Поль-Франсуа Уссон - Кристаль
— Вы были совершенно правы, комиссар! — возбужденно зашептал Йохансен. — Мне даже не понадобилось перерывать весь номер, я нашел целую стопку этих записок — на французском, естественно, и, очевидно, более или менее недавних. На тетрадных или блокнотных листках, на отдельных листках писчей бумаги и… на рекламных проспектах отеля.
— То есть ты не обыскивал комнату?
— Нет, все эти записки лежали на письменном столе и на ночном столике. Я ничего не тронул.
— Не думаю, что…
— Позволю себе настаивать… Это похоже на стишки или детскую песенку… совсем как…
Внезапный шум заставил Йохансена прерваться. Он и старший комиссар всмотрелись в заросли пластиковых растений. Ничего особенного как будто не случилось — по крайней мере, здесь, — но, кажется, остальные их искали. Через какое-то время торопливо подошел полицейский с радиотелефоном в руке:
— Междугородный вызов, комиссар. Это Бьорн.
Крагсет уже протянул руку к телефону, но внезапно отдернул ее, словно обжегшись:
— Поговори ты, Йохансен.
Инспектор в замешательстве взял трубку. Он с отрешенным видом слушал своего бывшего начальника: тот был настолько возбужден, что говорил не умолкая, и Йохансену не удавалось вставить ни слова. Бьорн требовал Крагсета, но тот так и не пожелал взять трубку. Наконец разговор завершился.
— Ну что? — спросил Крагсет.
— Сказал, что скоро прилетит. Требует, чтобы вы к нему заехали.
— Бьорн летит на самолете?!
— Невероятно, но факт.
— Откуда?
— Он не сказал.
— Он в своем репертуаре… Вечно какие-то дешевые секреты!..
В тишине ресторана послышался резкий скрип кресла. Тренерам, очевидно, хотелось размяться. Йохансен заметил, что Имир куда-то исчез. Но тут из-за дверей кухни послышался звон кастрюль, а вскоре оттуда появился довольно улыбающийся Здоровяк с большим бумажным пакетом, наполненным провизией, в одной руке и с большой мороженицей — в другой. Затем он попросил у полицейских разрешения поехать домой. Если им понадобится транспорт, пусть позвонят ему заранее. Добираться сюда ему полчаса.
Крагсет вопросительно взглянул на помощника. Тот кивнул, но внезапно гном спохватился, сказав:
— Одну минуту… Мне еще нужны твои услуги.
И знаком приказал тренерам сесть. Потом решительно повернулся к Альберу и совершенно неожиданно для всех заявил:
— Я хочу, чтобы ты спел свою… песню.
Внезапно оказавшись в центре всеобщего внимания, Альбер покраснел.
— Какую песню? — пробормотал он.
— Гимн, — перевел Имир после соответствующего пояснения комиссара.
Альбер испытывал примерно такое ощущение, как если бы оказался голым, в одних лишь спортивных туфлях, на лужайке парка Принцев.
— Ну, это не то чтобы гимн, — залепетал он, — это так, для нашего узкого круга… для стариков… просто шутка… a joke!.. И потом, без музыки…
— Пой! — вскричал Крагсет по-французски.
— Давай, француз, пой! — вторил ему Йохансен, притворно нахмурив брови.
Итак, перед всем разнородным сборищем Альбер запел прерывающимся слабым голоском свою оду мажореткам (Имир переводил, что успевал):
Девушки в мини-юбках — аж трусики сверкают —
Вскидывают жезл, оттягивают мысок.
Шагают в праздничном шествии, такие нарядные
Худышки, толстушки, бледные и загорелые.
Их гордые мамаши словно говорят зевакам:
«Смотрите, какая красота!
Смотрите, как они здорово маршируют!
Смотрите, но не трогайте!»
(Припев)
Девушки в мини-юбках — аж трусики сверкают —
Вскидывают жезл, оттягивают мысок, —
Это мажоретки!
Все мужчины только и смотрят на эти трусики, говоря:
«Видите вон ту малышку? Уж я бы с ней развлекся!»
А папаши с трубами и фанфарами идут следом
И думают: «Ну еще немножко — и можно будет выпить!»
Девушки в мини-юбках — аж трусики сверкают —
Вскидывают жезл, оттягивают мысок, —
Это мажоретки!
Во главе — предводительница, дрыгает ногами, вихляет бедрами,
А прыщавые юнцы у барной стойки ждут, когда кончится шествие,
Чтобы ухлестывать за мажоретками
Подальше от их папаш и мамаш.
