она подбегала сзади и хватала его за руку. И всякий раз Энеа, вздрогнув от неожиданности, заливался счастливым смехом.
Но сегодня Нанда была в отчаянии: и деньги есть, а обратиться не к кому. Чувствуя, как внутри просыпается демон, она решила отбросить приличия и позвонить Энеа на службу.
А тот в это время стоял и заглядывал через плечо Андреино Коламеле, листавшего страницы акта о передаче прав на собственность нескольких домов с земельными участками. Если верить матери, у нотариуса в молодости были очень красивые руки и он постоянно жестикулировал, чтобы все могли ими любоваться; да и вообще он был сложен как олимпийский бог. Теперь же суставы пальцев распухли по причине артрита, спина сгорбилась, а некогда густые, блестящие волосы лепились седыми с желтоватым оттенком клочьями вокруг высокого черепа. Энеа никак не мог представить Андреино Коламеле статным красавцем — мать, наверно, преувеличивает, а если нет, то уж лучше и в юности не блистать красотой, чем превратиться на склоне лет в такую вот развалину.
Когда нотариус, одобрительно кивнув (Энеа, как всегда, отлично справился со сложной задачей), отложил голубую папку, дверь приоткрыла секретарша и, получив позволение войти, нерешительно остановилась перед длинным черным столом с ножками в форме львиных лап. На лице ее были написаны сомнение и замешательство.
— Синьора Монтерисполи просят к телефону, — произнесла она, поджав губы. — Я сказала, что он занят, но дама настаивает.
— Может, это Матильда? — предположил Коламеле, вопросительно глядя на Энеа.
Но Энеа каким-то чутьем понял, что это Нанда, хотя та еще ни разу не звонила ему на работу.
— Не знаю… Может быть, — поспешно ответил он и бросился в свой кабинет.
Сняв трубку, он и вправду услышал задыхающийся голос девушки. Нанда сказала, что звонит снизу, из бара, что больше терпеть не может и вскроет себе вены, если он ничего не придумает.
— Не волнуйся, я скоро, — прохрипел охваченный тревогой Энеа. — Ты потерпи, я только запру стол и сейчас же иду.
Он даже не заметил, что секретарша стоит на пороге и бесцеремонно подслушивает.
— Надеюсь, ничего страшного? — елейным голосом проговорила женщина, перехватив его на выходе из кабинета.
Энеа вздрогнул и не сразу нашелся, что ответить.
— Нет-нет, спасибо. Всего-навсего прорвало трубу, и мама не знает, что делать.
— Ой, надо же! — удивилась секретарша. — А я ее не узнала. Передайте ей от меня большой привет.
Нанда поджидала его у дверей бара. Энеа еще не видел ее в таком состоянии: черты лица как-то сразу обострились, а глаза сверлили его мощную фигуру, словно два буравчика.
— Никого нет, все куда-то подевались, — тут же выложила она свои новости, схватив его за лацканы плаща. — Я дозвонилась только одному из этих подонков, но он не дает.
Энеа тащил ее за собой по улице, а она все что-то бормотала, намертво вцепившись в руку. Несмотря на раннюю весну, туристский сезон уже начался, на тротуарах толпились люди, мешая быстро идти.
— Я знаю почему! — кричала Нанда. — Полиция повсюду рыщет из-за этого скота, который ходит по городу и убивает всех подряд! Не поймают ведь все равно, а мы, значит, должны страдать! Короче, факт тот, что все попрятались и товара нет.
— Тсс! — Энеа приложил палец к губам: на них оборачивались прохожие.
Нанда повисла у него на локте, дрожа всем телом: она понимала, что это еще не кризис, что ей просто страшно остаться без героина, но взять себя в руки не могла. Энеа, нахмурясь, шагал вперед и думал, что же предпринять. Но тут девушка подсказала выход:
— Надо куда-нибудь поехать — в Прато, например, или в Пистойю. У тебя есть машина? На машине мы бы мигом добрались.
Энеа вдруг пришло в голову, что если он сейчас пойдет у нее на поводу, то впредь уже никогда и ни в чем не сможет отказать. Надо бы соврать, мол, машина сломана, мелькнула мысль. Но Нанда, словно угадав его намерения, снова завела свою песню о том, что вскроет себе вены, и наконец-то все кончится, и что уж лучше бы ее прикончил маньяк, вместо того чтоб убивать невинных юнцов.
— Успокойся, да успокойся же! — шептал Энеа. — Что-нибудь придумаем, вот увидишь. Но ты должна мне обещать: это в последний раз, потом ты с этим покончишь.
Нанда усердно закивала, и тогда он отправил ее домой, на улицу Ренаи, сказав, что заедет за ней на машине. Она попыталась было воспротивиться:
— А вдруг ты обманешь? Нет уж, я с тобой! — Ее дрожь уже напоминала судороги. — Ну возьми меня с собой, пожалуйста! Я где-нибудь спрячусь и буду тихонько сидеть, так что меня никто не увидит, ну прошу тебя!
Но Энеа все-таки настоял на своем. Оставшись один, он подумал о том, что скажет матери, и у него пропала всякая охота идти домой. Не лучше ли попытать счастья у Джорджа Локриджа, ведь перед его лавкой всегда стоит старый драндулет, который вроде на ходу.
Энеа повезло: англичанин оказался дома и дал ему машину.
9
Зима пришла и ушла, а город и окоченевшие оливковые деревья на холмах, казалось, никак не могли оттаять. Но Матильда и в холода не изменила своей привычке выходить из дома по утрам, часов в десять, укутавшись в старую каракулевую шубу и толстый шерстяной шарф. Она двигалась обычно на север не в силах налюбоваться плавными очертаниями холма, поднимавшегося до самого Фьезоле. Проходя по площади, останавливалась взглянуть на изящный портик церкви Св. Доминика и небольшую колокольню. И, бывало, доходила до улицы Рочеттини или еще дальше, до Фьезоланского аббатства.
Ей часто делали комплименты: «Вы так молодо выглядите!» И она знала, что этим во многом обязана ежедневным долгим прогулкам. Действительно, кожа у нее была все еще гладкая, упругая, хотя в последнее время — она отмечала это, глядясь в зеркало, — щеки чуть-чуть обвисли, а возле рта залегли резкие складки — признак душевной борьбы.
Становилось теплее, в воздухе веяло весной. Пришло время наведаться в Импрунету — проветрить дом и спросить отчета с управляющего. Однажды утром Матильда сообщила о своем намерении сыну.
— Немного разберусь с делами, и поедем вместе, — ответил Энеа.
Матильда поглядела на него с недоумением. Какие дела, ведь он же перешел на полставки? Но спорить не стала, заметила только:
— Хорошо бы поскорей, дом, наверно, промерз насквозь. И мебель, и картины — все отсырело. Бьюсь об заклад, Анджолина за целую зиму ни разу окна не потрудилась открыть.
В Импрунете она собиралась, кроме всего прочего, устроить небольшую ревизию, поскольку происшедший недавно инцидент насторожил ее. Как-то вечером Матильда пригласила на ужин Андреино Коламеле и нескольких коллег покойного мужа и, накрывая на стол, не смогла найти в буфете антикварную салатницу, за что сделала строгий выговор служанке Саверии, заявив, что взыщет из ее жалованья.