Оставим их в покое, не будем им мешать,
Может быть, мы снова с вами встретимся, но уже через много лет,
Папа и мама мажоретки…
Девушки в мини-юбках — аж трусики сверкают —
Вскидывают жезл, оттягивают мысок, —
Это мажоретки!
Наши мажоретки!
Воцарившуюся тишину нарушил чей-то приглушенный короткий смех. Затем послышались и другие смешки. Крагсет даже бровью не повел. Йохансен сел и опустил голову. Только Имир открыто улыбнулся, и хотя улыбка была совершенно беззлобной, этого хватило, чтобы Альбер проклял его на веки вечные.
— Очаровательно, — наконец произнес Крагсет, — но я не уверен, что это поможет моему расследованию.
Малиновые щеки Альбера стали сначала бледно-розовыми, потом пурпурными от гордости и, наконец, багрово-красными от стыда.
Снаружи послышалось гудение моторов и звуки клаксонов.
— А вот и музыканты!
Тренеры толпой устремились к выходу.
— Это musikkorps, — объяснил директор Крагсету. — У нас ведь не просто спортивное соревнование, у нас шоу! Музыканты съехались со всей Европы!
Из машин и микроавтобусов, выстроившихся перед отелем, начали выгружать трубы, литавры, барабаны и аккордеоны. Музыканты быстро заполнили холл. Имир воспользовался этим, чтобы скрыться незамеченным. Столкнувшись с Анжелой, которая опять наводила справки насчет своего багажа, он предложил прислать за ней такси-глиссер к восьми вечера. При мысли о том, что она ускользнет из этого ненавистного отеля на весь вечер, Анжела почувствовала такую радость, что даже пошутила:
— Я уйду по-английски, не прощаясь… никаких парадных выходов под трубы и литавры!
Имир мельком посмотрел на горы музыкальных инструментов, сгруженных на тележки, и фыркнул.
Глядя вслед уходящему прекрасноволосому гиганту, Анжела вздрогнула с головы до пят. Снова этот жар и холод… Кто бы мог подумать, что можно жить такой лихорадочной жизнью?.. Превратиться в живой климатизатор, меняющий регистры с невероятной быстротой… Багажа по-прежнему нет… Выбираясь из толпы музыкантов, она заметила знакомый дуэт полицейских, направлявшихся к служебному выходу.
Анжела вышла на улицу вслед за ними с противоположной стороны здания. Несмотря на холод, увиденная ею сцена заставила вспомнить о чайках на морском пляже: дюжина полицейских, передвигаясь на корточках по снегу, рылась в грудах мусора из опрокинутых контейнеров. Методично изучая все подряд, они складывали отдельно любые клочки бумаги.
— Помоги-ка мне, Йохансен!
Йохансен присел рядом со своим шефом возле деревянного ящика, набитого смятыми рекламными проспектами отеля:
— Что вы ищете, комиссар?
Крагсет оторвался от созерцания мятого, наполовину разорванного листка и сочувственно взглянул на помощника. Затем выставил перед собой маленькие ручки, скрестил большие пальцы, а остальными ритмично помахал, изображая полет бабочки.
Анжела, позабавленная, украдкой сделала пару снимков, без вспышки.
Несколько минут спустя Йохансен держал в левой руке дюжину рисунков с изображением бабочки, сделанных на различных фотографиях из проспектов отеля.
— Ты что, левша? — спросил Крагсет, забирая у него мятую кипу листков.
Старший комиссар поднялся и засеменил к мусорным ящикам, чтобы за ними укрыться. Анжела как тень проследовала за ним. По прошествии нескольких минут к начальнику подошел Йохансен с новой порцией добычи. На этот раз он подал ее начальнику правой рукой, сказав:
— Я одинаково владею обеими руками, шеф.
Комиссар пробормотал что-то неразборчивое и веером развернул в своих лапках листки.
— Ну теперь наш ход! — воскликнул он, словно заядлый игрок в покер, который с трудом скрывает свою радость.
И протянул Йохансену все свои козыри, побуждая того выбрать один из них.
— Я вытяну наугад? — все же уточнил инспектор.
— Давай. Надо же с чего-то начать.
Йохансен вытянул счет из мини-бара для номера «224».
— Боже мой!.. Это комната Жозетты! — потрясенно выдохнула Анжела, склонившись над посланием. Она прочла:
— Ресторан… это приглашение в ресторан!
— Думаете, на эту ночь, шеф?
— Мусорные ящики были еще не до конца заполнены. Стало быть, это послание Жозетта, вероятнее всего, получила сегодня утром. И сразу же от него избавилась.
Крагсет повернул голову к Анжеле:
— Она вам ничего не говорила?
